История одной буддийской статуи (СИ) - Гамаюнова Светлана Геннадиевна - Страница 14

– От меня? О, Будда, дай мне спокойно воспринять эту новость.

– Да, Син Цы. Он ищет тебя, чтобы получить от тебя ребенка, особенного ребенка, как он считает, но, возможно, ему нужны еще и твои знания. Но он умрет, не получив этого сейчас, я не позволю.

– Отчего он умрет?

– Есть несколько вероятностей. Его ранят стрелой, он упадет с лошади и повредит позвоночник. И даже истечет кровью, разделив ложе с женой плененного вождя племени. Она откусит ему детородный член. Версий много. И он точно умрет, как и другие люди. Но сейчас ему нужна ты.

– Чем мои знания отличаются от знания других послушников, и почему ребенок будет особенным?

– Это я хотел рассказать тебе позже. Но придется сейчас, так как мы должны спешить. Ты не должна сейчас достаться Чингисхану. Слишком рано. Твое время не пришло, и время его встречи с тобой тоже.

Я склонила голову в поклоне и попросила:

– О, отец и учитель! Ты мудр и ум твой просветлен Буддой. Открой мне истину, в той мере, в какой ты находишь нужным.

– Ты молода, Син. Но многого успела достигнуть. Я гордился тобой и растил, как и других послушников. Хоть и женщина. Дева не должна быть монахиней. У нее другая задача. Но ты немного другая. Твоя мать была особенной. Я не знаю, как это произошло, но внутри тебя, в самых мелких элементах твоего тела, есть изменения. Эти элементы устроены не так, как у обычных людей. Я этого не вижу, но чувствую. Наверно, это от матери. У тебя особенная кровь, помни это.

– Ты никогда не рассказывал о матери. Почему? Расскажешь?

– Она пришла в монастырь семнадцать лет назад. Не учиться и не просветляться. Она знала больше, чем мы все, была как само божество, может, и была божеством. Она пришла зачать дочь, так и сказала мне. Мог ли я возразить и хотел ли? Ей, как и Будде, нельзя было отказать. Потом она ушла, а через год принесла тебя и сказала:

– Это дитя будет самое ценное в твоем монастыре, Ляо Бунь. Ценнее свитков и эликсиров, статуй, навыков и учений. Обучай ее всему и береги. А мне надо уходить, я не должна быть здесь. Когда придет время – даже мне неведомо, когда оно придет, и она захочет найти меня, чтобы узнать свои пути, пусть приезжает на Чжоуша́нь, на остров Путошань. В одном из монастырей возле священной горы она найдет меня.

– Почему она отдала меня тебе? Женщины так дорожат своими детьми, заботятся, растят. Я же вижу, как относятся к своим детям женщины в округе нашего монастыря.

– В тебе сейчас говорит ребенок, обиженный ребенок. Я учил тебя мудрости столько лет. И что я слышу? Осуждение. Мало того, что это эмоция, так еще и эмоция, недостойная Син Цы. Дети при перерождении сами выбирают своих родителей. Выбрав их, они в дальнейшем не вправе осуждать их. У тебя необычная мать, и ей яснее виден истинный путь. Я простой учитель для тебя, Син Цы. А дальше…

Отец помолчал, обращаясь к недоступному пока мне знанию, и продолжил:

– Ты же знаешь, что даже для будущего Будды рождение сына стало своеобразной преградой к достижению пробуждения. Знаешь, в Дхиммападе в книге «Опоры, на которых жизнь держится» говорится, что привязанность и удовольствие, которые мужчина находит в жене и детях, именуется «крепкими путами, тянущими вниз». В ребенке он увидел только новые узы, связывавшие его с миром. Имя его сына – Рахула, означает «преграда», «препятствие». Поэтому рождение сына было последним толчком, заставившим его привести в жизнь давно назревшее решение. Ему, я думаю, наверное, было тяжело. Как отец, он, конечно, хотел видеть рядом с собой самое дорогое, что у него есть на свете. Хотел прижать к сердцу своего новорожденного сына. Я так и вижу, как тихо подкрадывается он в опочивальню, где спят его жена и сын. Сиддхартха, видит, как рука матери покоится на головке ребенка, и, боясь разбудить жену, не решается обнять его. Так в свои 29 лет он – Сиддхартха Гаутама без прощания, оставляет жену и ребенка, и со своим слугой Чанны отправляется навстречу ночи. Это событие называют «Великим Отправлением». Ты знаешь это. Думаю, твоя мать тоже должна была преодолеть и «преграду», и «препятствие», которые для женщины еще сильнее, чем для мужчины. Она великая женщина, что смогла оставить тебя. Возможно, в следующем рождении она станет мужчиной и достигнет просветления, увы, женщинам это не дано. Возможно, став мужчиной, она станет Ботхиситовой. Если только она уже не… Неужели… – отец замялся, но продолжил говорить.– Нирвана Бодхисаттв есть совершенное успокоение, но это не угасание и не бездействие.

Я опустила голову. Глядя, на меня отец продолжил:

– Ты намного более способная, чем остальные, но они, твои способности, еще полностью не открылись. Мозг новорожденного один, мозг зрелого человека иной, я не успел познать и толику твоего сознания. Видимо, эта твоя, пока неясная для меня способность, и нужна Темучину. Но ты не должна достаться ему. Особенно сейчас.

– А что, это настолько возможно?

– Да, – коротко ответил отец.

– И что делать?

– Ты уйдешь в самадхи и переждешь смутные времена, а когда возвратишься в новый мир, он будет другой, – и это говорил уже не отец, а учитель.

– И там не будет Чингисхана?

– Увы, скорей всего будет его реинкарнация, и этот человек, возможно, будет также желать познать тебя как женщину, а возможно, как суть, а может, то и другое вместе. Но это будет другое время. Так далеко я не вижу.

– Что ты видишь еще, отец?

– Просто вижу его желание найти тебя и не отпускать. Ты ему очень нужна и, когда он найдет тебя, многое изменится. Но ты сильная, Син Цы. Ты не глупая, Син Цы, и ты особенная, а он предназначенный, как и ты. Но для чего?

– Если мы предназначены друг другу, так, может, исполнить свой кармический долг и не уходить в самадхи?

– Нет, не сейчас, не сейчас. В наше время это не будет иметь значения. Я это понимаю.

– А тогда когда?

– Не скоро, очень не скоро. Только Будда знает время. Я погружу тебя в самадхи, если получится – на тысячу лет, а будет это раньше или позже – знает только Он. А сейчас у нас не больше двух недель, чтобы ввести тебя в самадхи. Ты способна войти в него быстро. Именно ты способна. Я сделаю саркофаг и помещу в него твое тело. Ты изнутри легко сможешь раскрыть его, когда придет время, а до этого он будет сохранять тебя. Ты будешь беспомощна первое время. Поэтому положу внутрь него свиток с таким содержанием, которое не позволит уничтожить твое слабое тело. Они будут стараться восстановить твои силы. Напишу, что ты поможешь узнать рецепт бессмертия. В смутные времена побудешь внутри статуи, Син Цы. Согласна?

Я кивнула и сложила руки, как полагается монаху.

И мы начали подготовку. Я была лучшей ученицей и потому уходила в самадхи быстро, а не как многие в течение длительной подготовки. Десять дней – и сознание покинуло мое тело.

И сейчас, находясь в этой палате, через тысячу лет я вспоминала этот разговор. Вспомнила отца, монахов, подготовку саркофага для статуи. Вспомнила многое, но, увы, не все. Я потеряла некоторые навыки работы с сознанием, даже простые телесные, такие, как глотать и говорить.

Все было тихо и спокойно. Тогда спокойно, а теперь я нервничаю. Я узнала его. В момент, когда он трогал мои волосы и массировал кожу головы, а его сознание пыталось проникнуть внутрь моего – это и произошло. Узнала, почувствовала, вспомнила. Сильное, жесткое, властное сознание, знакомое из прошлой жизни. Такое, как было у Чингисхана. Он таки завоевал наши земли и пришел в монастырь лично вместе со своим советником и буддистом Елюй Чу-цай. Мое сознание тогда не уходило далеко от тела, и я увидела этого человека. Чингисхану было, наверное, чуть за 50 лет. Воин. Сильный, плотный, с рыжеватыми, тронутыми сединой волосами, серо-зелеными раскосыми глазами, и широким лицом. Он озирался по сторонам, видимо, искал меня. Но ощутить не мог. Уже никто не мог. Походил по коридорам монастыря, спустился в подземные лабиринты, поднял голову вверх и сказал: – Я опоздал сейчас, но мы еще встретимся, женщина. Ты нужна мне. И я найду тебя. Пусть не сейчас, но найду. Мое тело уснет. Но никто не найдет моей могилы до времени потому, что мое тело, как и твое, будет хранить силу – ту, которая нужна этому миру.