Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина - Страница 47

— Витя... всё хорошо?

Это тупой вопрос, потому что ничего хорошего на его лице не написано, но что-то сказать ведь должна. Нельзя же молчать, когда у твоего близкого человека проблемы.

— Нормально, — криво улыбается и потирает шею. — Бывало и хуже. Но ты уезжай.

Спорить бесполезно, да мне и не хочется.

— Хорошо, — киваю и кладу руки на сильные плечи. — Береги себя, хорошо? И позвони мне, пожалуйста. Я телефон у родителей заберу сейчас, позвони мне, если номер ещё не потерял.

— Не потерял, — усмехается.

Прижимает меня к себе, целует в губы порывисто, отчаянно, а потом говорит тихо-тихо:

— Я люблю тебя. А на Жанну внимания не обращай. Это моя жена бывшая, и у нас уже давно разговор окончен.

— Расскажешь? Потом.

— Конечно. Вот со всем этим дерьмом разберусь и всё расскажу.

Когда выхожу из клуба, размышляю о том, что бывшая жена — это не страшно, с этим можно справиться. Лишь с Викингом всё было хорошо.

22. Викинг

— Что с ней делать? — спрашивает Карл, удерживая рыдающую Жанну за локоть.

На бледном лице брата почти брезгливое выражение, потому что Жанну он не выносит категорически. Впрочем, у них это взаимно. Была бы моя воля, они бы больше никогда не пересеклись, но Жанна, как всегда, делает в этой жизни только то, что хочется ей, наплевав на тех, кто может от этого пострадать.

Во всяком случае, на этом этапе жизни покой Карла мне дороже, чем Жанна и её страстишки, в которых она так любит плавать, рассекая акульим плавником гладь воды.

— Отпусти меня, урод красноглазый! Альбинос чёртов! — вопит моя бывшая жёнушка и дёргается, только в тонких пальцах Карла силы больше, чем может казаться на первый взгляд. А ещё такими словами его уже давно не получится задеть. — Мне со Ждановым поговорить нужно, отпусти!

— Вот никогда ты умной не была, белобрысая, — хмыкает Карл и вопросительно смотрит на меня, молчаливо спрашивая, что с ней дальше делать. Коротко киваю, и он отпускает Жанну, отходя в сторону и теряя к нам всякий интерес.

— Жанна, если у тебя ещё хоть какой-то мозг в черепе болтается, исчезни, — прошу, направляясь к кабинету.

Мне, в самом деле, плевать на её истерики и совсем не хочется, тратить драгоценное время на бесцельную пустую болтовню. Особенно, когда скоро сюда заявится Борисов, ради визита которого я закрываю клуб на эту ночь.

Где-то вдалеке гремит голос Роджера, усиленный мощной аппаратурой. Клуб закрывается, последние посетители покидают его стены, а охрана и ребята Карла прочёсывают все углы, чтобы никого случайно не осталось здесь. Мне не нужно, чтобы Борисов имел возможность скрыться в толпе. Когда он переступит порог "Бразерса", ловушка захлопнется, и путей отступления для него не останется.

Я пока ещё не решил, что сделаю с ним. Убить можно, конечно, и он этого заслужил, но смерть — лёгкий путь, слишком лёгкий для такой мразоты.

После того, что случилось с Яном, я не выношу любого намёка на наркотики в моей плоскости координат. Мой мальчик быстро сгорел от этой гадости, а умирая, так сильно кричал, так корчился в муках. Но мы не успели, не смогли спасти — отрава слишком глубоко проникла в его кровь, нарушила нейронные связи мозга, превратив сына в трясущееся в припадках чудовище. Казалось, это кто-то другой, мерещилось, что чья-то злая воля подменила моего сына, а сам Ян где-то бродит, счастливый и здоровый, имеющий ещё шанс прожить свою жизнь по-другому.

Он умер на моих руках, тихо всхлипнув напоследок. Никогда мне не вытравить из памяти образ его глаз — слишком огромных на похудевшем лице, невероятных в своей глубине и чистоте. На миг показалось, что мой мальчик вернулся ко мне, что смогу ещё всё поправить, но вину свою загладить так и не получилось. Есть вещи, которые изменить невозможно, и мне суждено нести это бремя до последнего дня.

Я несу этот груз один, почти смиренный в своём покаянии.

И после всего того ужаса у меня условный рефлекс срабатывает: любые виды дури доводят до белого каления, и даже не пытаюсь с этим бороться. И да, я искренне считаю, что всем, кто торгует шмалью нужно отстреливать яйца и оставлять подыхать голожопыми на морозе.

— Витя, послушай меня, пожалуйста, — просит Жанна, вытирая слёзы, размазывая косметику по лицу. Всегда такая идеальная, сейчас какая-то помятая и истрёпанная, жалкая.

Но во мне нет сочувствия к ней — все свои слёзы она заслужила, как бы ей ни казалось по-другому.

— Я не дам тебе денег, — заявляю, отворачиваясь. — Ищи их где-нибудь ещё.

Только хочу захлопнуть дверь кабинета, но Жанна с какой-то почти невероятной силой удерживает толстое дерево, не давай закрыть замок.

— Какого чёрта ты вообще тут устроила? — ору, теряя терпение, а за спиной издаёт странный горловой звук Роджер, успевший уже вернуться из основного зала и оккупировать кожаный диван.

Чёрт, более неудачного времени для визита Жанна не могла найти.

— Ты Гену знаешь? — истерически кричит она, когда я уже почти отдал распоряжение охранникам вывести эту идиотку из клуба от греха подальше.

Чёрт, а она каким боком в курсе? Такое чувство, что вокруг меня носятся какие-то вихри интриг и заговоров, а я хлопаю себя ушами по щекам. Неприятно чувство, отвратительное.

— Допустим.

— Витя, поговори со мной, пожалуйста! Я не из-за денег пришла, клянусь!

Что-то в её словах, тоне есть такое, что заставляет на миг отбросить гнилую память о поступках этой женщины и впустить в кабинет.

— У меня мало времени, потому в темпе.

— А этот тоже тут останется? — спрашивает Жанна, указывая пальцем на сидящего на диване Роджера. — Не уйдёт?

Вот не может эта дура нормально себя вести, обязательно нужно выпендриться, свой склочный характер проявить.

— Не уйду, — важно кивает Роджер и ухмыляется. — Я же знаю, как ты меня любишь, потому не буду лишать удовольствия лишний раз полюбоваться моей дивной красотой.

Он склабится, издевается, а Жанна шипит и демонстративно поворачивается к Роджеру спиной.

— Говори, давай, — приказываю, нетерпеливо взмахивая рукой.

— Я хотела тебе сказать, что Гена меня шантажом заставляет повлиять на тебя, чтобы ты принял его обратно на работу. У него какие-то дела тут, в клубе — деньги, наверное, ворует из кассы или водку бодяжит в баре, я не знаю, — потому для него очень важно здесь остаться. Вот.

Она переводит дыхание, потому что, пока говорила, не сделала ни единой паузы, словно боялась, что остановлю её, и она не успеет сказать всё, что хочет.

Однако… какая-то дикая ситуация, на самом деле.

— И ты пришла просить за него? — спрашиваю, вглядываясь в её лицо в поисках признаков лжи, но я слишком хорошо её выучил, потому понимаю, что в этот раз не врёт.

— Нет! Я же не совсем сволочь! Я предупредить пришла! Витя, мы же друг другу не чужие люди, мы любили друг друга когда-то, у нас был общ… ой. В общем, я не хочу играть за его команду.

Нашёлся ещё здесь игрок, твою мать.

Она в каком-то странном состоянии сейчас. Не верю, что она так рвалась ко мне, готовая буквально на коленях стоять, чтобы добиться внимания только для того, чтобы предупредить о коварных планах Борисова.

— А ты там, каким макаром? — интересуюсь, наливая ей коньяка. — И вообще, откуда ты его знаешь? Да ещё так плотно, что шантажировать нашёл тебя чем.

Голубые глазки бегают туда-сюда, сама морщится, потирая предплечье левой рукой.

— Ну-ну, говори, давай, тут все свои, — усмехаюсь, глядя на её растерянность. — Генка, что ли, узнал, что ты воруешь горчицу в магазине? Или что?

Однажды я уже видел её такой, но по молодости и глупости не понял ничего.

— Или ты говоришь сейчас всё на чистоту, или катишься на хрен. Ты же любишь на них скакать?

Она морщится, а Роджер хохочет, придурок.

— В общем, мы случайно познакомились… недавно, — выдавливает из себя по капле. — Я переспала с ним, наболтала лишнего, а он всё на камеру записал, козёл!

— Пообещал порно звездой сделать, да? — спрашиваю, потому что хорошо знаком с такими схемами.