Узоры на коже (СИ) - Манило Лина - Страница 49

— Приятного вам вечера, — говорю, намереваясь встать. Хочу вернуться скорее к Полине, но Маша дотрагивается до моего плеча. — Что?

— Я подумала… Можно у вас картину купить? Тётя Зина показывала ваши работы, хочу себе одну.

Вот это номер.

— Брэйн картины продаёт только тем, кто духом крепок, — принимается городить чушь Роджер. — Так что для начала нужно татуировку себе набить.

— Я согласна, — заявляет Маша, а на лице решимость и отвага. — Когда приехать можно?

Теряю дар речи, потому что всё это больше смахивает на какой-то долбаный сюр. Маша, тем временем, дотрагивается до моего плеча и заглядывает в глаза.

— Мне очень нравятся ваши картины, — произносит, наклонившись к уху. — Очень.

— Я признателен за такой интерес, но советую хорошенько подумать, потому что татуировка останется с вами на всю жизнь. Да и родные могут остаться не в восторге.

— Я приду, — кивает. — Я решилась.

Мне надоел этот цирк. Шутка, начатая Роджером, явно затянулась.

— Так, Маша, мой друг немного не в себе, потому вы его не слушайте. — Сбрасываю её руку со своего плеча, потому что неприятны навязчивые касания. — Я вам так просто, от чистого сердца картину подарю, хорошо? Ещё и автограф оставлю. Но сейчас я немного занят, до свидания, Маша.

Одно желание: смыться отсюда и поскорее.

— Уже уходите? — В голосе странная грусть, от которой не по себе немного. — А к вам можно присоединиться?

Роджер крякает, смешок пытаясь задавить, от чего краснеет и осушает стакан с виски.

Только открываю рот, чтобы отшить приставучую Машу помягче, как вдруг рядом возникает Полина.

— Вечер добрый, — улыбается Поля и сжимает мой локоть. — Беседуете?

Она улыбается, кажется приветливой, но по тому как вцепилась в мою руку понимаю: она на взводе. Вот только женских драк не хватало.

— А мы уже обратно собирались, — говорит Роджер и, обойдя нас по длинной дуге, отрезает от Маши.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Полька, пошли обратно. — Ася кидает на меня взгляд, полный скрытой ярости, от чего почти смешно.

— Это же она? — спрашивает Поля, когда увожу её в боковой коридор, где на удивление пустынно.

Полина опирается на стену спиной и скрещивает руки, закрываясь. Она ревнует — видно невооружённым глазом, и это бесит безмерно. До такой степени, что кулаки сами собой сжимаются. Чёртова Маша! Надо было ей здесь оказаться именно сегодня, когда и так проблем выше крыши.

— Ну, определённо она женского пола, хоть я и не проверял.

Стою напротив, и нас разделяет лишь узкое пространство коридора. Протяни я руку, смело смогу дотянуться, но не тороплюсь — пусть попыхтит, выговорится, если всё накопленное внутри закипело и наружу просится.

— Ты же говорил, что она случайная знакомая и ничего вас не связывает. — Смотрит на меня, распахнув глаза, а я будто тону в синих омутах и единственное чего хочу — впиться в карамельные губы, оттащить в дальний кабинет и доказать, что никого, кроме неё мне не нужно. — Соврал?

— Нет, не соврал. Я её сегодня второй раз в жизни видел.

— Так какого хрена она за руку тебя хватала? — пылит, слова выплёвывает, обнимая себя за плечи. А потом вскидывает на меня взгляд больной лани, и, всхлипнув, говорит: — Я еле содержалась, понимаешь? Убить её хотела…

От этого у меня башню напрочь срывает. Делаю шаг, подбородок её приподнимаю, а телом к стене прижимаю. Поля в моей власти, сейчас ей не деться никуда.

— Ты снова ревнуешь, — говорю, а спазм горло сжимает. — Я люблю тебя, моя Поля. Я весь твой — бери. Но не ревнуй, пожалуйста.

— Извини, Паша, я не знаю… Что нашло на меня? Увидела её рядом, не выдержала. Я такая дура.

Прижимаю её к себе, почти рёбра ломаю, а внутри такой пожар бушует, потому что только сейчас окончательно понял: любит. Пусть говорила уже, и сделала многое, пусть и невольно, чтобы доказать, но почему-то именно в этот момент осознание шарахает по башке молотом Тора.

— Твою Асю Роджер пока развлечёт, — говорю, покрывая её лицо лихорадочными поцелуями. Пусть для этого почти дугой выгнуться приходится, но начхать. — Ты нужна мне вот прямо сейчас, остальное на хрен.

Полина смеётся, когда тащу её вдоль коридора, к дальнему кабинету. Распахиваю чёрную дверь, вталкиваю Полю комнату и запираю изнутри, потому что убить способен, помешай нам кто-то сейчас.

— Сумасшедший, — выдыхает, когда замок щёлкает, а я делаю шаг к ней. Всего один, но этого достаточно, чтобы лицом в грудь мне упёрлась.

Зарываюсь пальцами в волосы, массирую затылок, продляя муку, хотя это почти невозможно. Но не хочу набрасываться как дикарь. Нет, сегодня хочу, чтобы каждое прикосновение, каждый поцелуй мой почувствовала.

— Вообще-то я вменяемым был, пока с тобой не познакомился.

Поля отвечает тихим смехом, когда провожу пальцами вдоль линии скул, подбородка, ниже спускаюсь, достигнув ворота футболки. Ещё чуть ниже, и Поля всхлипывает, когда свозь ткань чувствую как грудь напряглась. Сжимаю ладонью податливую плоть, а дыхание сбивается. Уже и сам почти не дышу, когда футболка на пол летит, а сквозь ажурное нежно-розовое кружево вижу, как напряглись тёмно-вишнёвые соски. Чёрт возьми, сейчас точно инсульт разобьёт.

— Ты лучшее, что могло со мной случиться.

— Паша…

Не даю сказать ещё что-то, накрываю губы своими, и языки сплетаются в причудливом танце, и будто искры вокруг летят, и кислород заканчивается. Но, когда целую её, когда так отзывчива любому прикосновению кажется, что дышать-то мне и незачем.

Не прерывая поцелуя, потому что оторваться невозможно подталкиваю к подоконнику — высокому, широкому — и помогаю сесть. Так она выше, так удобнее — ей, мне. Но в этот момент существуют только мы, когда воздух один на двоих, и кровь, кажется, бежит по единому кровотоку. Сердце гулко стучит, в груди ему тесно, оно рвётся наружу, готовое выпрыгнуть из горла.

Моя футболка летит на пол, сверху приземляются мои и её брюки, а сверху пикирует раздражающее до одури нижнее бельё — кружевное, почти невесомое.

— Зачем ты его носишь? — спрашиваю, оглаживая высокую грудь, целуя в шею, оставляя красные метки, которые каждому покажут: моя. Тонкие пальцы проводят по моей шее, спускаются ниже, оставляя глубокие борозды, и движения эти отдаются сладкой болью.

— Привыкла. — Дышит в шею жарко, влажно целует, всхлипывает, когда мочку уха прикусываю, языком вдоль шеи спускаюсь, зализывая следы недавних поцелуев.

— Придётся отвыкать. — Мой шёпот больше похож на шипение змея, а Поля выгибает спину, крепче грудью прижимается. И кожа к коже — так сладко, томительно, до боли под рёбрами и бешеной пульсации внизу живота.

Резким движением раздвигаю стройные ноги шире, чтобы ни одной преграды между нами не осталось, чтобы войти резко, одним движением до упора, но не тороплюсь. Касаюсь, дрожащими от рвущих на части эмоций, пальцами нежной кожи внутренней стороны бёдер, и Полина вздрагивает. Подаётся ближе, прижаться пытается, в плен горячей сладости поймать хочет.

— Нетерпеливая какая…

Нет, это выше моих сил, терпение — не главное моё достоинство. Вхожу резко, ловя распухшими от поцелуев, саднящими губами вскрик. Толчок, движения — с каждой секундой всё интенсивнее, лихорадочнее. Ногти царапают спину, мои пальцы сжимают округлые ягодицы, наслаждаясь ощущением бархатистой кожи. Мне мало её, так отчаянно мало, когда так крепко ноги обвивают талию, а высокая грудь трётся о мою. Пот течёт по спине, стекает по пояснице, но плевать. Даже если испарюсь сейчас, умру от обезвоживания — не остановлюсь.



Когда освобождение приходит, и оргазм мощной волной обрушивается сверху яростной волной, оглушает, я прижимаю Полю к себе, чувствуя биение её сердца, и почти глохну от шумящей в ушах крови.

Опираюсь лбом на её хрупкое плечо, а воздух со свистом покидает лёгкие. Кажется, меня всё-таки разбил инсульт, но похер.