Под бичом красавицы
(Роман) - Бремек Рихард - Страница 6

Таким образом, Федор, с вытянутым телом и отдернутыми в сторону ногами, всецело находился во власти своей госпожи. Вскоре он услышал шум платья и, повернув голову, увидел свою прекрасную властительницу, которая взглянула на своего раба жестоким удовлетворенным взглядом.

— Оставь меня с ним, Сабина! — тихо приказала она.

Экономка удалилась. Федор заметил в руке своей госпожи грубую, кожаную плеть.

— Ты все еще настаиваешь на том, чтобы испробовать мою плеть? — спросила она хитро.

Он медлил с ответом, так как догадывался, что ему придется перенести более ужасные страдания, чем те, которые ему рисовало его разгоряченное воображение.

— Если вы, моя госпожа, сочтете это необходимым, — ответил он уклончиво.

— Без оговорок, Григорий! Ты еще свободен: ты не подписал контракта. Если ты действительно хочешь, чтобы я тебя побила, то проси об этом, если нет, — то моли о пощаде!

— Госпожа, бичуйте меня! — простонал он.

Что-то сатанинское появилось в прекрасных чертах этой дьявольски жестокой женщины. Она медленно подошла, медленно подняла рукав своего платья, медленно подняла голую руку с плетью и сразу опустила ее; плеть со свистом упала на тело связанного.

— Ты доволен, раб? — с насмешкой спросила баронесса застонавшего от боли Федора.

— О, госпожа! — умоляюще проговорил он.

Плеть еще раз упала на его тело.

— Да, твоя госпожа жестока, — презрительно засмеялась красавица. — Она не знает сострадания, раб!

И орудие пытки в третий раз коснулось его. Он громко вскрикнул.

Баронесса расхохоталась еще бессердечнее и позвала свою служанку.

— Развяжи его!

Сабина освободила его и по знаку своей госпожи вышла.

Федор молча пал на колени перед жестокой красавицей. Она скрестила руки, держа плеть, и смотрела пронизывающим взором, каким смотрят укротительницы диких зверей на своих дрессированных животных.

— Что скажешь ты о моей дрессировке, Григорий? — издеваясь, спросила она.

Он вздохнул и хотел коснуться губами ее ног, но она отступила на шаг.

— Ты еще подождешь, пока я осчастливлю тебя этой милостью, — сказала она холодно.

Но вдруг она спросила:

— Ты все еще хочешь быть моим рабом?

И он, заикаясь, ответил:

— Да, госпожа.

Смеясь, она повернула ему спину, и он пошел за ней, как высеченная собака, дрожа всем телом от боли и невыразимой радости.

Контракт лежал еще на письменном столе. Она повелительно указала на него.

— Подпиши!

Он схватил перо и исполнил приказание.

— Ты получил только что лишь пробный урок того, что постигнет тебя в будущем, если ты посмеешь ослушаться или рассердить меня! Обыкновенно, конечно, не сходит так легко; я придерживаюсь общепринятого числа ударов: двадцать пять! Ты понял, Григорий?

— Да, госпожа!

— Это хорошо. Ты можешь идти! Еще одно!

Он вернулся. Она с необыкновенной важностью отдернула свое легкое одеяние. Показалась маленькая ножка в мягкой сафьяновой туфельке на розовом шелковом чулке.

— Поцелуй подметку моей туфли!

Федор, как сумасшедший, припал к ее ноге и горячо поцеловал указанное место.

— А теперь — вон, раб!

IV

— Сс… ты не должен шалить, Григорий!

— Госпожа, простите, но ваша красота!

Он выпустил из рук ее голую ногу, которую он хотел только что поцеловать.

— Разве ты действительно считаешь меня красивой, Григорий?

Глаза баронессы засверкали, и из-за красных влажных губ заблестели белые зубы.

— Бесконечно красивой, госпожа!

Он лежал, дрожа, у ее голых ног. Затем он осторожно поставил ее ноги на белый, мягкий песок. Ему захотелось обнять ее пышную фигуру, но холодный, строгий взгляд ее демонических глаз остановил его. Федор был бледен и жалок. Вокруг его глаз лежали глубокие тени; его взгляд выражал отчаяние. Она вертела турецкую сигару в своих белых, тонких пальцах, украшенных дорогими кольцами.

— Бедный мальчик, — сказала она, и нотка сострадания послышалась в ее насмешливом голосе. — Быть может — ты даже любишь меня? Скажи! Григорий, любишь ты меня, свою госпожу и повелительницу?

Ее гибкая фигура потянулась, как дикая кошка. Она нагнулась вперед и посмотрела на молодого человека полуоткрытыми чувственными глазами. Он тихо вздохнул и умоляюще взглянул на нее страдающим взором.

— Ах, госпожа, госпожа, я люблю вас безумно.

Он опять хотел прижаться сухими губами к ее розовым ногам, но она снова отдернула их.

— Значит, ты влюблен в меня! — сказала она, смеясь. Ее губы искривились в презрительную улыбку. Она сняла одежду с своих белых, обнаженных плеч. Сильный запах духов Peau d’Espagne исходил от ее тела. — Если б не я сама выпытала от тебя твое признание, я бы назначила тебе тяжелое наказание, мой слуга! Но я хочу быть милостивой и иметь сострадание к твоему непривычному положению!

— О, госпожа, смилостивьтесь!

Опять раздался ее страшный хохот.

— В таких случаях не жди пощады, Григорий! Я строго и неумолимо наказываю своеволие слуг! Сознаешь ли ты, что ты заслужил наказание?

Она еще ниже нагнулась к лежащему на земле Федору. Демоническая радость играла на ее лице. Ее острые зубы кусали нижнюю губу.

— Спроси как-нибудь Сабину, как я отучила твоего предшественника от подобных гадостей, — насмешливо прибавила она. — Он пережил жестокую неделю! Знаешь, в чем она состоит?

— Нет, госпожа!

— Ну, так попроси Сабину объяснить тебе, — презрительно сказала она и поднесла ко рту сигару. — Огня! — Он вскочил и исполнил требование. — Хорошо!

Баронесса легла на песок и подперла голову рукой. Федор получил возможность внимательно рассмотреть ее. Неужели так жестока эта молодая, прелестная женщина с нежным гибким телом? Действительно, вокруг ее пышного рта всегда мелькает странная, презрительно-задорная улыбка; ее зубы белы и остры, как у хищного животного, и во взгляде ее больших серых глаз с поволокой чудится что-то жестокое, зверское. «Как она прекрасна, как несказанно прекрасна», — мучился он в немом созерцании, которого, к счастью, не замечала его госпожа; она смотрела вдаль. Да, она хороша, как королева. Все в ней прекрасно: и эти грешные, красивые волосы, и белая блестящая кожа, и упругий мраморный бюст, и дикие глаза, и гибкое, пышное тело, и даже эти ядовитые губы, которые, целуя, убивают! О, они погубили немало мужчин, как он, рабски покорившихся этому демону-женщине! Она играет судьбой людей, как ребенок цветными камнями. Всюду, где бы она ни появилась, она несет с собой разрушение, над которым она только смеется, купая свое теплое тело в душистой ванне.

Так пользуется она своей смертоносной силой, заставляя своих рабов служить себе, как богине, молиться на нее и валяться в пыли у ее ног, прогоняя их пинком ноги, когда ей все это надоест. Так и он подчинился ей, и его достоинство мужчины гибнет в вихре страсти. Он любит и вместе с тем обожает ее, он не боится, что она прогонит его, он надеется найти в ней сострадание и знает, что она истязает его с таким упорством лишь для того, чтобы убедиться в его любви…

Сильный запах сигары сливается с нежными духами, исходящими от шелковых юбок его госпожи, из рюшек и кружев ее туалета. Ее ноги белы, как мрамор. Все в прекрасной женщине дышит сладострастием и чувственностью. Ее элегантное, узкое платье ясно обрисовывает каждую линию ее прекрасного, пышного тела, и каждое движение обнаруживает художественно-прекрасные формы ее тела. Она знает, как раздражает то, что прикрыто.

Баронесса медленно встает и далеко отбрасывает окурок еще дымящейся сигары.

— Что ты делаешь, чего ты уставился на меня? — спрашивает она, когда ее взгляд падает на слугу. Он краснеет и молча опускает голову. — Я боюсь, что тебе скоро придется отведать плети, — предостерегает она, строго сдвигая брови. — Помоги мне встать!

Он вскакивает, становится на четвереньки и своим телом подымает ее спину. Она садится на него. Почувствовав приятную ношу, он вздрагивает и горячая кровь приливает к его голове. Она встает с своего живого сиденья, высоко подымает платье и низкие шелковые юбки и начинает свое путешествие по песку и воде.