Корсар (СИ) - Манило Лина - Страница 46

В тишине проходит ещё несколько минут и, кажется, уже не скажет больше ничего, но всё-таки говорит:

— Мне приходилось в этой жизни делать другим людям очень больно, по-настоящему больно. Я сам на это пошёл, сам выбрал этот путь. И то, что мне было всего восемнадцать ничего не меняет и уж точно не оправдывает.

— А сейчас?

— В смысле?

— Сейчас ты тоже делаешь людям больно?

Он молчит, а у меня в голове мелькают мысли, что это всё, наверное, не то, о чём мечтают романтичные барышни в моём возрасте. Но я слишком сильно прикипела к Роджеру душой, пусть и знакомы сущую ерунду, чтобы отказываться от него из-за того, что делал когда-то в прошлом.

— Я могу, конечно, легко могу кадык вырвать, шею сломать или ещё что-то, — улыбается, поднимает голову и смотрит на меня, — но я давно отошёл от дел клуба. Сейчас я свободен от того дерьма, но эта свобода обошлась мне слишком дорого.

Дотрагиваюсь до повязки, а он одним движением срывает её, обнажая пустую глазницу. Веко полуопущено, но Роджер даже так не пугает меня. Наклоняюсь вперёд, крепко обхватив его за щёки, и целую в искалеченный глаз. Роджер вздрагивает и тяжело дышит.

— Есть ещё что-то, что мне нужно знать? — спрашиваю, когда натягивает повязку снова.

— Кроме того, что я сидел в тюрьме, торговал оружием, бил и мучил людей по чьей-то указке, трахался, бухал и лишился глаза, когда моему лучшему другу приказали меня убить? Больше нечего.

Замираю и прислушиваюсь к себе, переваривая сказанное.

— Ева, послушай меня сейчас внимательно. Очень. Я мог всё это от тебя скрыть, абсолютно всё. Ты бы никогда об этом не узнала, уверяю. И не хотел говорить, потому что слишком велик риск, что такой я — не совсем благородный и вовсе не принц — окажусь тебе не нужен.

— Ты думал, что я в ужасе сбегу, да? Искать себе молодого и красивого, выпускника элитного ВУЗа, мальчика из хорошей семьи?

— Да, чёрт возьми, да! Потому что именно такой тебе подходит. Ты чистая девочка, у тебя вся жизнь впереди, а я искалеченный гнилой придурок! — выкрикивает и вскакивает на ноги. — Пошли отсюда.

Берёт за руку и тащит в обратном направлении, не оглядываясь, а я еле поспеваю за ним. Не вижу выражения его лица, но бешеная энергия разливается вокруг, почти пугая.

Вот и поле, а Роджер вдруг поворачивается ко мне и жёстко фиксирует ладонью мой затылок.

— Ева, я ненавижу всё это дерьмо, понимаешь? Я себя ненавижу.

— Роджер, успокойся, всё же нормально, чего ты?

Он смотрит на меня, тяжело дыша, пальцами исследует моё лицо, словно запомнить хочет, в памяти каждую черту сохранить, а я тянусь к нему, чтобы понял, что не боюсь. Когда обхватываю его за сильную шею, резко выдыхает и впивается в губы злым, яростным поцелуем. Его губы жёсткие, почти ранят, а сам Роджер будто хочет что-то нам обоим доказать. Когда язык врывается в мой рот, стон вырывается из моей груди, а Роджер отстраняется и, тяжело дыша, прислоняется своим лбом к моему.

— Я люблю тебя, Ева, — хрипит, но руку от моего затылка не убирает, словно боится, что вырваться попытаюсь. — Я сдохну без тебя, понимаешь? Не знаю, кто тебя мной проклял... Что ты сделала со мной, рыжая ведьма, моя золотая девочка?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я ничего не делала, но не хочу тебя оставлять, ты нужен мне. Понимаешь?

— Помнишь мои слова, что тебе нужно найти молодого и красивого, а не меня? — Когда киваю, растягивает губы в ухмылке и говорит низким, вибрирующим голосом: — Забудь, не было этого. Или хребет молодому и красивому сломаю.

— Нужно оно мне триста лет, пусть живёт счастливо с целым позвоночником, — смеюсь, а Роджер прижимает мою голову к своей груди и тихо вздыхает, и на этот раз я не чувствую разрушительной силы, исходящей от него.

Рядом с ухом бьётся большое сердце настоящего мужчины, с которым я нашла себя, смогла понять, что же такое счастье. А всё остальное меня мало волнует.

29. Роджер

— Да не надо, — упирается Ева перед дверями магазина, — зачем туда?

— Ты же плавать хотела, а я обещал тебя научить, — говорю, терпеливо дожидаясь, когда схлынет первая, самая сильная волна Евиной паники. — Сама же говорила, что купальник дома забыла, вот и купим. Вроде же обо всём договорились, чего ты снова начинаешь?

— Но я передумала, — стоит на своём, озираясь по сторонам, а на нас уже начинают коситься мимо проходящие сограждане. — Не хочу плавать, в море холодно, а в бассейне посторонние люди, я стесняюсь, с меня смеяться будут.

Господи, какая долбаная ересь. Вот кто ей такие комплексы навязал? Нашёл, убил бы идиота.

— Смеяться? Это ещё что за новости?

Ева сердито сопит и упирается так, что с места не сдвинуть. А с виду такая хрупкая, слабая, — в чём душа только держится? — а вон, сколько силищи, чтобы на своём настоять. Просто прелесть.

— Может быть, я дам тебе деньги, а ты сам зайдёшь и купишь что-нибудь? — спрашивает, опуская взгляд. — Чтобы я не заходила. Так ведь можно, да?

— Это ещё что за бред ты сейчас придумала? — поднимаю её подбородок и заставляю в глаза смотреть. Может быть, хоть так получится её вразумить. — Ты же девочка, девочки ведь любят всё это шмоточное дерьмо. Примерки, новые тряпки. Ну? Что не так, а?

— А я не люблю! — заявляет упрямо и упорно отводит взгляд, не поймаешь. — Терпеть не могу. Я ненормальная девочка, вот.

— И не пойдёшь, значит? — спрашиваю ласково, но Ева непреклонна.

— Не пойду.

Ну вот что с ней делать?

— Ты не хочешь, чтобы я деньги на тебя тратил, что ли? — догадываюсь, и в знак моей правоты щёки Евы вспыхивают румянцем.

Молчит, и эта тишина красноречивее всяких слов. Ну вот, что за человек такой?! Другая бы бежала впереди меня, хватала в охапку всё, что только можно, мне бы оставалось отсчитывать нал на кассе. Но, мать их, Ева меня снова удивляет.

— Ева, послушай меня, — начинаю, поглаживая большим пальцем острый подбородок. — Очень внимательно, потому что второй раз повторять всё это не буду. Ты моя женщина, усвоила? Полностью моя, пока я не сдохну. Всё, что я зарабатываю, я складываю в сейф и пропиваю, потому что мне ни хрена не нужно в этой жизни. Я покупаю мотоциклы, снова бухло, плачу налоговой и ментам. А больше мне и некуда их тратить. Ну куртку новую куплю, с защитой или без, снова мотоцикл. В ресторане просажу...

— Вот и трать на себя.

— Нет, ты ничего так и не поняла. — Наматываю рыжие пряди на кулак, фиксирую её затылок и прислоняюсь лбом к её. — Я люблю тебя, и я хочу на тебя тратить эти грёбаные бабки. Нахер они мне сдались, а? Копятся там, копятся, пылятся. Пошли, купим тебе что-нибудь. Что угодно, но только позволь о себе позаботиться. А то пойду ведь, куплю бутылку Джек Дэниэлса и нажрусь в сопли.

— Шантажист.

— Ну а если с тобой по-другому нельзя? Приходится выкручиваться, а в моём возрасте это лишний стресс.

— Дурак, — смеётся и целует меня в щёку. — Ладно, пошли, купим какой-нибудь купальник. Только самый недорогой! — назидательно поднимает палец вверх и смотрит на меня, указывая им в небо.

— Ты же обещал, только купальник, — жалобно говорит Ева мне на ухо, озираясь на улыбчивую продавщицу, что держится от нас на почтительном расстоянии, но, тем ни менее, готова по первому зову ринуться помогать определиться с выбором.

Её навязчивое внимание бесит, но будь я один, да пару недель назад, точно бы реагировал по-другому. Сейчас же… Нет, с появлением Евы я не перестал замечать красивых баб вокруг, но мне не хочется, чтобы они меня замечали, потому что заставлять Еву ревновать — совершенно по-детски.

— Что за привычка спорить со старшими? — спрашиваю, забирая у продавщицы кожаную косуху, несколько разноцветных маек и три пары новых джинсов. — Вроде должно подойти. Нет, милая барышня нам нужные размеры принесёт.

Консультантша кивает и расплывается в вежливой улыбке.