Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина - Страница 4

Да пропади оно всё пропадом!

— Абы кого?! Ну, знаете ли…

Нет, всё-таки абсурдность этого вечера явно перешла всякие границы, из краёв выливается.

— До свидания, мне нужно подругу найти.

Разворачиваюсь и выхожу из тира, громко хлопнув, для наглядности, дверью. Какая-то девушка, пробегающая мимо, подпрыгивает на месте и убегает, одарив меня на прощание странным взглядом. Смотрите на неё, пугливая какая.

Мне не нужно никого искать, потому что точно знаю — Полина со своим любимым явно занята не тем, чему мешать хочется, но ведь нужно было найти повод оттуда уйти. Не ругаться же из-за того, что какой-то мужик назвал меня абы кем. Хотя да, очень уж хотелось вылить на голову болтуна весь скопленный за этот день негатив, но я ещё не так много выпила, чтобы крушить всё вокруг.

После того, как сегодня врезала по морде собственному мужу, оказавшемуся на поверку редкостным идиотом и трусливым предателем, внутри всё сжалось настолько, что дышать было сложно. Я ушла из дома, ушла от него в твёрдой уверенности не возвращаться. Вернее, не так. Не хотела возвращаться в дом, где слишком многое напоминает о прожитых годах, так больно раня. Я настолько привыкла любить Сашу, не помня в этой жизни ничего другого, не зная больше ничего и никого, что, несмотря ни на что, не могла представить, как это — не быть с ним. Проснуться одной, заснуть в одиночестве, ужинать за пустым столом, в полной тишине.

Но и жить так дальше невыносимо, когда человек, которому ты полностью доверяешь, которого любишь, оказывается редкостным чмом, согласным ради повышения и лишнего рубля пойти на всё: оболгать, подставить, вылизать зад всем, кому можно и нельзя. Противно и больно разочаровываться и понимать, что столько лет потратила на пустого, в сущности, человечишку, слизняка и падальщика. У меня этим вечером словно глаза открылись, спала пелена, и я увидела себя со стороны. Мне двадцать пять, а трачу свою жизнь на слюнтяя мужа.

Но ушла я из тира не только потому, что боялась вспылить. Я испугалась того, что Виктор неожиданно начал мне нравиться. С ним рядом почувствовала себя так легко и свободно, словно знакомы не пару часов, а целую вечность. Странное чувство, совсем непривычное рядом с посторонним мужчиной. Но я всё-таки ещё замужем, а так ведь не годится, нельзя так. Каким бы придурком ни оказался на поверку мой благоверный, не должна бросаться во все тяжкие.

— Ася, постойте, — несётся вслед, а сильная рука хватает за предплечье, останавливая.

Чёрт, я же почти ушла. Один шаг оставался.

— Мне, правда, нужно идти, — говорю, поворачиваясь. — Спасибо за прекрасный вечер, Виктор.

— Виктор? — ухмыляется, приподнимая тёмно-русую бровь. — Я думал, мы договорились, Анастасия.

Моё полное имя он произносит на ухо, склонившись преступно близко, а по коже мурашки бегут от его шёпота.

— Хорошо, я запомню. Викинг, да.

— Вот и отлично, — отстраняется и отпускает мою руку. — Так куда вы торопитесь?

— У меня там вещи остались… и подруга.

Боже, я, наверное, сейчас выгляжу жалко, придумывая на ходу отговорки.

— Роджер постережёт, он надёжный парень. Я же экскурсию обещал, пойдёмте. А на Иваныча не обижайтесь, он технику безопасности как зеницу ока бережёт.

— Повезло вам с таким ответственным сотрудником, — замечаю, инстинктивно отстраняясь. От дурманящего аромата одеколона, пряного и свежего одновременно; от какой-то странной энергетики, исходящей волнами вокруг; от самого Виктора, который, кажется, заполняет собой всё пространство.

Беги, Ася, беги.

— Я с ним поговорил, он всё осознал.

Виктор настойчив, и я чувствую себя почти в ловушке, совсем запутавшаяся в том, что происходит. Сегодня вечером у меня была одна цель — напиться и забыться, хоть ненадолго растворить тоску в безудержном веселье, но обернулось всё как-то странно, неправильно.

— Тоже уволили, что ли? Смотрите, если так пойдёт дальше, у вас работать будет некому.

Он смеётся, запрокинув голову, а я пялюсь на выступающий подвижный кадык. И ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться к нему. Глупость какая-то, Виктор даже не в моём вкусе!

— Вынес предупреждение, — говорит, отсмеявшись. — Так что пойдёмте, будем учиться стрелять.

— А может быть, у меня справка из психушки в кармане лежит, а? Как вам такой вариант? А вы предупреждение ценному сотруднику…

— Ничего страшного, у меня большой опыт в усмирении дебоширов.

Ну ладно, сам напросился.

Пара выпитых коктейлей и вино плещутся внутри, а алкоголь всегда странно действует на меня — начинаю вытворять то, о чём на утро вспоминать не хочется. Вот и сейчас, в голове что-то щёлкает, и жажда приключений толкает вперёд, вслед за Викингом в тир.

— Готовы? — интересуется, снова протягивая мне воздушку, и на этот раз нам никто не мешает.

В тире вообще, кроме нас, ни одной живой души, даже дверь изнутри закрыта. И испугаться бы, но не выходит — может быть, я совсем больная на голову, но я доверяю Викингу.

— Мы готовы.

Беру ружьё и провожу рукой по прохладной стали корпуса. Викинг смотрит на меня, молчит, а я стараюсь не обращать внимания на тепло, растекающееся внутри от его взгляда.

— Для начала можно выбрать мишень. Можно стандартную, а можно что-то более личное. Начальник, подлая подружка, неверный возлюбленный, сплетница соседка... кто угодно. Расстреляйте, Ася, не человека, но проблему.

Это становится забавным, и я не сдерживаюсь и смеюсь.

— И где вы возьмёте изображение моей соседки?

Хотя, конечно, думаю я не ней, да и нет у меня таких, в кого стрельнуть бы захотелось. Саша — вот тот, кому с удовольствием наваляла бы ещё разок, пусть и ментально.

— Арт-терапия, Ася, только она.

Пока вдумываюсь в смысл его слов, он мягко обнимает меня за талию и ведёт к тому коробу, где хранится оружие. Рядом, на стене, закреплён большой лист бумаги, а на невысоком столике около свалены в кучу разноцветные маркеры. Викинг забирает у меня ружьё и улыбается:

— Прошу, рисуйте того, кому хотели бы глаз вынуть, например, или на горб плюнуть. Наверняка есть такой товарищ.

Конечно, есть, как же ему не быть. Только Викингу долгую историю своей жизни рассказывать не планирую — не хватало ещё ему голову забивать. Не люблю жаловаться, ненавижу, когда жалеют. Разве можно придумать что-то хуже чужой жалости? Нет уж, спасибо, я не убогая.

— Рисовать? — переспрашиваю, чтобы убедиться, что правильно поняла его предложение. — Но у меня талант в живописи настолько же грандиозный, как у коровы — в балете.

Викинг смеётся и вкладывает в руку тонкий маркер.

— Я никому не расскажу и не покажу, так что рисуйте.

Его тон не терпит возражений, и я вдруг понимаю, что послушаться его сейчас — самое верное, что сделаю за последнее время.

— Только, если вдруг ослепнете от дивной красоты моего шедевра, я не виновата.

— У меня крепкие нервы, справлюсь. Рисуйте.

— В общем, я предупредила.

Мне не нужно долго думать, чей портрет нарисовать. Вкладываю в рисунок всю свою обиду, разочарование, хотя нарисованная загогулина мало походит на моего мужа. Но наплевать, потому что образ Саши всегда перед глазами, от него не деться никуда.

— Всё, что из этого... кхм... портрета можно понять, так это пол прототипа, и то… с натяжкой. Вроде бы мужчина. Я угадал?

Я смеюсь, а Викинг хмыкает, открепляет лист с рисунком и вешает на свободный кусок стены. Всё-таки красота у меня получилась, не иначе.

Когда все приготовления к расстрелу закончены, Викинг обходит меня сзади, становится совсем близко, а я задерживаю дыхание, потому что сама не могу понять, как к этому относиться. Прогнать? Попросить, чтобы был ещё ближе? Убежать, гордо хлопнув дверью?

Он помогает мне взять в руки правильно ружьё, молчит, лишь тихо дышит, а меня так и подмывает начать болтать о всякой ерунде. Это нервное, наверное, потому сдерживаю себя. Да и пострелять очень хочется, выплеснуть накопленный негатив. И новому научиться.