Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 26

ЭРАЗМО: Решительно мёртв. Скорее всего, почти наверняка, должен быть мёртвым.

ЦИТЕРА: Гораций Сент-Джон, ваш оператор? Вы его хорошо знали, не так ли?

ЭРАЗМО: Он мой кузен, да. Мёртв… как бы. Я не знаю. Нам пришлось его бросить.

ЦИТЕРА: И Северин Анк, режиссёр?

ЭРАЗМО: [нет ответа]

ЦИТЕРА: Что ж, мы до этого ещё доберёмся. Можете рассказать мне про посадку и обустройство базового лагеря? Своими словами.

ЭРАЗМО: [долгая пауза] [Когда он вновь начинает говорить, то говорит шёпотом.] Когда я закрываю глаза, то вижу фильм, который мы должны были снять. Это было бы нечто изысканное. Нечто доступное, но одновременно стильное, красивое, радующее глаз и душу. В Адонисе — посёлке, который исчез, — мы увидели тайну. Фильм должен был оказаться похожим на одну из тех чудесных сцен в конце каждой ленты про мадам Мортимер, где она собирает всех подозреваемых в одной комнате, рассказывает им, как всё было на самом деле, и ты чувствуешь… чувствуешь, как будто шарил руками в темноте и наконец-то нашёл выключатель. И вот загорается свет, и какое же облегчение испытываешь, когда видишь, что те жуткие, пугающие очертания среди теней — просто коробки со старым тряпьём, шкаф с выдвижными ящиками и лестница. Наше кино должно было стать таким светом. Это был наш ребёнок. Мы бы щёлкнули выключателем и показали, как две сотни людей могли исчезнуть за одну ночь и не оставить после себя ничего, кроме развалин. Разгадка существовала, ясное дело. Мы просто должны были её найти.

ЦИТЕРА: Осветитель, мистер Варела, сообщил, что в какой-то момент вы всё же закончили черновой вариант. Это правда?

ЭРАЗМО: Не надо. Не говорите мне про Макса. Не хочу слышать его имя. Да. Отснятого материала хватало на полнометражный фильм. (Ну как, «хватало». Его никогда не хватает.) Не на ту «Сияющую колесницу», которую мы придумали, пока возвращались домой с Энки. Но хватало на… что-то. Мы с Кристабель засели в монтажной на борту «Моллюска» и трудились там как парки. Собирали ленту заново. Там, в монтажной, было хорошо. Мы с Кристабель могли не смотреть друг на друга. И нам не приходилось смотреть на кого-то ещё. Тени и красный свет, и маленький Анхис сидел в углу, не издавая ни звука. Просто смотрел на нас и слушал, как мы снова и снова прокручиваем запись криков в шуме ветра. Если бы мы перестали работать, нам бы пришлось посмотреть на всех остальных. На Максимо и Сантьяго, которые пялились в пустоту, на Айлин и Салландаров, на членов экипажа, которые на станции Белый Пион тратили время на азартные игры, выпивку и перекусы у бассейна, и были слишком вежливы, чтобы расспрашивать о произошедшем. Эта их демонстративная вежливость просто уничтожала меня. Единственным из их компании, кому было не наплевать, куда, чёрт возьми, подевалась Северин, оказался корабельный кот. Мистер Тобиас постоянно мяукал возле её койки и всю исцарапал. Никак не мог перестать её искать.

Если бы не Максимо, я бы вернулся домой с готовой лентой, и вам было бы совершенно наплевать на умерших. Потому что история делается лучше от того, что за неё кто-то умер. Благодаря катастрофе продажи билетов взмывают выше крыши. Если кому-то пришлось пострадать, пока делали кино, то и загадка лучше, и сама история лучше. Если бы не Макс, я бы просто загрузил катушку киноплёнки в проектор, и мне не пришлось бы пытаться выразить всё это словами, чувствуя себя пещерным человеком, который тыкает в стену проклятой палкой.

Я… я спрашиваю себя, смог бы я забыть, если бы всё это случилось где-то ещё. Если бы Горация разорвал гладкабан на Ганимеде. Если бы Арло утонул во время охоты на нереид где-то за пределами Энки. Если бы кто-то из шайки Эдисона застрелил Мари в переулке Титона. Если бы мне не приходилось каждый день вспоминать о смерти Северин за выпивкой, если бы я не нуждался в этой китовой слизи просто для того, чтобы влачить и дальше своё никчёмное существование. Я, чтоб вы знали, много других смертей для неё вообразил. Зачахла от уранской инфлюэнцы. Затоптали на Фобосе во время продовольственных бунтов. Задушена чокнутым шахтёром из Пояса. Нездоровое хобби. Оно помогает мне держаться. Но смерть есть смерть. С этой заразой не справиться. Эта жирная засранка в чёрной пижаме с места не сдвинется, пока не сожрёт всю твою еду и не выпьет всё вино, да ещё потребует, чтобы ты за столь высокую честь звал её «мадам». Я мог бы разобраться со смертью. Я мог бы жить со смертью. Готовить для нас обоих. Прибираться после неё. Платить по её счетам. Но мне не досталось такой роскоши.

ЦИТЕРА: Посадка, мистер Сент-Джон.

ЭРАЗМО: Знаю. Знаю, вам нужны простые факты. «Покончи с этим, Раз». Но дело в том, что простые факты у вас уже есть. Вы знаете, что произошло. Я это знаю. Загадка состоит не в этом. Вы просите, чтобы я всё вам разложил по полочкам, как будто уже не имеете в своём распоряжении четырнадцать версий случившегося, отпечатанных и сложенных аккуратной стопочкой на столе. Как будто это не общеизвестные факты. С фактами-то как раз всё просто. Понимаете? Я с ними справлюсь даже стоя на голове. Прочитаю наизусть, как стишок. Всё превращается в стихи при достаточно частом повторении. Моё стихотворение звучит так: «Любил я девушку, она оставила меня». Знаете такое?

ЦИТЕРА: [позвякивание фарфора, звонкий стук ложек о чашки, поскрипывание ножа, разрезающего хлеб] Закрой за собой дверь, Джейн. Обедать будем в час. Итак, что там у нас с посадкой?..

ЭРАЗМО: [долгая пауза] Мы приземлились на станции Белый Пион семнадцатого ноября 1944 года.

ЦИТЕРА: По земному времени.

ЭРАЗМО: Да. Мы везде придерживались домашнего времени. Не стану морочить вам голову, рассказывая про шестнадцатое ноября, которое длится целый год. Мы не собирались оставаться надолго; нет нужды синхронизировать свои часы с местным временем Страны Чудес. Шестнадцатое ноября означает осень, а на Венере осень — это постоянные сумерки. Никакой зари до самой весны[38]. Наша встреча с посредником, Айлин Новалис, в «Вальдорфе» на Идун-авеню, прошла хорошо.

Главные съёмки начались семнадцатого — интервью, вопросы случайным прохожим, отборным психам, которые считали, что Адонис забрали инопланетяне, или Господь, или корпорация «Мальцовое молоко Хатор», или что жители деревни поддались религиозной мании и поубивали друг друга на пике какого-то оргиастического каннибальского ритуала, совпавшего с парадом Венеры и Меркурия. Какой безграничной чуши мы наслушались, мисс Брасс, вы себе не представляете. На любой вкус и цвет.

Мы провели в отеле три дня — члены команды тоже там были. Всё выглядело красивым, хотя, большей частью, сломанным и очень сырым. В вестибюле кое-где осыпалась потолочная плитка. Помню, колонны из розового камня у входа были сплошь покрыты оспинами и изъедены солёным воздухом. Выглядели, как кожа старика. Даже внутри повсюду рос белёсый мох, похожий на бархат, — на стульях, на барной стойке, на стенах и на кроватях. Кажется, мы поселились во вторник. Как сегодня. Наверное, можно отпраздновать круглую дату. На обед жду торт, мисс Брасс. И чтоб со свечкой.

Так или иначе, в нашу последнюю ночь на станции Белый Пион все принарядились в последний раз, поскольку нам всем предстояло облачиться в походную одежду и водонепроницаемые носки. Мы изрядно выпили и налопались мороженого, словно банда детишек после школы. Даже Арло как будто развлекался. Он всё вспоминал какие-то дурацкие шутки, но они у него не получались. «Ну так вот, жила-была мама-змея и малышка-змея, и мама-змея говорит: „Милая, я только что прикусила язык!“ Нет, погодите, это малышка-змея спрашивает: „Мамусик, мы ядовитые?“ Постойте-ка… вот дерьмо…»

С потолка капала вода в пластиковые кадки, которые мы притащили туда за сто тысяч километров, и прежде чем я успел доесть свою «Волну Цюань-дун», моя ложечка тоже обросла тонким слоем пушистого мха. Марианна и Кристабель пели «Милую я бросил под дождём»[39], устроившись рядом с заплесневелым роялем-миньон, в то время как Айлин играла — и неплохо играла, кстати. На Крисси было платье с серебряными блёстками. Марианна воткнула в волосы веточку лаванды. Максимо выдал в ответ «На Венере дождей не бывает» своим старомодным, как выдержанный ржаной виски, баритоном, и мы так хохотали, пока с люстр нам на головы капала вода, как будто никто в том убогом отельном баре никогда раньше не понимал, в чём ирония этой песни[40]. Они все пытались заставить Ринни спеть, но зашли не с той стороны. Я знаю мою девочку. Она споёт так, что вся Луна заслушается — если ты вырос в театре, то перед аплодисментами не устоишь, всё равно как не устоишь перед угощением. Но ван Руйен — это был наш штурман — хотел послушать «Колыбельную Каллисто». Плохой выбор, Ру! Это из «Вора света», и Северин скорее получила бы ножом для колки льда в глаз, чем сделала что-нибудь, имеющее хоть малейшее отношение к Перси, так что она колебалась. Кажется, я никогда раньше не видел её колеблющейся. Это было интересно. Только ей такое настроение как-то не шло.