Лезвие сна - де Линт Чарльз - Страница 24

Иззи окинула взглядом мастерскую Рашкина, множество его работ, висящих на стенах или небрежно сложенных по углам.

– Поэтому всё это осталось здесь? – спросила она.

– Отчасти, – улыбнулся Рашкин. – Большинство из них – явные промахи.

– Я бы с радостью согласилась лишиться глазного зуба, лишь бы научиться рисовать такие «промахи».

Рашкин промолчал.

– Почему вы больше не выставляете свои работы? – настаивала Иззи, поддавшись расслабляющему воздействию этого особенного дня.

– Я больше не голодаю, – ответил художник.

– Но ведь вы занимаетесь этим не ради того, чтобы выжить, – заметила Иззи, пораженная его словами. – Вы пишете не ради денег.

Рашкин с любопытством взглянул на девушку:

– Тогда ради чего ты занялась живописью?

– Чтобы показать, каким я вижу окружающий мир.

– Ага. Но кому ты пытаешься это показать – зрителям, то есть потенциальным покупателям, или Искусству?

– Я не вполне вас понимаю. Как мы можем общаться с искусством?

– Не просто с искусством, – ответил Рашкин. – Но с душой творчества. С музой, которая нашептывает нам на ухо, которая упрашивает и требует и никогда не оставит нас в покое, пока мы не выполним ее просьбу.

Он выжидающе посмотрел на Иззи, но та не знала, что ответить. Она понимала, что такое вдохновение, то есть то, что большинство людей под этим подразумевали, но Рашкин говорил о музе как о совершенно реальной личности, которая навещала его и не давала покоя до тех пор, пока он не исполнял ее желание.

– Ты все поймешь, – сказал Рашкин спустя некоторое время.

– Что пойму?

Но художник не был расположен продолжать разговор на эту тему.

– Очень удачно, что твои картины имеют стандартные размеры, – сказал он. – По-моему, у нас достаточно готовых рам, чтобы оформить выбранные полотна. Ты не поможешь мне принести их из кладовки?

Иззи поняла, что настаивать нет смысла. Она спустилась вслед за учителем на первый этаж, и остаток утра они провели вставляя картины в рамы и упаковывая их для перевозки.

– Как ты собираешься доставлять их в галерею? – спросил Рашкин, когда работа была полностью закончена.

– Мой приятель Алан ждет звонка. Он обещал всё перевезти на своей машине.

Когда Алан приехал, Рашкин помог им спустить картины вниз и донести до машины. Затем он за руку попрощался с Аланом, пожелал Иззи удачи, и не успела она поблагодарить его за помощь, как он скрылся за дверью мастерской. Девушка в последний раз поправила сложенные на заднем сиденье картины и заняла место рядом с водителем.

– Так вот каков этот загадочный Рашкин, – промолвил Алан, едва его «фольксваген» выбрался на дорогу.

Иззи молча кивнула.

– Он совсем не такой, каким я его представлял.

– А чего ты ожидал? – удивленно взглянула на него Иззи.

– Я думал, что он больше похож на тот рисунок, который ты показывала нам в прошлом году.

– А разве в рисунке нет сходства?

– Несколько гротескное. Я не понял, что это была карикатура.

– Но я не делала никаких карикатур...

– Ну конечно, – немного натянуто рассмеялся Алан. – Похоже, я ляпнул что-то не то, да? Не обращай внимания, Иззи. Я совсем ничего не понимаю в живописи. Скажи, вы с Кэти на самом деле собираетесь перебраться в мой квартал?

– Если сможем себе это позволить.

Иззи предоставила Алану болтать о всяких пустяках, а сама никак не могла выбросить из головы его слова о прошлогоднем портрете Рашкина. Она знала, что почти все художники слепы в отношении своих собственных работ, но даже не предполагала, что прошлой осенью настолько ошиблась, восстанавливая по памяти портрет художника. Конечно, она не видела его перед собой, когда создавала тот рисунок взамен отнятого у нее оригинала, но всё же...

Альбина Спрех – гордый владелец и единственный служащий галереи «Зеленый человечек», как она себя именовала, – оказалась гораздо старше, чем предполагала Иззи. Джилли всегда говорила о ней как о своей приятельнице, и Иззи ожидала увидеть кого-то лет двадцати с небольшим, но не очень удивилась, обнаружив свою ошибку. В круг общения Джилли входили люди различного возраста, пола, цвета кожи и социального положения.

Альбина оказалась невысокой стройной женщиной лет пятидесяти, с почти седыми, однако не потерявшими своего блеска волосами. Черты ее лица – резко очерченные скулы, высоко поднятые брови и бледно-голубые проницательные глаза, от которых невозможно было что-то утаить, – напомнили Иззи сиамскую кошку. Сходство дополнялось кошачьей грацией движений и неброской элегантностью, не скрывавшей, однако, свободолюбивого нрава, слегка смягченного светскими манерами. На работе хозяйка галереи носила шерстяной свитер и слаксы, а единственными украшениями служили небольшие золотые колечки в ушах и брошь в виде палитры. Иззи пожелала себе выглядеть хотя бы наполовину так же хорошо в этом возрасте.

– Да, Джилли нисколько не преувеличила твой талант, – сказала Альбина, изучив картины, которые Иззи и Алан внесли в помещение галереи. – Более того, должна признаться, меня поразила зрелость работ, необычная для художника твоего возраста.

– Большое спасибо, – пробормотала Иззи, покраснев от смущения.

– Сейчас не так много художников придерживаются этого стиля, – продолжала Альбина. – Тем более молодых художников. Ярко выраженный реализм, и к тому же очень живописный. Эти работы – надеюсь, ты не обидишься – очень напоминают мне творения Винсента Рашкина. И палитра, и использование света, и владение текстурой.

– Я беру уроки у Рашкина, – сказала Иззи. Альбина изумленно выгнула брови:

– Ах вот как! Тогда всё понятно. За последнее десятилетие я почти ничего о нем не слышала и решила, что художник куда-то уехал, а может, перестал писать.

– Он и сейчас работает каждый день. Только не выставляет свои картины.

– И как? – Взгляд Альбины на мгновение стал рассеянным. – Его картины обладают всё такой же притягательностью?

– Да, безусловно. И стали еще лучше, если это возможно.

– Тебе повезло работать рядом с таким мастером. Когда бы я ни взглянула на его «Взмах крыльев», меня всегда пробирает дрожь. Эта репродукция висит у меня в столовой. – Альбина улыбнулась и снова взглянула в лицо Иззи. – Думаю, именно благодаря его работам я выбрала этот род деятельности.

Иззи понимающе улыбнулась в ответ. Открытка с той же репродукцией висела у изголовья ее кровати на острове, и девочкой она не раз мысленно уносилась в небо вместе со стаями голубей Рашкина, кружившими над Воинским мемориалом в парке Фитц-генри.

– Я вас прекрасно понимаю, – сказала Иззи.

– Ну что ж. – Альбина тряхнула головой, словно пытаясь отогнать посторонние мысли. – Это заставляет смотреть на твои работы в совершенно ином свете.

– Как это? – встревожилась Иззи.

– Откровенно говоря, поначалу, рассматривая работы, я подумала, что они слишком уж напоминают работы Рашкина, чтобы выставлять их как самостоятельные произведения. Ты же понимаешь, насколько быстро разносятся слухи и как люди любят злословить. В самом начале карьеры недопустимо ни малейшего намека на подражательство. Такой ярлык может приклеиться на всю жизнь. Но здесь мы имеем совсем другое: продолжение традиций именитого учителя в работах его ученика. А судя по тому, как ты пользуешься перспективой, я уже вижу, что у тебя имеется свой собственный стиль.

– Я надеюсь, – вставила Иззи.

– Безусловно. А поскольку таких работ никогда не бывает слишком много, я уже предвижу твои персональные выставки в недалеком будущем. – Альбина направилась к своему письменному столу и на ходу продолжала говорить: – А теперь надо заполнить кое-какие бланки. Комиссионные галереи составляют сорок процентов, а чеки подписываются один раз в месяц. Но это правило иногда нарушается. Если какая-то из твоих работ будет продана и ты будешь нуждаться в средствах, мы наверняка что-нибудь придумаем. И еще одна просьба. Не звони мне каждый день, чтобы узнать, как продаются твои картины.