Сороковник. Книга 3 (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 50

— Уважаемые члены Совета, — продолжает Акара вслух, — уважаемые представители кланов! Сегодня мы собрались обсудить деятельность одного из нас, как противоречащую Уставу магического братства и несущую угрозу самому существованию, как отдельных кланов, так и всего сообщества в целом. Предыстория вопроса вам известна, все вы участвовали в нейтрализации Клана Огня и убедились в степени деградации почти всех его членов. Тем немногим, что удостоенным разрешения присутствовать на заседании, предстоит стать ядром обновлённого клана; оставшиеся ответят сполна — как за свои поступки, так и за решения своего Верховного Мага. Однако, господа, в теперешнем виде сам глава клана Огня не сможет ни выслушать обвинительную часть, ни оправдаться, поэтому Совет решил до вынесения приговора восстановить его естественное состояние, частично ограничив в подвижности и блокировав магические способности. Сударь Симеон, вы в состоянии нам это обеспечить?

С трибуны напротив не спеша встаёт, опираясь на витой посох, суровый старик, по виду — настоящий волхв: в длинной холщовой рубахе с ярко-красными каймами обережной вышивки по вороту, рукавам и подолу, в тёмно-алом плаще; седые космы прихвачены серебряным обручем. Сдержан, спокоен. Глаза, выцветшие от возраста, почти белые, с еле заметной голубизной, смотрят бестрепетно. Рядом с ним я, к немалому изумлению, замечаю то краснеющего, то бледнеющего Рорика.

— Заклятье-то я сниму, насколько понадобится, и силу ему перекрою. Но увижу, что бузить начнёт — замкну окончательно, не обессудьте.

"Сударь Симеон, ГЛАВА Обережного Клана", — торопливо поясняет Акара. — "Изумительный стихийник. Явился по первому зову и сразу вычислил и взял под крыло твоего напарника. Тот и сам не знал, что Обережник".

Симеон небрежно наклоняет посох — мне очень знакома его форма — и с навершия срывается крошечный деревянный петушок. Пару раз взмахнув крылами, стремительно рассекает воздух, набирая в полёте объём и краски, и приземляется на верхушку мраморного тюрбана.

"Вот паршивец", — с восхищением комментирует Акара. — "Это ж он издевается, старые счёты сводит. Была у них с Омаром давнишняя распря…"

Петушок-подросток, покрутившись, прицельно клюёт Верховного в нос. Срывается камнем вниз и начинает деловито сновать вокруг окаменевших ног. Он обегает один раз, другой, третий — и концентрические круги-канавки после него заполняются одна — водой, вторая рыхлой землёй, а третья — снеговыми завихрениями. Тройное кольцо защиты от огня.

Верховный, вздрогнув, чихает.

— Сафи! — Ах, да, он же перед самым превращением успел позвать охранника. — Убей… — И замирает. Торопливо оглядывается. Надо сказать, соображает он быстро. Руки, сперва вскинутые в продолжении охраняющего жеста, осторожно опускаются, Верховный Маг величаво расправляет плечи и собирается сделать шаг вперёд…

…и, нелепо взмахнув руками, еле удерживает равновесие. Симеон оживил его не полностью. Ниже колен Омар ибн Рахим всё так же мраморен и хладен.

Он внимательно изучает свои ноги… чересчур долго, угнувшись, дабы скрыть выражение лица. Распрямляется — старенький, немощный, вызывающий жалость всем своим разнесчастным видом, даже спиной, лица-то мне с моего места не видно! И тут я начинаю понимать, почему меня усадили именно сюда, и для чего Акара распорядилась не снимать с меня защиту…

— Чем обязан честью принимать у себя высочайший Совет, друзья мои? — вопрошает он голосом надтреснутым, а не полным сил, как ещё при недавнем выкрике. — И кто оставил старика в столь бедственном положении, которое мешает ему в собственном доме принять лучших из лучших и наимудрейших из мудрейших? И дозволено ли мне будет спросить… — в этот момент он, якобы разминая шею, поворачивает голову чересчур сильно вправо и встречается со мной глазами.

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него в упор. Как в детской игре "Перекинь проклятье". Ещё немного — и действительно перекину…

У него очень выразительный взгляд. За несколько мгновений в нём успевает обозначиться понимание, ярость, бессилие… изумление, когда он переводит взгляд с одного моего спутника на другого, снова ярость…

— Удели своё внимание и нам, Омар ибн Рахим, бывший Верховный бывшего Клана, — окликает его Акара. Магия это или свойства местной акустики, но сказанные тихо слова доносятся до меня столь отчётливо, будто жрица стоит за моим плечом. Почтеннейший неохотно поворачивается. А я, переведя дыхание, замечаю над двойной спиралью ещё и фиолетовую: очевидно, мой Наставник решил подстраховаться и добавил к некромантовской ещё и свою защиту, паладиновскую.

— Не подскажешь ли, старинный друг, — задумчиво говорит с места дон Теймур, — кого это ты приказывал убить в последние секунды своей предпоследней жизни? Приказ был озвучен достаточно чётко и однозначно и двоякому толкованию не подлежит. Может, поделишься со мной информацией?

Ибн Рахим сосредоточенно осматривает беспалую руку.

— У тебя странная манера, Теймур, спрашивать о том, что тебе и без того известно. — К нему постепенно возвращаются и властный вид, и уверенность. — Как я полагаю, ты собрал Совет здесь, в моём доме, чтобы свести со мной счёты? Чем же ты так заинтересовал Глав, что они безропотно по твоему велению кинулись помогать тебе? Пообещал каждому кусок от моих владений?

— Неуважение к Совету — раз, — бесстрастно замечает Акара.

— Помолчи, женщина, — с досадой говорит Рахимыч. — И полгода не прошло как ты в Совете, а уже пытаешься помыкать мужчинами! И они это терпят? Твое место — в башне, над треножником!

— Неуважение к Совету — два. Меня выбрали председательствовать на данном собрании, выбрал Совет большинством голосов, легитимно, руководствуясь Уставом. Буква закона исполнена. Не пытайся нас стравить, Омар ибн Рахим.

Он протестующе машет руками.

— Я вижу, со мной уже обращаются как с преступником? Но разве суд уже состоялся? Почему меня держат запертым в обережных кругах и в собственном теле, как в клетке? Клянусь, только моё бедственное положение заставило меня позабыть о правилах приличия и проявить неучтивость к гостям! Кстати, уважаемые, что-то не припомню, чтобы я вас приглашал; не объясните ли мне, хозяину этого дома и земли, на каком основании вы сюда явились, явно и недвусмысленно нарушив соглашение о невмешательстве в частную жизнь глав Кланов и Орденов? Не на соблюдении ли этого Устава зиждется наша безопасность и мирное сосуществование?

— Ты похитил женщину моего клана, — бесцветным голосом заявляет дон Теймур. Он даже глаза полуприкрыл, словно ему лень общаться. — Мою невестку. Жену моего младшего сына. Мать моих внучек. — Его глаза вдруг вспыхивают и стремительно желтеют.

— Всего лишь женщину, — небрежно отмахивается Рахимыч. — Она же для вас пришлая, Теймур, она даже не полукровка! Разве осмелился бы я посягнуть на некромантку?

— Кому как не тебе знать, мой старый друг, — в последних словах дона сквозит еле уловимая ирония, — что наши женщины независимо от происхождения становятся нашими уже в момент зачатия детей? Помнится, мы не один раз беседовали о семейных устоях моего клана. Так я продолжу, Омарчик. Помимо похищения ты её изувечил — отрезал ей пальцы, и бросил в холодной тюремной камере, даже не перетянув рану, без воды и пищи; изводил одиночеством и неизвестностью, пытал при ней девушку — иначе говоря, оказывал жёсткое психологическое воздействие. И все эти меры принимались по отношению к нашей женщине… — ГЛАВА выдерживает паузу. — Беременной женщине.

Омар стремительно бледнеет.

— Я не знал, что она… Поверь, Теймур. — Он ещё пытается сохранить достоинство в голосе. — Иначе, клянусь тебе…

— Не клянись, не сотрясай воздух. Что бы ты сделал? Вернул её с извинениями и с денежной компенсацией за моральный ущерб? Компенсацию я с тебя ещё возьму, Омар, не сомневайся. За всё сразу. И за то, что ты собирался подвергнуть её насилию, чтобы изъять ауру, и за намерение причинить вред мне лично, воспользовавшись полученным Зеркалом… Кстати, Омарчик, у тебя ничего не вышло бы: её Зеркало чересчур мало по сравнению с моим. Так я продолжу, старый друг. Я обвиняю тебя в покушении на жизнь обоих моих сыновей.