Лезвие сна - де Линт Чарльз - Страница 26

Здесь не было места высокомерию. Даже самые именитые обитатели Уотерхауз-стрит общались на равных с другими представителями сообщества, и каждый вечер в каком-нибудь из домов были распахнуты двери для желающих принять участие в вечеринке. Иззи понимала стремление своих друзей время от времени расслабиться, но редко следовала их примеру. Она считала, что в этих компаниях потребляется слишком много спиртных напитков, психотропных средств и сигарет с марихуаной и гашишем. Сама она почти не пила спиртного и боялась любых таблеток, но никто ее и не принуждал. И если порой ей казалось, что участники вечеринки спят друг с другом по очереди, она беспрепятственно могла уйти в любой момент.

Терпимость к недостаткам друг друга и неподдельная забота о ближнем искупали в глазах Иззи все прочие пороки окружающих. То, что убежденные индивидуалисты могли выслушать мнение своих оппонентов и принять отличающийся от их собственного образ жизни, поддерживало надежду, что мир не так уж плох. Если здесь люди способны прислушиваться друг к другу, значит, со временем и в других местах установится взаимопонимание.

Иззи полюбила их с Кэти новую квартирку. Вся ее обстановка состояла из оранжевых деревянных ящиков с разноцветными подушками, заменявшими диваны и стулья; книжных полок, сооруженных из подручных материалов; потертых ковриков, ламп и кухонной утвари, купленной на блошином рынке в Кроуси. На стенах висели плакаты и рисунки Иззи и ее друзей, матрасы в спальнях лежали на полу, а поцарапанный пластмассовый стол на кухне окружали разнотипные стулья, купленные на уличной распродаже. Мать Иззи пришла бы в ужас от таких условий, но это мало беспокоило девушку. Отцу вряд ли понравилась бы компания ее друзей, но по этому поводу Иззи тоже ничуть не огорчалась.

В ее представлении Уотерхауз-стрит была образцом совершенства, к которому должно было стремиться всё общество. Возможно, поэтому, когда грубая реальность внешнего мира затронула их жизнь, Иззи восприняла это как предательство.

– Произошло ужасное событие, – сообщила Кэти, швырнув свое пальто на свободный стул в кабинке и усаживаясь рядом с Иззи.

Они встретились в ресторанчике «У Перри», расположенном на углу Ли-стрит и Уотерхауз-стрит. Это место пользовалось большой популярностью, так как еда здесь была не только вкусной, но и недорогой. Ожидая Кэти, Иззи зарисовывала людей, стоящих на автобусной остановке за окном, и практиковалась в изображении лиц в три четверти оборота.

– Что случилось? – спросила она.

– Ты помнишь Рашель – подружку Питера?

– Конечно, – кивнула Иззи. – Она обещала позировать мне, когда выберет время. У нее просто замечательное телосложение.

– Да, возможно. Но некоторые люди отнеслись к ее телу вовсе не с художественной точки зрения.

– О чем ты?

– Ее избили и изнасиловали. Три подонка затащили ее в машину на остановке шестидесятого автобуса. Они привезли ее обратно рано утром – просто выбросили из машины и оставили лежать на тротуаре.

– О Господи. Бедная Рашель...

– Меня тошнит от одной мысли, что такие негодяи живут в нашем мире.

Кэти вытащила из стаканчика бумажную салфетку и принялась методично отрывать от нее маленькие кусочки.

– А полиция?

– Что может полиция! Не смеши меня. Только подумать, что ей пришлось пережить...

Кэти отвернулась к окну, но Иззи успела заметить слезы на глазах подруги.

– Полицейские даже не потрудились выразить ей свое сочувствие, – продолжала Кэти, предварительно откашлявшись. – Джилли присутствовала при их разговоре и пришла в ярость, а это о многом говорит.

Иззи кивнула. Она не могла вспомнить, чтобы Джилли когда-нибудь злилась. Порой поддавалась эмоциям, но всегда держала себя в руках.

– А приятель Джилли? – спросила Иззи. – Тот парень, что служит в полиции, – Леонард или Лари, он не сможет ничем помочь?

– Его зовут Луи. Он тоже приходил вместе с Джилли, но он всего лишь сержант и не в силах заставить копов бережнее обращаться с Рашель. Для них это что-то вроде развлечения. В довершение ко всему Луи сказал, что даже в случае поимки подонков их адвокат так замучает Рашель, что ей лучше не появляться в суде. Джилли говорит, что Рашель совершенно подавлена и уже жалеет, что заявила в полицию.

– Но это же неправильно.

– Нет, – покачала головой Кэти. – Это просто чудовищно.

Покончив с одной салфеткой, она взялась за следующую:

– И что хуже всего – так это то, что подобные вещи происходят постоянно. Мы просто не осознаем этого, пока беда не коснется кого-то из знакомых.

– Да, пока не встретишься с пострадавшим лицом к лицу, преступление кажется нереальным, – согласилась Иззи.

– Ужасно, не правда ли? Иззи, мы позволяем таким уродам существовать в нашем мире. Временами мне кажется, что их уже больше, чем нормальных людей. – Кэти выпустила из пальцев последние обрывки салфетки. – Наверно, Лавкрафт был прав.

– Кто это?

– В тридцатых годах был такой писатель. Он рассказывал о многочисленных чужаках, обитающих на задворках нашего звездного мира и стремящихся его завоевать. Они влияют на наше сознание и заставляют совершать подлые поступки, тем самым добиваясь, чтобы их пустили на нашу планету. Чем хуже становится наш мир, тем скорее они добьются своего. – Кэти печально посмотрела на подругу. – Иногда я думаю, что их появления можно ожидать со дня на день.

– Это безумие.

– Возможно. Но ты не можешь не согласиться, что в нашем обществе что-то пошатнулось. С каждым годом подонки отвоевывают у нас всё больше пространства. Лет пять назад тебе бы не пришло в голову опасаться нападения на автобусной остановке. Днем и ночью можно было без страха гулять почти по всему городу, никто даже не думал о таких безобразиях. Мы допустили в наш мир зло, может, не я и не ты конкретно, но если мы не будем против него бороться, то станем его частью.

– Не могу сказать, что верю в существование абсолютного зла, – сказала Иззи. – Я считаю, что в каждом из нас есть всего понемногу, но только наши собственные решения определяют, какими мы будем.

– А ты можешь найти хоть что-то хорошее в тех, кто издевается над детьми? Или в подонках, напавших на Рашель? Ты можешь простить таких людей?

– Нет, – покачала головой Иззи. – Нет, не могу.

– И я тоже, – угрюмо сказала Кэти. – Рашель разрешают посещать только после обеда. Ты пойдешь к ней завтра вместе со мной?

– Завтра у меня только одна лекция. Я освобожусь к четырем часам.

Кэти сдвинула в сторону горку бумажных обрывков и взяла в руки меню. Несколько секунд она изучала список блюд, потом снова опустила меню на стол.

– Мне совершенно расхотелось есть, – сказала она. – Желудок сводит судорогой при одном воспоминании о несчастье Рашель.

Иззи тоже закрыла меню. Она попыталась представить, что пришлось пережить несчастной девушке ночью, а потом еще и днем, когда ее допрашивали, и тоже ощутила тошноту.

– Пойдем домой, – предложила она.

Этой ночью Иззи снился особенно скверный сон. Войдя в студию Рашкина, она обнаружила мертвецов, распростертых на полу среди обрывков ее полотен.

Персонажи картин обрели тела, а потом были разрезаны на куски или сожжены с той же методичной жестокостью, с которой раньше уничтожались полотна.

На рассвете Иззи проснулась, заплакала в подушку и больше не смогла заснуть. В семь часов она уже оделась и отправилась в мастерскую, где обнаружила все свои работы в том же состоянии, в котором оставила их накануне, чего нельзя было сказать о холсте на мольберте Рашкина. Похоже, старый художник продолжал работать еще долгое время после ее ухода.

– Твоя подруга совершенно права, – сказал Рашкин после того, как Иззи рассказала об идее абсолютного зла и абсолютного добра. – Именно поэтому мы должны соблюдать величайшую осторожность. Иззи, нас окружают ангелы и чудовища. При помощи нашего искусства мы способны вызвать их – может быть, из бездны, а может, из самих себя, из потаенных уголков души, которые есть у каждого человека и к которым он обращается только в сновидениях или в творчестве. Но эти существа несомненно есть. И они могут обнаружить себя.