Поединок со смертью - де Куатьэ Анхель - Страница 8

— Я тебя люблю, — сказал я тихо.

Она посмотрела на меня странно, но без удивления, и ответила:

— Я знаю, — прозвучало просто и даже буднично. — Я всегда это знала. Ждала, что ты скажешь, но ты не говорил. Я уж решила, что все себе придумала, нафантазировала, а потом поняла, что ты не можешь не любить, что тебе это нужно.

Олеся сказала это так спокойно, так естественно и так нежно, что у меня сердце в груди зашлось.

— И мне не важно, как ты меня любишь, — Добавила вдруг она. — Просто мне очень хочется, чтобы ты меня любил.

И этим она разрушила все. Она сказала это так, словно бы в моей любви есть какой-то изъян. Но ведь это неправда! Нет, это в ее, в ее любви был изъян! И с каждым днем наших отношений, с каждым днем он становился все очевиднее, все яснее!

Стоило мне хоть на минуту задуматься, уйти себя, как Олеся тут же с тревогой спрашивала:

— Ты меня любишь?

Это повторялось постоянно, и я постоянно говорил ей — да, люблю. И то, что она красивая, и что мне с ней интересно, и что я не хочу быть ни с кем, кроме нее. Я все это ей говорил! Но в женщинах странным образом сочетаются ужасная самоуверенность и столь же скромный, неизлечимый комплекс неполноценности.

Однажды мы ходили в кино. Это был фильм моей любимой актрисой.

— Лучше ее быть не может, — сказал я, когда мы вышли из кинотеатра. — Я ее обожаю. У меня есть все фильмы с ее участием,

Олеся как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Весь вечер она была грустной. Когда мы пришли домой, долго смотрела на себя в зеркало в прихожей и наконец произнесла с отчаяньем:

— Я такая толстая, неуклюжая, неизящная! Ненавижу свое тело! Я уже несколько лет давлюсь кефиром и овощными салатами, а все равно остаюсь коровой. И все эти мучения только ради того, чтобы не быть совсем уродиной…

Я подошел к ней сзади и обнял.

— С ума сошла? Ты самая красивая женщина в мире!

Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня с печальной улыбкой.

— Спасибо, что ты поддерживаешь меня и говоришь, что я красивая, хоть на самом деле так и не считаешь.

— Ух ты! — я удивленно приподнял брови. — С каких это пор тебе лучше меня известно, что я думаю?

— Я очень ценю, что ты не хочешь меня расстраивать, — Олеся с упоением продолжала заниматься самобичеванием. — Но ведь это правда — я совсем не красивая. Просто ты меня любишь… Знаешь, ты необыкновенный. Обычно мужчины относятся к женщинам по-другому. Они любят не женщин, а чувство превосходства, которое те способны им дать. Мол, вот я какой, раз у меня такая женщина. А ты — нет…

Олеся вдруг порывисто обняла меня и принялась целовать.

— Спасибо тебе, спасибо, что ты есть! Если бы ты знал, как долго я тебя ждала! Как долго я тебя ждала! Пожалуйста, люби меня! Мне так нужно, чтобы меня хоть кто-то любил! До тебя я была как мертвая! А с тобой все по-другому! Я словно бы ожила! Не могу без тебя! Не хочу без тебя! Если ты меня когда-нибудь разлюбишь — я умру!..

— Да что ты такое говоришь? — удивился я. — Я здесь, я с тобой. Я буду с тобой, пока ты этого хочешь. И даже если решишь уйти от меня, я все равно буду тебя любить.

— Ничего не говори, — она зажала мне рот ладонью. — Не смей говорить об этом. Не смей даже думать обо мне так. Я люблю тебя ! Тебя одного. Навсегда. Это навсегда-навсегда . Понимаешь? Мне самой страшно, как сильно я тебя люблю! Ведь все вокруг говорят, что любви нет. Что это все гормоны, влечение, иллюзии… А я в это никогда не верила, хоть и делала вид, что верю. И мне было страшно всегда, что я в кого-нибудь так влюблюсь. Потому что понимала — если полюблю, то навсегда. На всю жизнь, и обратного пути не будет… Я и сейчас как над пропастью стою, понимаешь? А ты мне вдруг так просто мимоходом говоришь, что какую-то женщину обожаешь и она «лучше всех»…

Я отстранился, взял Олесю за плечи и посмотрел ей в глаза. Я хотел убедиться, что она не шутит. Она не шутила.

— Олеся! Ты серьезно? Ты плачешь, потому что мне актриса нравится?

— Она покраснела — растрепанная, с красными от слез глазами. И капли на длинных черных ресницах… Я задохнулся от нежности и любви. Прижал ее к себе и тихонько рассмеялся.

— Олеся, какая же ты смешная! Какая же ты… — я не мог подобрать слова. — Какая же ты глупая! Господи! А я то думаю, что случилось? Боже мой! Ну хочешь, я все кассеты с ней выброшу и больше никогда в жизни не пойду ни на один фильм с ее участием?

Она пыталась сохранить серьезность, но против своей воли начала улыбаться.

— Хочу, — вдруг хмыкнула она и тоже засмеялась.

Я почти бегом бросился в гостиную, выгреб с полок все кассеты — и на кухню, чтобы бросить их в мусорное ведро. Олеся схватила меня за рукав:

— Стой! Ты что, серьезно? Сумасшедший!..

А сама смеялась от счастья. И я смеялся.

— Миленькая, чудная сцена, правда? — зло спросил Павел, буквально проткнув Данилу взглядом.

— Тебя выводила из себя ее радость? — спокойно, без обиняков ответил он.

— А ты не понимаешь?! — рассвирепел Павел. — Не понимаешь?! Не видишь, что она сделала?!

— А что она сделала? — сказал Данила, но это не прозвучало как вопрос. Данила словно бы предупреждал Павла, просил — не нападай, прояви достоинство, мужество, благородство. Не нападай…

— Она же меня заставила, вынудила! — вскричал гневно Павел. — Я сделал то, что она хотела. Ей нужен был момент этого триумфа! Ее триумфа! Она хотела почувствовать себя хозяйкой, властительницей моих желаний! В этом вся женская сущность — абсолютный эгоцентризм. Никто не имеет права стоять с ними рядом на пьедестале, никто! И вот Олеся даже эту актрису — фикцию, тень, пустую грезу — столкнула со своего пьедестала, выпихнула, победила! Победила! И наплевать на меня, на мои чувства, на мои вкусы и интересы. На все наплевать! Она победила голливудскую звезду! Один:ноль в ее пользу. Блеск!

— Прекрати, — спокойно сказал Данила. — Не унижайся.

— Я унижаюсь?! — Павел даже брызнул слюной. — Я?!! Она вывернула мне руки, а я и не заметил этого. Изящно, красиво, без ультиматума и применения силы. Я только потом понял, потом! Ей недостаточно было слышать от меня, что она лучшая, любимая, самая-самая, она хотела большего, она хотела, чтобы я еще и отрекся, и поклялся, и зарекся. Потрясающая игра! И ведь она добилась всего, всего, чего хотела! Теперь, что бы я ни сделал, — я предатель: посмотрел на другую женщину — предатель, подумал о другой женщине — предатель, просто оценил другую женщину по достоинству — предатель и враг! А она — жертва, несчастная жертва! Тьфу! Ненавижу!

Павла трясло, словно в стиральной машине в режиме сушки.

— Так об этой воле ты говорил… — мрачно сказал Данила. — Такая воля тебе нужна?

— Да! Да! Да! — заорал Павел. — Мне нужна абсолютная свобода! Сила свободы! Никто не имеет прав на меня! Никто, кроме меня самого! И я ненавижу этот мир, который вынуждает меня играть по его правилам. А Олеся… Она просто открыла мне глаза. Она стала в моей жизни реальным, осязаемым воплощением этой двуличности, этой подлости, этой великой лжи мира. Она поймала меня в ловушку. Она мастерски разыграла эту пьесу — милая, несчастная жертва. Расплакаться можно! А я — тиран, деспот, жестокое чудовище, подлец…

— Только ты опускаешь одну существенную деталь… — оборвал его Данила. — Тебе понравилась эта роль.

— Ха! — раздраженно крикнул Павел. — Она меня заставила! Она! Ведь я живой! Живой! Я не кукла на веревочках! Даже если крысу загнать в угол, она нападает. Когда тебе некуда бежать, когда все пути закрыты, ты нападаешь! Она связала меня по рукам и ногам своей лживой любовью, она хотела владеть мною! А мною владеть нельзя! Запрещается! И я стал нападать. Да! Потому что только в этот момент и можно почувствовать себя человеком — вершителем своей судьбы, свободным и счастливым!

— На чужих костях, — добавил Данила и опустил голову, не понимая, как возможно, чтобы человек так думал, не имея сил видеть это унижение, эту непомерную душевную слабость.