Несломленная (СИ) - Лель Агата - Страница 26

— Да пусть полежит ещё чуток, минут через двадцать зайду, пойдем.

— Ну пойдем. У меня перерыв как раз, может, чайку?

Дверь закрылась, и я осталась в полной тишине. Лишь сквозь приоткрытое окно доносился шелест листвы и отдаленный шум машин. Накрывшись с головой одеялом, я судорожно зарыдала.

Часть 31

* * *

Всю дорогу до дома мы обе молчали.

Я сидела в автобусе, прислонившись лбом к разогретому на палящем солнце стеклу, и старалась смотреть четко в окно, дабы не встречаться глазами с матерью. Она расположилась напротив, делая вид, что тоже любуется унылым пейзажем, периодически бросая на меня взволнованные взгляды.

Возможно, ей тоже было непросто тогда, но мне было плевать на ее чувства. Её душу никто не растаптывал и ребенка не отбирал. То, что лицемерная врачиха плясала под ее дудку, было более чем очевидно: уходя, я видела, как мать положила в карман Нины Георгиевны конверт. Явно не с благодарственным письмом. Продажная шкура. Готова пойти на всё ради бумажек, и класть она хотела на то, что они пропитаны чужими слезами и поломанными судьбами.

Наверное, это прозвучит странно, но слова толстухи, подслушанные в палате, шокировали меня даже сильнее, чем факт состоявшегося аборта.

Собственная мать так запросто подвергает риску здоровье своего ребёнка — разве это нормально? Хладнокровно отправила на аборт, зная, что детей я больше иметь не смогу! Где же он, материнский инстинкт, о котором так красиво писали в книге? Очередная ложь? Выходит, что так, ведь ей всегда было плевать на меня и мои чувства, для нее гораздо важнее собственные интересы и то, что скажут люди. Нет ребенка — нет проблем, нет косых взглядов и шёпота за спиной. Честь семьи не запятнана. А что там будет со мной дальше — ей всё равно!

Сосед справа — неопрятного вида дед — постоянно задевал меня на каждом повороте, упираясь худым локтем в бок. От него разило перегаром и немытым телом. Ещё сегодня утром на меня накатила бы тошнота от подобных ароматов, но сейчас я не чувствовала абсолютно ничего. Я была пустая внутри. Без ребенка, без души, без чувств. «В ее случае аборт считай приговор» — так вроде бы сказала та медсестра? А зачем тогда вообще жить, для чего? Детей больше не будет, родная мать не любит, одноклассники смеются, друзей у меня нет — была подруга, да и та предала. Кирилл… ему тем более все равно, я для него всегда была пустым местом.

Это презрение, с каким смотрела толстуха в консультации, этот позор… Разве такое можно когда-нибудь забыть? И кто вернёт мне моего ребенка?

Закрывшись в комнате, я пыталась жалеть себя, пыталась выдавить хоть одну слезинку, но из меня будто вытащили все живое, эмоции атрофировались, остались одни рефлексы: дышать, моргать, шевелить руками и ногами.

Как сомнамбула я ходила из угла в угол по своей когда-то любимой комнате, смотрела на развешанные на стене фотографии с семейных торжеств, на любимые книги, заполнявшие полки, милые сердцу безделушки, и понимала, что всё это мне стало безразлично. Жизнь никогда не будет прежней. Там, в стерильном кабинете на окраине города, наступила эта точка невозврата.

Решение пришло словно ниоткуда. Как глоток свежего воздуха, как избавление.

Впервые за долгое время груз безысходности в моей голове как будто исчез.

Резким движением раздвинув тяжёлые занавески, я открыла окно. Небо заволокло грозовыми тучами. Тревожные клубы тёмно-синих, почти чёрных туч. Душный город заполнила свежесть, предшествующая ливню. Обилие озона вскружило голову, и я испытала что-то близкое к эйфории, граничащее с безумием. Ведь всё так просто!

Я смотрела в раскрытое настежь окно: дом напротив, гаражи, палисадник. Такая знакомая до боли картина, но я разглядывала всё как будто впервые, впитывая каждую деталь, будто это самое важное в жизни.

Деревья, кирпичная стена высотки, красные занавески в окне напротив, старая, проржавевшая «копейка» у обочины…

Миловидная девушка с длинными блондинистыми волосами снова сидит на лавочке со своим ухажёром, прячась от любопытных глаз в тени раскидистой акации. Я не знала, кто они, но вот уже долгое время наблюдала из окна за их трепетными отношениями. Интересно, они поженятся? Жаль, что я этого так и не узнаю…

Ещё раз окинула взглядом комнату. Может, прибраться? Хотя, пусть все останется так, как есть.

Выйдя в прихожую, я вдохнула знакомые ароматы дома, в котором прошло моё детство… Тихо закрылась в ванной, разделась, легла, ощутив телом прохладную эмаль, включила горячую воду. Закрыв глаза, я подумала об отце, вспомнила его волнистую рыжую шевелюру, мягкий голос… Поймет ли он мой поступок, простит ли… И бабушка. Какая бы она не была — ворчливая, чрезмерно надоедливая, но она всегда меня по-настоящему любила…

Вовка… останется ли он таким же разгильдяем? Или наконец возьмётся за ум? Уедет ли учиться в Москву? Какой будет его будущая жена?

Достроит ли отец баню на даче?

Почему-то вспомнила Гальку. Ответит ли ей Санька Борин взаимностью? Хотелось бы верить. Галька хоть и предательница, но всё-таки подруга.

Узнает ли Кирилл, что у нас был ребенок? Каким бы он был, если бы родился… И кто будет поливать мой кактус на подоконнике? Так много вопросов. Спасибо, мама, что ответов на них я так и не узнаю.

Не нужно ни о чем думать. Не бойся.

Дрожащими пальцами я взяла бритву отца.

Часть 32

Санкт-Петербург, 2013 год, май.

— Вишневый чизкейк, круассан с шоколадом и два кофе, прошу, — флегматично перечислил угрюмый официант, всеми силами стараясь демонстрировать радушие.

— Ты же говорила, что весной худеть будешь, — улыбнулся Костя и забрал свою чашку, пододвинув мне блюдца с десертом.

— А ты вроде курить бросаешь, — кивнула на пепельницу со смятым окурком.

— То-то ты злая такая, вот где собака зарыта. Неделю уже?

— Почти две, — поправила я, завистливо стреляя глазами на открытую пачку "Честера".

— Бьешь все рекорды — полмесяца без никотина. А чего это тебя, Рыжова, на ЗОЖ потянуло? В офисе уже шушукаются. Ты, случайно, не того? — он обрисовал ладонями округлившийся живот.

— А ты давно таким любопытным стал? Сплетни бабские собираешь. С Меркуловой переобщался? — разозлилась я и сделала большой глоток кофе. — Ай, обожглась, из-за тебя!

— Ну не злись, на вот лучше плед накинь, ветер сильный, простудишься ещё, — Костя поднялся и галантно накинул мне на плечи плед в красно-коричневую клетку. — Вид какой красивый, да?

А вид действительно был красивый.

Ресторан на воде с говорящим названием «Семь ветров» пришвартовался на Университетской набережной, открывая перед собой обзор на Институт живописи и архитектуры имени Ильи Репина и Румянцевский садик. Мы заняли столик на открытой палубе, любуясь красотами северной столицы.

Город благоухал и дышал весной, хотя для мая было довольно прохладно. Мне, как человеку выросшему на юге, было сложно принять столь резкую перемену климата, даже несмотря на то, что уже был выработан некий иммунитет к неприветливой погоде: до Питера я целых два года жила в Брюсселе, где из-за влажных морских ветров часто было пасмурно и дождливо… А ещё туманно… Ну вот, только этих воспоминаний мне сейчас не хватало.

Тряхнув головой, прогоняя назойливые мысли, зябко поежилась.

— Ну так что там у тебя? — прервал мои размышления Костя, отпивая пышную молочную шапку с капучино.

— Где — там?

— С бойфрендом твоим, — скривил он не совсем приятную гримасу.

— А, нормально, — махнула рукой, не желая продолжать эту тему.

Вообще, между нами как-то по умолчанию установилось негласное правило не обсуждать мой роман, но иногда у Кости всё-таки проскальзывали вопросы, пронизанные саркастическими нотками. Он был против наших с Голубем отношений, но то и понятно, я бы тоже не одобрила шуры-муры друга с замужней женщиной. Тем более начальницей. Так что его можно было понять.