Танцы минус (СИ) - Стрельникова Александра - Страница 26

И он начинает говорить… Странные люди эти мужики. Вот этому яйца оказались дороже жизни. Неужели не понимает, что грохнут его как только узнают, что он дело провалил, а потом еще и растрепал все, что знал? От парня я и завершивший трепотню с Приходченко Егор узнаем, что наняли их по телефону. Номер звонившего есть — в мобильнике.

— Я его сохранил на всякий случай. Записал — Николай Николаев.

— Он что представился так?

— Да нет. Просто первое, что в голову пришло…

Егор хватает телефон. Смотрит и потом кивает мне — есть.

— И что, тебе позвонил какой-то абстрактный мужик, предложил подсудное дело и ты сразу согласился? Без гарантий, без страховки?

— Он на правильных людей сослался. Я потом отзвонился, проверил — действительно, они его знают.

— Понятненько.

Размышляя, почти неосознанно щелкаю разводным ключом. Парень каждый раз дергается. Усмехаюсь нехорошо.

— Ладно, гони координаты твоих нужный людей и будем прикидывать, как нам с тобой жить дальше.

Парень не раздумывает ни секунды. Егор записывает все в мой айфон — больше просто некуда, я же перевожу взгляд на второго.

— Есть, что добавить?

Решительно трясет головой. Некоторое время все так же задумчиво пощелкивая ключом смотрю на его пока еще застегнутую ширинку. Надеюсь, вид у меня при этом достаточно маньяческий.

— А по-моему ты врешь.

— Нет, нет клянусь! Он все сказал. Больше мы ничего не знаем.

Вмешивается Егор:

— А почему именно здесь ее ждали? И именно сейчас? Да и вообще, как узнали, что она — это она? В шлеме фиг определишь…

Я усмехаюсь. Это точно. Он вот, например, не определил.

— Нам позвонили и сказали.

— С того же номера?

— Да.

Егор тут же направляется к выходу из гаража и уже дорогой принимается кому-то звонить. Понимаю, что Кондрату, когда уже из-за порога до меня долетает:

— Федь, пробей-ка мне номерок…

Сижу, размышляю. Интересно — каким будет результат. В двери гаража возникает голова Егора.

— Пойдем-ка, воздушком подышим. Мотоцикл твой опять же подберем, а то валяется он совсем бесхозный.

Бли-и-ин! Я про него и забыла совсем! Идем. Тем более, мне тоже есть, что спросить у Егора без лишних свидетелей.

— Скажи, с кем ты говорил там, в цирке, когда я танцевала?

— Танцевала… Я бы так это не назвал. Все-таки вы бабы…

Улыбаюсь нехорошо, демонстративно взвешивая в руке разводной ключ, который автоматически потащила с собой.

— Оставь свое мнение о дурах-бабах при себе, Егор. Мне оно с некоторых пор не интересно.

Смотрит с прищуром. Переводит взгляд с ключа в руках на мое лицо.

— И че правда звезданешь?

Пожимаю плечами.

— Нет, наверно. Но вот это я тебе точно задолжала.

Перекладываю ключ в левую руку, размахиваюсь и пытаюсь отвесить ему пощечину. Но он готов, и руку перехватывает. В глазах злая усмешка. Мол — что, не вышло? Не вышло. Да я, в общем-то особо и не стремилась. Хотела бы ударить, предупреждать бы не стала. Стою смотрю на него в упор. Взгляд его перемещается на мой фингал. Заметил. Протягивает свободную руку и пальцем проводит по синяку.

— Я?

— Ты.

Касается все еще хорошо заметного розового шрама над бровью.

— И это я?

— И это ты.

— Ну, будем считать, что мне удалось оставить след в твоей жизни.

Все-таки он редкая сволочь. Пытаюсь отодвинуться от него, но он не дает. Наоборот притягивает к себе. Обнимает, а потом целует сначала синяк под глазом, потом рассеченную бровь, а потом его губы находят мои… Дальше все как всегда. Я теряю голову и уронив на асфальт свой разводной ключ, обнимаю его. Сердце колотится где-то в горле, внизу живота разгорается пока что медленное, сладко-томительное, но уже жаркое пламя. Отстраняется, осматривает критически. Хмыкает.

— Хоть в чем-то ты все та же. Готова сразу, стоит только свиснуть.

Лучше бы еще одну пощечину дал. Было бы не так больно. Вновь пытаюсь отстраниться, даже упираюсь кулаками ему в грудь, и вновь он не пускает, изучая выражение моего лица. Потом все-таки разжимает руки и отступает назад сам. Возле губ жесткая складка. Глаза темные, неподвижные.

— Я не стремился тебя этим обидеть.

— Вот как?

— Да. Просто хотел сказать, что со мной, когда ты рядом, происходит то же самое. И я не знаю, как с этим бороться. Вот сейчас так на тебя зол, что до чертиков хочется надавать тебе по физиономии, схватить за плечи и трясти, пока душу не вытрясу, причинить любую боль и в то же время, видишь, что творится?

Он хватает мою руку и прикладывает к своему паху.

— Мне надо тебя пожалеть?

— Нет, тебе надо сделать совсем не это.

Оглядывается по сторонам, пихает меня за выступающий угол гаража, а там кладет ладонь мне на макушку и начинает толкать мою голову вниз, одновременно выпуская на волю из своих штанов то, чем его так щедро наградил бог. Обычно он дает возможность действовать мне самой. Как-то смущенно пояснил, что в юности у него был случай, когда по неопытности он своим «прибором» (ну никуда от этого словечка!) травмировал своей даме сердца гланды, и ей пришлось даже обращаться к врачу… Но сейчас он похоже начисто забыл об этом. Двигается он так энергично, что в какой-то момент я даже отстраняюсь и начинаю кашлять, давя рвотный рефлекс. Но отдышаться он мне толком не дает. Кончает бурно, со свистом втягивая в себя воздух через стиснутые зубы. А потом… Потом Егор как обычно все портит. Смотрит сверху вниз, в глазах что-то подозрительно похожее на злость.

— Прости. Ничего не мог с собой поделать. Но, клянусь, постараюсь, чтобы больше ничего такого не было никогда.

Все-таки он дебил! Нет чтобы постараться, чтобы «такое»… ну быть может в не столь грубом исполнении, как раз было?! Но не умолять же его не отдаляться все больше, принять меня такой, какая я есть, перестав сравнивать с каким-то непонятным и однозначно недостижимым идеалом, не разводиться со мной, и не сообщать нашим общим друзьям с высокомерным видом: «Бывшая, Андрей Михайлович, бывшая»… Отталкиваю его от себя и отворачиваюсь, пряча предательские слезы. Но он не смотрит, сначала занят тем, что прячет в штаны свое еще не до конца успокоившееся хозяйство, а потом уходит, чтобы поднять с земли мой мотоцикл, подкатить его поближе и поставить на подножку.

Ладно. Не получается без слез о личном, так хоть об общественном.

— Так с кем ты тогда в цирке говорил?

— Как заметила?

— Ты на видео попал. Один парень снимал меня, а за моей спиной как раз вы были. Тебя я узнала, а вот твой собеседник спиной стоял.

— Понятно… Случайный разговор был. Какой-то тип увидел меня и спросил, что я тут делаю. Мол, посторонним здесь не место.

— Тогда скажи, что тебе от моего отца надо было?

— Поговорить.

— Зачем?

— Хотел разобраться.

— В чем, Егор?

Смотрит, молчит. Потом отворачивается.

— В себе.

— Ну и что? Разобрался?

— Маш, перестань меня колупать, а?

— Я тебя не колупаю, Егор. Я об отце беспокоюсь.

Неужели не понятно? В моей жизни, как ни крути — всего два близких человека. Папа и эта самодовольная скотина, которая сейчас стоит и этак понимающе ухмыляется.

Звонит мой телефон. Федька. Явно испытывая неловкость просит «к аппарату» Егора. Передаю ему трубку, а сама иду туда, где валяются мои мотоциклетные перчатки, которые сдернул с меня мой бывший муж, когда надевал мне наручники.

Егор заканчивает разговор быстро. Федор узнал, на кого записан телефон, с которого человек, заказавший меня, звонил моим потенциальным «убивцам». Была уверена, что это кто-то из моей киношной братии — только они могли точно знать, куда я подалась и во сколько. И не ошиблась. Номер записан на гражданина Яблонского Ивана Яновича… Вот тебе и на!

Егор мрачен:

— Маш! Уезжай в Москву.

Передразниваю зло:

— «Дома куча белья не глаженого…»

Дергает щекой.

— Маш, я не шучу. Тут для тебя слишком опасно.