Корсар (СИ) - Манило Лина - Страница 28

— Красивая… просто нереальная…

Тону в сладком море его слов, а он спускается губами ниже, покрывая поцелуями веснушчатую кожу. Выгибаюсь в пояснице, сильнее сжимая ногами его талию, когда тёплые губы накрывают сосок. Втягивает его в рот, а я проваливаюсь в бездну, из которой не хочу выбираться. Так хорошо, что сил терпеть почти не осталось. Мамочки, что же это делается? Роджер тем временем переключается на другую грудь, целуя и прикусывая, обводя языком ореол, покручивая в пальцах окаменевший под его ласками сосок.

Пальцы покалывает от желания дотронуться до него, но Роджер держит крепко, и это вынужденное бездействие заводит и бесит одновременно.

— Значит, ты не девственница? — спрашивает, приникая губами к уху.

— Технически, — отвечаю, пытаясь восстановить дыхание, но всё равно мой голос больше похож на писк раненой мыши.

— Какая интересная формулировка, никогда такой не слышал, — усмехается и ловкими пальцами расстёгивает пуговицу на моих штанах. — Потом поразмыслю, что это значит.

— Это значит, что у меня было лишь однажды и… лучше бы не было.

— Почему? — удивляется, стягивая брюки вниз. Отпустить мои руки всё-таки пришлось, и теперь он стоит на коленях, красивый и сильный, медленно обнажая мои бёдра. Роджер не торопится, мучая и издеваясь, и от этого хочется двинуть ему в глаз. Здоровый! И, кажется, теперь я поняла, как его искалечили.

— Потому что это не тот опыт, которым я горжусь. И вообще, девственности-то я лишилась, а как была неопытным бревном, так и осталась.

Выпаливаю на одном дыхании, а Роджер замирает, так и не стянув с меня брюки полностью. Потом срывает их одним движением, бросает куда-то в сторону, а сам нависает сверху, заглядывая в глаза.

— Ева, я хочу тебя до такой степени, что у меня яйца лопнуть готовы. Бревно ты или опытная греховодница меня волнует в последнюю очередь. И да, твоя реакция на меня в лифте, и в ресторане… так брёвна себя не ведут. А опыта будешь набираться со мной и только со мной, уяснила?

Киваю, а он целует меня в макушку.

— А теперь расслабься и ни о чём не думай. Думать буду за двоих.

18. Роджер

Она лежит на спине, на моей кровати, разметав огненные волосы пламенем на белой подушке, а в изумрудной зелени глаз искреннее доверие, которое не имею права просрать. И пусть нет цветов, конфет, прогулок под луной и всей той хери, которую так любят девушки, но она так смотрит на меня, что понимаю — с этим всем можно и подождать. Главное, что она сейчас здесь, рядом со мной, а обо всём остальном подумаю как-нибудь потом.

Переполненный адреналином и возбуждением до предела, спрыгиваю на пол, и расстёгиваю брюки, ставшие уже изрядно тесными. Стягиваю вниз, пытаюсь высвободиться из их плена, прыгая на одной ноге, и, наконец избавившись, выкидываю грёбаную тряпку в угол. Остаюсь в одних чёрных бóксерах, потому что раздеться всегда успею, а Ева, сто процентов, не так уж и опытна, чтобы пугать её видом голого члена. Делаю шаг в её сторону, уперев руки в бока, а Ева следит за мной с кровати и сглатывает. Я знаю, что хорош, несмотря на глаз и шрамы. И да, не могу отказать себе в удовольствии показаться "во всей красе". Зря я, что ли, всё детство на плавание угрохал, да и сейчас пару раз в неделю стабильно железо тягаю? Мне претит мысль превратиться в старого обрюзгшего козла, потому, пока могу, буду следить за собой.

Кстати, я уже говорил, что тщеславен? Есть такое дело. Во всяком случае, рядом с Евой хочется подобрать несуществующее пузо, выпятить грудь колесом и повернуться выгодной стороной. Чёрт, да я впервые задумался, чтобы протез вставить, о чём ещё говорить?!

— Ты красивый, — говорит, опираясь локтями на кровать, а рыжие волосы укрывают плечи, сводя меня с ума. Чёрт, никогда ведь рыжих не любил, но Ева… — Я уже говорила тебе об этом?

— Было такое. — Делаю шаг в её сторону, не спеша раздеваться. Впервые за очень долгие годы не хочу делать поспешных движений.

И хоть яйца звенят так, что слышно в соседней области, а член болит не переставая, но готов потерпеть ещё немножко, чтобы уж точно убедиться, что Еве будет комфортно и хорошо.

— А ещё ты хороший, и добрый… — шепчет чуть слышно, но каждое слово эхом внутри отдаётся.

Эти почти детские эпитеты заставляют улыбнуться. В глубине души лестно знать, что в её глазах предстаю именно таким... сияющим на солнце рыцарем в золотых доспехах. И хоть этот образ далёк от меня, настоящего, но готов таким стать ради зеленоглазой ведьмы.

— Детка, расслабься, — прошу, ставя колено на кровать меж её согнутых ног. — Я тебя не обижу. И не причиню боли, обещаю.

— А я и не боюсь, — фыркает, гордо вскинув подбородок и глядя на меня с вызовом.

Моя золотая девочка… Да, именно так, именно моя.

— Это хорошо, что не боишься, потому что я сам себя иногда побаиваюсь, когда ты рядом. — Ставлю вторую ногу на кровать и опираюсь руками по бокам от её тела, нижней частью ложась на Еву. Она охает, когда чуть двигаюсь, наслаждаясь трением через преграду белья.

Накрываю ладонью её лоно, даже сквозь тонкую ткань чувствуя, насколько Ева горячая. Это заводит ещё сильнее, хотя, кажется, дальше некуда. И так уже еле держусь на грани, рискуя каждую секунду превратиться в дикое животное и взять Еву грубо, неистово, словно в последний раз.

Надавливаю сильнее, а Ева выгибается в пояснице, тихо вздыхая. Отодвигаю пальцами ткань, освобождая доступ к самому желанному в этом грёбаном сумасшедшем мире месту, поглаживая обнажённую плоть, скользя вдоль складок, увеличивая амплитуду, наращивая темп. Ева вскрикивает, когда проникаю пальцем внутрь — резко, хлёстко, до упора. Медленно вытаскиваю палец и резко ввожу, с каждым разом всё быстрее и быстрее. И вот, когда она почти кончила, приникаю поцелуем к самым сладким губам на свете, беру в плен язык, а Ева стонет всё громче и громче, бормочет сладкую ерунду, моё имя шепчет, пока оргазм не пронзает её тело острым удовольствием. Жду, пока затихнет, слизывая жалобные всхлипы и ловя тихие стоны, наслаждаясь лихорадочным блеском глаз сквозь полуопущенные ресницы. Вот сейчас, золотая девочка, ты будешь полностью моя. Пока я не сдохну, будешь, сколько бы ни отмерила судьба.

Одной рукой срываю с неё бельё, сжимаю в кулаке, даже сейчас ощущая влагу её желания, и выбрасываю куда-то в сторону. Мгновение и мои трусы улетают следом, а член вырывается наконец на свободу, готовый к бою. Или уже отсохнуть к чертям в знак протеста из-за всех издевательств, что пришлось ему вытерпеть от меня этой ночью. Вот и всё, последние барьеры сброшены, назад дороги точно нет. И, чёрт возьми, я счастлив.

Глажу Еву по внутренней стороне бедра, а она тихо стонет, когда вроде как случайно касаюсь влажных складок, а лоно сокращается, отчаянно готовое меня принять. Нависаю сверху, покрывая поцелуями шею, спускаюсь ниже, стремясь украсить невидимыми метками каждый сантиметр шелковистой, покрытой веснушками кожи. Зарывается руками в мои волосы, прижимает к себе, а я смеюсь, когда она обхватывает мою талию ногами, приникая к напряжённому естеству обжигающей плотью. И трётся, сводя меня с ума. Член болезненно дёргается, ища вход, не спрашивая разрешения. И хоть соблазн слишком велик, о защите забывать нельзя. Ради золотой девочки, хоть я и чист, но всё-таки.

Выравниваюсь, нащупывая рядом с кроватью, на столике упаковку презервативов, а Ева следит огромными глазами за моими манипуляциями. Взгляд опускается всё ниже, и когда видит как раскатываю резинку, надевая, сглатывает и краснеет.

— Я аккуратно, — обещаю, размещаясь между разведённых бёдер. — Расслабься, я всё сделаю сам.

Ева кивает, а я начинаю медленно входить, пытаясь не причинить боли резкостью, хотя в глазах темнеет от желания ворваться на полном ходу, но нет. Надо дать ей привыкнуть, потому что её техническая недевственность — чушь собачья.

— Ева-а, — вырывается, когда подаётся вперёд, провоцируя ускориться. — Я ж не железный. Ты меня в гроб загонишь, золотая девочка.