Узоры на коже (СИ) - Манило Лина - Страница 53

— А чем тебя, скажи на милость, жизнь прежняя не устраивала? — Чёрная бровь удивлённо взмывает вверх, а уголок губ дёргается. — Хорошее образование, дом — полная чаша, любящая семья, престижная работа и стремительная карьера. Что не так-то было?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он и правда ничего понять не хочет, хоть головой об стену бейся.

— Да мне всё это нравилось, нравилось! — перехожу на крик, потому что иначе разрыдаюсь. Он ведь именно этого добивается, всегда так делает. — Ровно до того момента, как ты ультиматум выдвинул! Ты захотел, чтобы я сделала выбор и уверен был, что брошу его, под твою дудку спляшу. Снова. А вот фигушки тебе, понял?

Отец проходит по кабинету, выдвигает кресло и садится в него, не сводя с меня пристального взгляда.

— Полина, я не узнаю тебя…

— Я сама себя не узнаю, но новая "я" нравлюсь себе гораздо больше.

— Ясно, — вздыхает и принимается скупыми, точно выверенными движениями разбирать накопившиеся на столе бумаги. — Расчёт получишь в бухгалтерии, вещи можешь забрать, когда пожелаешь, но не тяни с этим.

Киваю, проглатывая застрявший в горле ком. Непролитые слёзы жгут веки, жилка лихорадочно пульсирует на виске. Сжимаю и разжимаю кулаки, потому что не хочу при нём плакать. Не дождётся.

Когда отворачиваюсь и тяну ручку двери на себя дрожащими пальцами, раздаётся голос отца:

— И да… Хотя бы матери позвони, ибо она в истерике бьётся. Устал от этого.

— Поля, ты вернулась! — Стас подбегает ко мне и принимается тискать в медвежьих объятиях, а я ощущаю родной запах и еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться.

После разговора с отцом пулей вылетела из офисного центра и мчалась по улице, не разбирая дороги, потому что больно было настолько, что сердце ныло. Радужная пелена перед глазами; слёзы, текущие по щекам солёными потоками; люди вокруг — ничего из этого не замечала. Только мчалась вперёд и лишь потом поняла, что упорно бежала в сторону дома. Отец предложил вещи забрать и с матерью поговорить? Вот и убью двух зайцев одновременно. Пока ещё бурлит адреналин в крови, пока ещё могу войти в этот дом, нужно решить все вопросы разом, за один день.

— Думали, бросила вас? — Ерошу волосы брата, хотя чуть не на носочки для этого встать приходится. Мои любимые мальчики выросли, стали почти мужчинами, а ведь раньше не замечала этого. — Размечтались.

На звук голосов в коридор выбегает Влад, поднимает меня над полом и кружит, пока визжать не начинаю. Только тогда на пол ставит, а на красивом лице счастье. Близнецы похожи на двух расшалившихся доберманов-подростков, только что в нос не лижут и слюнями на пол от радости не капают.

— Какие же вы были прелестные, когда под столом ползали, — смеюсь, а братья почти синхронно дуют губы и хохлятся.

И пусть их самих порой бесит изумительная похожесть, но в глубине души знаю — они друг без друга жить не могут, словно всё ещё в одном животе барахтаются.

— Мама дома? — спрашиваю о том, что больше всего волнует. Я скучаю по маме…

Чёрт, чувствую себя героиней третьесортной драмы, когда впору заламывать руки, рыдать в три ручья и валяться в ногах у жестокого отца, вымаливая прощения. Ага, конечно, разбежалась и три раза с горы прыгнула. Пусть отец делает, что ему вздумается — это пока что тоже мой дом. И мои братья, и мама. Да и без Жанночки всё равно долго жить не смогу, пусть сейчас её и нет рядом.

— Мама в саду, — переглянувшись, хором отвечают близнецы.

Делаю шаг в сторону выхода, ведущего в сад, но Влад берёт меня за руку, останавливая.

— Полька, мы тебя любим, правда-правда.

— И я вас.

— Сеструха, может, вернёшься домой? — Стас ковыряет носком чёрных конверсов швы напольной плитки и не смотрит на меня. — Родители грызутся с утра до ночи, а приедет бабушка, вообще дурдом начнётся. Вернись, а? Тогда, может, от нас отстанут. Невозможно уже в доме находиться.

— Мальчики, я разберусь со всем этим, поверьте. Потерпите немного, всё уладится.

Я им вру — безбожно и беспощадно, — потому что ума не приложу, как всё это склеить можно.

— Скорее бы… — протягивает Влад и потирает шею рукой. — А то в Суворовское свалим, или вообще на вокзал жить уйдём.

Отгоняю от себя мрачные мысли, что по моей вине страдают близнецы. Не влюбись я в Брэйна, всё было бы тихо и мирно, и все жили бы хорошо и спокойно. Но разве я не имею права любить того, кого хочу? Почему должна чем-то жертвовать? Зачем меня вынуждают делать выбор?

Толкаю белую пластиковую дверь, за которой открывается вид на сад — гордость и любовь хозяйки. Всё свободное время она проводит, ухаживая за цветами, копаясь в земле, что-то высаживая и пересаживая. Но сейчас здесь на удивление пустынно: не слышится тихое пение, не играет лёгкая музыка, так благотворно влияющая на растения.

Нахожу маму, сидящую на качеле, пьющую кофе из большой глиняной кружки. За те несколько дней, что не виделись, она изменилась: причёска не столь идеальна, а на щеках горит лихорадочый румянец.

— Мама? Как ты?

Мама вздрагиват, но, завидев меня, улыбается. Похлопывает по, обтянутому полосатой тканью, сидению рядом с собой. Когда сажусь, она несколько долгих секунд смотрит на меня, точно глазам своим не верит.

В какой момент моя жизнь превратилась в дешёвую оперетту, в фарс трансформировалась? Непонятно… Или она такой всегда была, просто лишь сейчас глаза открылись?

— Поля, — выдыхает и обнимает меня за плечи, целуя в макушку. — Ты же обещала позвонить…

Становится так неловко, что не выполнила обещание, но сделанного не воротишь и ошибок не поправишь.

— Извини, — всё, что могу сказать. — Я сегодня у отца была.

Мама округляет глаза, в которых мелькает надежда.

— Помирились?

Эх, если бы.

— Нет. Я за вещами приехала.

Мама вздыхает и улыбается.

— Наверное, это и к лучшему. Ты у меня умная девочка, способная, красивая. Помнишь, какие картины рисовала? Я так хотела, чтобы ты в художественный поступила, но папа…

— Папа решил, что лучше знает, что мне нужно. Наверное, по его мнению в деле страхования жизней и имущества сограждан у меня больше шансов добиться чего-то, чем став художником. Папа же всегда знает всё лучше других.

— А я не сумела настоять.

— Даже бабушка не сумела, о чём тут дальше говорить?

— Может, будь я сильнее, твёрже, ничего бы этого не произошло? — Мама делает глоток кофе, пряча эмоции за чашкой.

— Не переживай, пожалуйста. Всё будет хорошо. — Кладу голову маме на плечо, а она медленными рассеянными движениями перебирает короткие волосы на моём затылке. — Я счастлива, может быть, впервые в жизни. Даже благодарна отцу, потому что иначе никогда бы не изменила ничего в своей жизни.

— Ты его любишь?

— Да, — киваю. Мне даже задумываться не нужно, к себе прислушиваться, чтобы ответить на её вопрос. — Очень люблю.

Мама тихо смеётся, и я понимаю, что рада за меня. И это согревает душу и дарит покой.

— Знаешь, в последние дни дома творится чёрт знает что, но поверь мне, рано или поздно мы дожмём его. Ещё и бабушка твоя домой на днях возвращается, так что Юра очень скоро пожалеет о своём поступке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смех помимо воли вырывается на свободу, раня горло острыми краями. Мама пару секунд смотрит на меня, смеющуюся, пополам сгибающуюся, и улыбается. Вскоре обе хохочем — во всё горло, от души, выпуская на свободу забродившие чувства и отравляющие эмоции.

Когда через час собираю в своей комнате вещи, мама сидит на кровати и складывает юбки-кофточки в аккуратные стопки. Я решила забрать с собой не всё, только самое необходимое, потому, думаю, одним чемоданом обойдусь.

— Поля, я там тебе деньги приготовила, — замечает, не глядя на меня. — Лишними не будут, уверена.

— Мам, не надо, правда. У меня есть деньги, на карточке. Да и работу собираюсь найти, не волнуйся за меня, не умру с голода.