Не прикасайся! (СИ) - Веммер Анна - Страница 24

 - Ксюха! Вовка! Вы приехали!

 - О, - слышу голос брата, - малая. А я думаю: где ты ходишь?

Тучи над головой рассеиваются, а дышать становится чуть-чуть, но легче. Я получаю порцию крепких объятий старшего брата и, впервые за много месяцев, чувствую себя в безопасности. С тех пор, как Вовка с семьей уехали в Англию, дома стало совсем тоскливо.

 - Вы надолго?  -  спрашиваю я.

 Брат смеется.

 - Что, уже хочешь выставить? На лето привез детей.

 - Представляешь?  -  фыркает Ксюша.  -  Я ною, что достали дожди и серость Лондона, мечтаю о солнышке, а вместо Мальдив получаю среднюю полосу России!

 - Да ты прямо с тираном живешь, - улыбаюсь я.

 Я обнимаюсь и с ней, а потом тискаю детей. Старшие, Маша и Дима, покорно ждут, пока я как следует их ощупаю, а мелкая Лиза хихикает и уворачивается. Она так выросла! И отрастила два смешных хвостика.

 - Так, раздаю всем указания. Дима, Маша  -  вас пригласили на день варенья Серебровы, собирайтесь, вас отвезет папа. Лиза сейчас у меня будет спать. А мы с Настюхой будем общаться. Да, и я официально заявляю, что готова продать душу за слойку со сгущенкой и бутылку «Ессентуков»! Вов, купи, пожалуйста, по дороге.

 - Давай я скажу экономке?  -  предлагаю я.

 - Нет, я хочу, чтобы муж привез.

 Сейчас я могу представить себе, как Ксюха забавно морщит нос. Интересно, у нее все еще вишневые волосы? А еще она хотела татуировку... как же давно они уехали!

 Папа куда-то уходит, наверное, оставляет идею меня воспитывать при всех, и отправляется на работу. Лиза что-то напевает себе под нос, а вот остальные подозрительно молчат.

 - Вы там целуетесь, что ли?  -  спрашиваю я.

 - Нет, - Ксюха смеется, - я причесываю Диму, а он недовольно сопит.

 - Ну, ма-а-а-ам...

 - Не мамкай. Все, взяли папу  -  и понесли к машине. С утра пробки, весь город собрался на работу. Если просидите дома еще немного, поедете на метро. Настюш, зайка, а ты мне капучино не сделаешь?

 Я знаю, зачем Ксюха об этом просит, и внутри все отдается приятным теплом. Достать чашку, нажать кнопку на кофемашине и дождаться звукового сигнала сможет даже трехлетняя Лиза. Но просьба, озвученная будничным тоном, занятой детьми и мужем Ксюхой, не выделяет меня среди остального народа в доме. Дима и Маша собираются в гости и бурно обсуждают, что купить в подарок, Вовка отбирает у Лизы крем для обуви, который она так и норовит облизать, Ксюха распаковывает вещи, умывает детей и совсем не успевает сделать кофе, который ей варю я.

 На самом деле, конечно, она просит меня об этом, чтобы я не чувствовала себя беспомощной. Ей всегда удается создать ощущение того, что я совсем не нуждаюсь в няньке и помощи. В один день ты бесцельно слоняешься по дому, потому что Макс отпросился к зубному, а без него тебе запрещено даже в сад выходить. А в другой приезжает Ксюха, и ты уже выполняешь ее поручения или помогаешь с детьми. Папа желает мне добра, я знаю, но на самом деле я чувствую себя живой только во втором случае.

 - Сейчас я уложу Лизу, - говорит Ксюша, когда закрывает дверь за Вовой и старшими детьми, - и мы поболтаем. Ладно?

 Я ставлю на стол ее кофе и киваю, но, наверное, у меня на лице написана вся гамма эмоций. А тело еще не отошло от прошедшей ночи, и руки слегка подрагивают, когда я вспоминаю Крестовского.

 - Насть, у тебя все хорошо?  -  спрашивает Ксюша.  -  Ты бледная и какая-то потерянная.

 - Я...

 Не хочу врать. Имею я право не врать единственному человеку, которого могу назвать другом?

Но не могу. Даже ей не могу рассказать о том, что случилось. Хоть и знаю, что Ксюша поддержит, не станет осуждать или бежать к Крестовскому с разборками и претензиями. Просто обнимет и скажет, что никакая я не дура, и что имею право на любовь, а секс вообще полезен для здоровья. И что парень у меня обязательно появится, непременно принц, прямиком из фантазий. А Крестовский дурак, который не стоит и мизинца.

 Она все это скажет, а я сделаю вид, что поверила, и буду наслаждаться теплом, которого никогда не увидеть от папы.

 Но не могу. Хочу сохранить воспоминания о ночи, оставить их только себе. Запереть за семью печатями чувства и просто отключиться. А потом проснуться, и вспомнить только хорошее. Поцелуи, объятия, накатившую нежность и обиду на то, что увидеть его не могу, а коснуться боюсь. Забыть изматывающее напряжение, доводящие до болезненного исступления ласки и контрольный выстрел: холодное равнодушное «можете забирать».

 Мы сидим у меня, болтаем обо всякой ерунде, но в воздухе висит напряжение. Ксюха привычными неторопливыми движениями заплетает мне волосы. Это ее успокаивает, благо жертв для такого антистресса много: у всех ее детей длинные волосы.

 - Почему мужики такие сволочи?  -  вздыхаю я.

 - Потому что они дураки. И не ценят то хорошее, что имеют. Не все, конечно. Но поверь, даже самый классный мужик периодически бесит так, что хочется закопать его на заднем дворе.

 - И моего брата?

 - Ой, твоего брата  -  особенно!

  - Что мешает?

 - Копать лень, - отвечает Ксюха, и мы смеемся.

 - Ты его любишь?

 - Конечно. Твой брат  -  особая история.

  - А как понять, что вот этот мужчина  -  особая история, а вон тот  -  не особая.

 Мне кажется, сейчас Ксюша смотрит на меня с подозрением, и я прикусываю язык в испуге, что сказала лишнего. Не хочу говорить об Алексе, не сейчас.

 - Настюш, тебе плохо?  -  наконец спрашивает Ксюша  -  Ты же помнишь, что можешь обратиться ко мне с любой бедой?

 - Конечно.  -  Я улыбаюсь.  -  Помню. Не волнуйся. Я в порядке, просто я...

 Молчи! Молчи, Настасья, заткнись немедленно!

 - Я провела кое с кем ночь. Ну, так... по-настоящему. Только между нами ничего быть не может, и... мне немного обидно. Что нет даже шанса на хотя бы частичку того, что есть у других.

 Но не жалею о том, что сдалась.

 Я жалею только об одном: что сорвалась. Сказала много лишнего, разрыдалась, как ребенок, подставила уязвимое место. Теперь в него будет легко ударить, и даже если Алекс не решится, я все равно буду этого удара ждать. Нет ничего унизительнее, чем чувствовать себя съежившимся зверьком под прицелом беспощадного охотника.

  - Настюш... - Ксюша продолжает гладить меня по голове.  -  А поехали с нами?

 - Что?  -  Я приподнимаюсь.

 - А что? Зачем тебе здесь сидеть? Борис Васильевич все время на работе, а охранник разве компания? Поехали! Будем с тобой вместе куковать в Лондоне. Заниматься детьми, ходить на всякие концерты. Опять же, разгрузим Женю. Ему Лизку, а тебя с Машей и Димкой, пока я работаю. И каток тебе найдем, если захочешь. И кучу занятий. Настюш... поехали? Зачем тебе здесь мучиться? Уедешь подальше, и сразу полегчает. Как только его не будешь видеть...

 Я морщусь. Она знает! Они все знают, это невозможно скрыть, я  -  как открытая книга. Только мне кажется, что содержание загадочное и сложное. А на самом деле вся душа чуть сложнее букваря.

 - Не думала, что это так заметно.

 - Мужчинам, возможно. Но я же помню тебя, помню твой клуб, тренировки, тренера вашего помню. И взгляды... и когда Борис Васильевич сказал, что ты вернулась к нему на лед, Настюш, честно, я чуть с ума не сошла от беспокойства за тебя! Ты напрасно хоронишь будущее. Ты красотка, настоящая, умная девочка, веселая, отношений будет еще море! Но... мне страшно за тебя, понимаешь? Чем ближе ты к нему, тем больнее. Поверь, я знаю, о чем говорю. Поехали с нами! Тебе станет легче.

 Станет ли? Время, говорят, лечит. А лечит ли расстояние? Если я окажусь в нескольких часах лета, за кучей границ, от Крестовского, станет ли мне легче? Смогу ли я дышать, открывать по утрам глаза, без надежды, что повторяющийся из раза в раз кошмар все же не сбылся?

 Смогу ли начать новую жизнь вдали от напоминаний о маме, об аварии, о не случившейся карьере. Не заслуженной нежности и непрошенной любви?