Рождественское предложение миллиардера (СИ) - Джеймс Виктория - Страница 28

— Когда мне было восемь, мне диагностировали лейкемию.

Волна мурашек и тошнота прошли по ее телу. Возможно, на определенном уровне она знала это, но не хотела оказаться правой. Она хотела вернуться к тому, какими они были в кровати. Хотела увидеть его лицо, полное страсти или смеющееся. Она не хотела слышать этот другой голос. Он был полон жесткости, которую она не ассоциировала с Итаном.

Слезы моментально заполнили ее глаза, но она заставила себя сдержать их. Она крепко обняла себя, пытаясь предотвратить дрожь. Секунда она размышляла, стоит ли ей подойти к нему, но он выглядел слишком изолированным, слишком замкнутым для этого. Теперь он смотрел ей прямо в глаза, и она не позволила бы ему увидеть в них слезы, поэтому она моргнула и собралась. Кислота крутилась в ее животе. Она искала правильные слова, но шок держал ее губы закрытыми. Книги в его офисе. Все это обретало смысл. Наконец, она произнесла единственные слова, которые приходили ей в голову:

— Мне жаль.

Он едва заметно пожал плечами, но его карие глаза настойчиво смотрели в ее, оценивая. У нее сложилось неприятное впечатление, что он оценивал ее реакцию.

— Но теперь же ты в порядке? — спросила она после еще одного напряженного мгновения.

Он подошел к шкафу с алкоголем и протянул в ее направлении бутылку скотча. Она покачала головой.

— У меня все еще кошмары от моего гоголь-моголя.

Он почти улыбнулся, но отвернулся от нее и звук наливаемого в хрустальный бокал алкоголя громом раздался в тихой комнате. Она представляла, ответит он на ее вопрос, просто сменит тему или выйдет из комнаты. Он выпил все одним глотком и поставил пустой бокал на край стола.

— Да, я в порядке.

— Что значит Д-день? — она знала, что была настойчива, но он ничего не предлагал в ответ. Она чувствовала, словно была близка к тому, чтобы узнать этого другого Итана, и если не раскроет все его сейчас, то другого шанса не будет.

Он засунул руки в карманы и встал перед окнами. Он олицетворял возвышающуюся силу, единый с высотками города позади него.

— Я посещаю частную клинику раз в год, чтобы сделать анализ крови и сканирование.

— А когда-нибудь были... в смысле, тебе было восемь? Что произошло между тем моментом и настоящим?

Он поднял одну руку и провел ей по волосам.

— Мне пришлось пройти химиотерапию, оставаться в больнице. Обычные вещи.

Слезы жгли заднюю часть ее глаз. Он едва ли ей что-то рассказал, но намного больше ей сообщали его голос, положение тела.

— Но я прошел через это. Надо было принимать лекарство в течение нескольких лет, чтобы убедиться, что болезнь не вернется, пришлось долго посещать врачей. Думаю, никто из моей семьи не думал, что я в итоге выживу.

— Итан…

— Все списали меня со счетов. День, когда мне поставили диагноз, был днем, когда я стал не таким как Карсон, день, когда отец решил, что я не буду стоить потраченного на меня времени, потому что, кто знает, насколько я останусь.

— Это не может быть правдой.

— Есть некоторые вещи в моей семье, которые я не сразу понял. Внешняя видимость значит все. Но мои родители ведут раздельные жизни уже много лет, а такого понятия как семейная связь не существует. Мы не близки с моим братом. Моя болезнь создала еще больший разлом, — он пожал плечами, потирая заднюю часть шеи. — Мы не похожи на вас с Дани. Мы встречаемся на семейных вечеринках. В основном он подлизывается к моему отцу, чтобы в итоге возглавить семейный бизнес, — он резко замолчал.

Уязвимость в его голосе кольнули ее снова, возвращая слезы. Она вспомнила фотографию в его офисе.

— Что насчет девочки с фотографии с тобой?

Он потер подбородок и зажмурил глаза.

— Кара, у нее была опухоль головного мозга. Мы, эм, стали хорошими друзьями. Я испортил ее, — сказал он с усмешкой. — В течение нескольких дней, после того как мы подружились, я научил ее таскать дополнительный десерты с кухни и как кататься на скейтборде по больничным коридорам.

Она попыталась улыбнуться, хотя по ее лицу текли слезы. Она стерла их, когда перестал говорить, чтобы сделать глоток.

— Ты знаешь, как обращаться с дамами, — попробовала она пошутить.

Он подарил ей небольшую полуулыбку.

— Она была там намного дольше меня. В ней было особенное... — его голос затих, и он опустил взгляд. — Вроде того, что есть в тебе. Тепло, особенный свет. Думаю, я еще в детстве научился принимать хорошие решения в этом плане, — сказал он с коротким смешком. — Я попросил ее выйти за меня замуж, пока мы ели контрабандное желе в детской комнате отдыха.

Она уставилась на него, потеряв свой голос, уже зная, что он скажет дальше, хотя и не хотела слышать этого.

— Что же она ответила?

Уголок его губ изогнулся вверх.

— Она согласилась, но только после того как я умолял ее целую неделю. Помимо этого, мне пришлось подкупать ее желе каждый день.

Она тихо рассмеялась, представляя их вдвоем.

Его улыбка исчезла, и он допил остатки алкоголя.

— Но, эм, Кара не выздоровела.

— Мне жаль, Итан.

Он кивнул, смотря вниз.

— Браслет?

Еще один кивок.

— Она отдала его мне, когда меня выписали из больницы.

Она не собиралась снова плакать. Не собиралась, хотя и считала это самым милым поступком в мире. Мысль о маленьком Итане, справляющимся с раком с безразличными и холодными родителями, разбивало ей сердце. Та версия себя, которую он показывал миру, не была настоящей версией этого мужчины. В нем были чувствительность и сострадание, от которых болело ее сердце.

— И молитва?

Он со вздохом провел рукой по лицу.

— От медсестры Энни. По всей видимости, я любил контролировать все, даже в тот момент своей жизни. Я устраивал допросы врачам и медсестрам и постоянно волновался за Кару. Я фактически сводил с ума себя и весь медицинский персонал.

— Могу представить, — сказала она с натянутой улыбкой.

— Одной ночью Энни пришла в мою палату и отдала мне этот листочек. Она попросила меня прочитать его вслух.

— И?

— Я не понял его. Я сказал ей, что не верю в бога. Мои родители не верили в бога. Поэтому я просто подумала, что молитва была милым жестом, и поблагодарил ее.

— Что она сказала?

На его губах появился слабый намек на улыбку.

— Она села на мою кровать и сказала, что все в порядке, если я не верю в бога, и если моя семья не верит в него, и она не хотела, чтобы я чувствовал себя неудобно. В моей бесконечной мудрости восьмилетнего, я сказал ей, что не обижаюсь и что не стану относиться к ней хуже из-за того, что она верит в сказки и всезнающих существ. И потом я сообщил, что никому не расскажу ее секрет, потому что остальные могут начать думать о ней плохо. Это была больница, полная докторов и медсестер, все верили в науку и факты, поэтому как она вообще могла верить в нечто, чему не было научного подтверждения? Я беспокоился, что они будут против нее.

Элли покачала головой, улыбаясь.

— Знаю, верно? — сказал он ей с ухмылкой. — То еще эго.

— Так что она ответила?

Он замолчал на долгое время, смотря на потолок, его адамово яблоко несколько раз сдвинулось, прежде чем он заговорил.

— Она сказала, во-первых, она не стыдилась своей веры, что мы должны гордиться тем, во что верим, даже если другие с этим не согласны. И потом она сказала, что не важно, верю ли я в бога и хожу ли в церковь, но в некоторые моменты жизни, необходимость верить в нечто большее, чем мы сами берет верх. Она сказала, иногда груз, который мы несем на себе, слишком велик для одного. Она сказала, все будет в порядке, теперь она рядом со мной, но когда я снова буду сам по себе, если мне нужно будет утешение, если я потеряю свой путь или если груз станет слишком велик, мне нужно лишь прочитать эти слова и почувствовать их, поверить в них.

Элли стерла слезы, которые текли по ее лицу. Когда он встретился с ней глазами, ее сердце сжалось от увиденных в них слез.

— Я никогда не думал, что поверю в эти слова. Никогда не представлял, что буду настолько слаб, чтобы нуждаться в молитве или верить в нечто большее.