Корсар (СИ) - Манило Лина - Страница 29

Она обнимает за шею, приникает к губам в яростном поцелуе, стонет, когда двигаю бёдрами чуть быстрее. От её глубинной и такой естественной страсти мозги кипят, и я не выдерживаю — вхожу резко и до упора. На хер всю долбанную Вселенную, когда так туго сжимаются мышцы вокруг. Замираю, слежку за реакцией, а Ева смотрит на меня затуманенным взглядом и закусывает губу.

— Тебе хорошо? — спрашиваю, прикусывая кожу на плече, оставляя отметину, а Ева дрожит под моими губами. Горячее лоно сокращается, доводя меня до исступления, загоняя в ментальную петлю.

— О… очень… — прерывисто шепчет, снова двигая стройными бёдрами вперёд, насаживаясь глубже, принимая меня всего, без остатка.

Её тело способно сказать больше, чем все слова, такое страстное, трепетное и отзывчивое. Когда прижимается сильнее, всхлипывая и вздыхая, умоляя и требуя, меня несёт вперёд, словно двести лет сексом не занимался, а Ева ловит ритм, подстраивается под него идеально. И эта какая-то нереальная совместимость могла бы испугать, если бы мозги хоть немного, но соображали.

Ощущаю, как снова сжимается вокруг члена, вибрирует, посылая ток прямо в спинной мозг, а потом выкрикивает в пламенеющее багрянцем наше с ней, общее, небо моё имя, и это слово — контрольный выстрел в голову, срывающий тормоза и крушащий мелкие частицы сигнальные огни.

Каждое моё движение подхватывает, отдавая мне всю себя, трётся горячей кожей о мою грудь, умоляет не останавливаться, но я ещё держу себя в руках, потому что охренеть как важно дождаться её полёта, чтобы потом рухнуть в пропасть самому. И вот, когда начинает метаться подо мной, и громкие стоны разрывают мою душу на части, я освобождаюсь, изливая страсть, что почти уже отравила мою кровь.

19. Ева

Вот теперь я точно умерла. Ноги дрожат, ладони немеют, а внизу живота слабеющая пульсация. Ох, мамочки, это просто... просто... ого!

Роджер перекатывается в сторону, сгребает меня в охапку и прижимает к широкой груди, а я слышу над самым ухом, сквозь горячую кожу лихорадочное биение сердца, стучащее в такт моему. Провожу рукой — там, где татуировки скрывают шрамы, — чтобы лишний раз убедиться: он рядом. Не растворился миражом, не убежал с воплями, даже носом к стенке не отвернулся. Такое необычное чувство — быть к кому-то настолько близко и совершенно не чувствовать неловкости, словно именно здесь мне самое место.

— Молчишь? — произносит, поглаживая мои спутанные волосы.

— Молчу.

— Ну-ну, — усмехается и вдруг резко приподнимает меня и укладывает поверх своей груди, заставляя уткнуться в неё носом. — Много думать вредно.

— А мне нравится размышлять о всяком, — говорю, поглаживая влажную кожу на широком плече, исследуя пальцами выемку над ключицами, под горлом. — И о тебе думать нравится.

Хмыкает, целует в макушку, сжимает до хруста в рёбрах, а я, неожиданно для себя, засыпаю, подумав напоследок, что была бы совсем не против именно так провести свою жизнь.

Просыпаюсь от того, что кто-то очень пристально рассматривает меня, и сначала делается так страшно, что дышать тяжело. Где я? Открываю один глаз, а вокруг залитая солнцем чужая комната, и от резкого света не сразу удаётся сфокусировать взгляд на том, кто так нагло таращится на меня, мешая спать. Постепенно доходит, в чьём доме уснула, и на смену безотчётному страху приходит облегчение.

— Спи, — говорит, но при всём желании не получится. — Чего проснулась?

— Не могу. Ты на меня смотришь! — Натягиваю тонкое одеяло себе на лицо, чтобы скрыть горящие щёки.

Всё-таки он не перестаёт смущать меня, отвратительный тип!

— Конечно, смотрю. — Мне не видно, но уверена, что на его губах сияет наглая усмешка.

Ну вот, что с ним делать, провокатором таким? Точно когда-нибудь второй глаз ему выбью, дождётся.

— И зачем ты это делаешь?

Под одеялом невыносимо жарко, но я не тороплюсь вылезать на свет. Вдруг сейчас Роджер рассмотрит, насколько я неказиста и поймёт, что всё, что случилось — ошибка? Бывает же такое? Я слышала, что мужчины иногда пугаются поутру, завидев девушку, хотя ночью всё казалось прекрасным. Вдруг и со мной такое произойдёт? Не переживу, наверное.

— Тебе неприятно?

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — бурчу, глубже закапываясь под это дурацкое одеяло.

— Я не очень вежливый на самом деле, — смеётся, пододвигаясь всё ближе и ближе, а потом срывает с меня такую уютную, но до ужаса жаркую маскировку.

— Попалась, — констатирует неожиданно хриплым голосом, а я распахиваю глаза ещё шире, когда замечаю, насколько огненным стал взгляд Роджера.

Наматывает мою прядь на палец, а я ворочаюсь, пытаясь то ли от него отодвинуться, то ли улечься поудобнее, а Роджер смеётся.

— Ты знала, что брыкаешься во сне? Между прочим, у меня будут синяки, придётся тебе меня жалеть.

— Ничего я не знала. Ты вообще первый, с кем я рядом спала, между прочим.

Фыркаю и смеюсь, пытаясь скрыть смущение, а Роджер притягивает меня к себе и кладёт ногу сверху, а я вздохнуть боюсь, настолько мне сейчас хорошо и спокойно.

— Откуда ты такая взялась на мою голову? — спрашивает, будто самого себя. — Появилась на моём пороге с пиццей этой, а я поплыл как мальчишка, голову потерял.

— Я не специально, честно-честно.

— Если бы ты что-то ещё и специально делала, у меня бы случился инсульт. Угробила бы мужика, а мне вредно волноваться.

Тихо смеётся, наматывая пряди моих волос, разметавшихся по спине, на указательный палец, и я окончательно убеждаюсь, что именно этот момент вполне претендует на то, чтобы стать самым счастливым в жизни. Но всё-таки нет-нет, да проснётся тревога за Артёма. Вернулся ли он домой? Отдал ли деньги? Отчего-то сомневаюсь, потому что давно уже поняла, что на брата рассчитывать нельзя.

— Поедешь со мной в одно место? — спрашивает, а я поднимаю голову, ловлю его взгляд, настороженный и серьёзный. — Хочется тебя кое с кем познакомить.

Тревога на секунду затмевает счастье, но понимаю, что должна радоваться, раз не собирается после этой ночи обрубать отношения, точно канат.

— Конечно, — киваю, потому что на самом деле согласна ехать, куда бы не попросил. Просто потому, что не хочу и не могу по-другому.

— Не спросишь куда?

— Там меня ждёт что-то ужасное?

Усмехается, а я переворачиваюсь на бок и подтягиваюсь на локте чуть выше, чтобы наши лица были на одном уровне. Трение кожи, невероятная близость дарит такую эйфорию, что, кажется, сейчас взлечу.

Провожу по широким, будто отлитым из стали плечам, по шрамам и татуировкам, наслаждаясь тем, как смотрит на меня. Его взгляд, глубокое прерывистое дыхание, жилка, трепещущая под кожей — всё это делает меня почти всесильной. И эта власть, которой никогда не чувствовала, дарит крылья и пугает одновременно.

— Почему ты всегда говоришь так или иначе о своём возрасте? — решаюсь задать вопрос, ответ на который давно меня волнует.

— Это так заметно? — Заламывает бровь и щёлкает меня по носу.

— Да, очень заметно. — Целую его в уголок губ. — Прекращай. Меня всё устраивает.

— Отрадно слышать, — хмыкает, а я целую в другой уголок губ.

— Не паясничай, — хмурюсь и хлопаю его по плечу. — И да, меня совершенно не волнуют ни твоё прошлое, ни какие-то там призраки, живущие в нём. У меня и своих — полный коробок.

— Ева, тебе точно девятнадцать? — удивляется, а я киваю.

— Не похоже? Мне всегда говорили, что я старше своих сверстников.

— Иди сюда, моя мудрая золотая девочка, — произносит осипшим голосом, и мгновенно оказываюсь прижатой к его груди.

Сгибает ноги в коленях, а я ощущаю, что снова хочет меня. Интересно, он вообще устаёт? Чуть извиваюсь, а Роджер дышит с каждой секундой всё тяжелее.

— У нас ещё есть несколько часов в запасе, — говорит, растягивая губы в ленивой улыбке, которая так мне нравится. — Так что...

— Что?

— Любить тебя буду, вот что.