Корсар (СИ) - Манило Лина - Страница 23

Мгновение и моя футболка летит куда-то в сторону, а я даже не задумываюсь о том, что Ева шрамы мои увидеть может. В этот момент не существует ничего, кроме общего кислорода и приглушённых стонов, которые ловлю ртом, выпиваю досуха, без остатка.

Не знаю, осознаёт ли сама, что делает со мной, когда так податлива в моих руках.

— Надо остановиться. Понимаешь это? Я старый, я не нужен тебе… Только скажи, и я сразу прекращу.

Ещё пытаюсь воззвать к её благоразумию, если уж своего не осталось, а мой голос больше похож на хрип раненого зверя, но Ева снова целует, и это окончательно разрушает стену из бронированного стекла, за которой ещё пытался спрятаться.

Поднимает руки, когда футболку эту чёртову срываю с неё. Лихорадочно, точно конец света буквально через секунду, покрываю поцелуями тонкую шею, спускаюсь вниз, прокладывая влажную дорожку вдоль пульсирующей жилки. Касаюсь языком кожи на плече — нежной и бархатистой, сладкой, — и из губ Евы вырывается стон, когда грудь через бельё ладонью сжимаю. Мне нужно больше, нужна она вся без остатка, но ведь не здесь же! Но остановиться практически невозможно, хоть и пытаюсь тормозить изо всех сил. Не выходит. Только не сейчас. Только не с ней.

— Ева… — выдыхаю, когда бельё летит на пол, а перед моими глазами открывается вид на самую красивую грудь на всём этом долбаном свете. Идеальные полукружья, с тёмными ореолами сосков…. — Божественно.

Прячет лицо на моей груди, бурчит, что должно же в ней быть хоть что-то красивое, приглушённо смеётся, а я прижимаю её к себе и лишний раз убеждаюсь, что больше не смогу отпустить. Больше того, позвоночник через задницу вырву тому, кто посмеет у меня Еву забрать.

Несколько мгновений стоим, не шевелясь, точно замерли мухами в янтаре, но всё-таки Ева отнимает лицо от моей груди и в глаза смотрит.

— Спасибо тебе, — говорит и до щеки моей дотрагивается. Прохладные тонкие пальцы гладят скулы, поглаживают бороду, которую совсем недавно подстриг, даже сбрить хотел, но в последний момент передумал, потому что слишком привык видеть в зеркале свою рожу именно такой. — Просто подумала, что должна это сказать.

Наши тела так близко, но в этот момент мы почти целомудренны, штаны даже на месте. И как бы мне не хотелось разорвать их на части, понимаю, что не должен этого делать. Во всяком случае, не здесь. Не знаю, девственница ли Ева — такие вопросы всегда волновали меня в самую последнюю очередь, — но наш первый раз не должен быть в стенах ресторана. Впервые за многие годы мне хочется сделать всё правильно. Букеты, конфеты, прочая ерунда, которую так любят девушки. Разве Ева не достойна этого?

— За что? — Наматываю толстые тяжёлые пряди на пальцы, а воспалённая фантазия подбрасывает кадры, как по подушкам моим волосы рыжие разметаются… — Я ничего особенно не сделал.

Находиться так близко к ней, почти голой, в объятиях сжимая до боли, и просто разговаривать? Что-то в этом есть, неуловимо прекрасное, призрачное, но наполняющее теплом изнутри.

— Ты что? — удивляется и кладёт ладони мне на грудь, где белеют шрамы. Гладит каждый, даже те, что татуировками замаскированы. Потом целует один, находящийся на плече, а у меня член болезненно дёргается. Если так продлится ещё хоть пять минут, спущу в штаны, как подросток. — Ты замечательный. Даже, наверное, сам не знаешь, насколько.

Её вера в то, что я хороший пугает и придаёт сил одновременно. Не хочется разочаровывать и страшно, что именно так всё и случится.

— Ага, я именно такой, — усмехаюсь и целую Еву в макушку. — Чудо как хорош, аж сам себя поцеловать мечтаю.

Надо одеваться, пока снова кто-то не вошёл и не напугал её. Стараюсь не думать, к чему ведут наши игрища, потому что снова заклинит, и тогда мы выберемся отсюда, в лучшем случае, к завтрашнему утру.

— Мне домой нужно, — произносит Ева тихо и взгляд отводит. — Вдруг Артём вернулся уже?

Мысли о её непутёвом брате раздражают, но стараюсь не беситься, чтобы не наделать глупостей.

— Волнуешься? — Целую в плечо, а она вздрагивает, когда снова чуть кожу прикусываю.

Мне нравится её реакция на мои прикосновения и поцелуи. Тело не умеет врать, особенно такое чувствительное, как у Евы.

— Да… — Голос прерывистый, а воздух из груди вырывается со свистом, когда медленно губами ниже спускаюсь и, достигнув манящего соска, сначала облизываю его, а потом чуть прикусываю. Не могу остановиться, не касаться её не могу, хоть разум вопит, что нужно тормозить. Но наплевать, я хочу этого, а Ева не останавливает, лишь вперёд подаётся и пальцами в волосы мне зарывается, ближе притягивая голову. — Ох…

Наслаждаясь её вкусом, руками в своих волосах, тихими неконтролируемыми стонами, буквально с ума схожу от острого желания взять Еву прямо здесь и сейчас. Но всё-таки останавливаюсь, пока напряжение внизу живота ещё хоть как-то терпеть можно, потому что ещё немного и рухну в непроглядную тьму, утаскивая Еву за собой. Знаю, что если сорвусь, то ведь никакие доводы воспалённого разума не спасут её от меня.

Успокаиваю себя мыслью, что скоро она будет вся моя. Просто не в этом дурацком месте, но будет и желательно в ближайшее время, пока меня паралич не разбил. Такое себе самовнушение.

— Хорошо, сейчас отвезу тебя, — произношу и буквально заставляю себя объятия разжать и в сторону отойти.

— Не смотри на меня, — снова краснеет и руками грудь прикрывает. — Мне неловко.

Смеюсь, потому что это настолько забавно, когда стоит, с алеющими щеками, и прячет от меня то, что рассмотреть уже успел в малейших деталях. И даже на вкус попробовать. Опираюсь спиной на стену, складываю руки на голой груди и слежу за Евой, которая пыхтит и кидает на меня возмущённые взгляды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И не подумаю, мне нравится на тебя смотреть. Ты красивая.

— Брехло, — фыркает и отворачивается спиной, поднимая с пола свои вещи. Когда дрожащими пальцами пытается справиться с застёжкой бюстгальтера, перехватываю инициативу, а Ева шумно выдыхает.

— А что с этой едой делать? — переводит разговор на безопасные рельсы. — Тут оставить? Мы же почти ничего не съели…

— Парням своим завезу, как раз хотел заехать, повидаться, — решаю, натягивая на себя футболку. — Они у меня вечно голодные, и стулья сгрызут, если вовремя не покормить.

Ева на мгновение замирает, даже забыв, кажется, что всё ещё наполовину раздета, а в глазах выражение непонятное застывает, словно больно ей сделал. Что это с ней?

— Эй, что случилось? — Беру её за плечи и чуть сжимаю. — Рассказывай, нечего темнить.

Только затаённых обид мне не хватало.

— Это неважно, — упрямо машет головой, но я не выпускаю, а то ещё сбежит. — Отпусти, всё нормально.

— Ага, щаз, нашла идиота. Ева, не доводи до греха, выпорю ведь.

Она бросает на меня сердитый взгляд и вздыхает. По глазам вижу, что мысли тяжёлые в голове рыжей бродят, теперь их нужно оттуда на свет вытащить.

— Нет, всё правда хорошо, — говорит, но потом всё-таки набирает полную грудь воздуха и выпаливает на одном дыхании: — Ты женатый, скажи честно? А “свои парни” — это сыновья? Правильно?

Застываю соляным столбом, пока до меня смысл её вопросов доходит, а после смеяться начинаю, хоть в Евиных глазах — полное непонимание и — чего скрывать? — обида. Нервным жестом собирает волосы на затылке, сматывает их в замысловатый пучок и каким-то чудом фиксирует. Такая сердитая, просто прелесть.

— Иди сюда, — протягиваю руку и, обхватив её за талию, вжимаю в себя, чтобы не делась никуда. Такая тонкая, как тростинка, что каждую косточку пересчитать могу. — Можешь верить, а можешь и дальше придумывать себе, чёрт знает что, но Роджер никогда не был женат.

Сопит, слова мои переваривая, а я каждой клеткой чувствую, насколько напряжена.

— Роджер, может быть, и не был. А Родион Мещерский был? — спрашивает, не глядя на меня, а лицо бледнее мела.

— И этого товарища данная участь миновала. Могу паспорт показать, мне не сложно.