Подъем (СИ) - Стасина Евгения - Страница 70

Наверное, лучше поздно, чем никогда, осознать, что время слишком скоротечно, но, несмотря на прозрение, совесть все же грызет меня изнутри. Я смотрю на отца, нацепившего на нос очки, и словно вижу его впервые: слишком много седины в волосах, слишком явны морщинки вокруг глаз, губы стали тоньше, руки слабее… Он с интересом читает книгу — смолоду неравнодушен к фантастике — и, невзирая на толстые стеклянные линзы в металлической оправе, периодически щурится, слюнявя пальцы, чтобы перелистнуть страницу. Папа заметно высох: возраст берет свое, постепенно притупляя аппетит и делая человека хрупким, до того прозрачным, что каждая вена на его руках хорошо различима сквозь светлую кожу.

— Что ж ты меня как музейный экспонат рассматриваешь? — глядит на меня из-под бровей и вновь возвращается к чтению.

— Слишком долго тебя не видел, — признаюсь, уже не обращая внимания на ноющее сердце — этих “слишком” в моей жизни достаточно. Слишком часто причинял людям боль, слишком увлекся своей карьерой, слишком давно не делал чего-то, позабыв о собственной выгоде.

— Да как же? С утра вместе завтракали! — хлопнув ладошкой по своему бедру, отец удивленно взирает на меня, но, видимо, распознав глубинный смысл моего признания, заметно смягчается. — Ты мне вот что скажи: зачем свое кафе разнес?

— Ремонт, пап. Хочу зал поделить на две зоны. Сменить кухню, переоборудовать бар.

— Это твой способ отвлечься? Лучше бы книги читал, чем с покраской возился.

— А мне нравится. Устал от бумажной волокиты. Хочу что-то своими руками делать. Вчера в сервисе под машину залез. Ковырялся до вечера, думал до кровати не дойду. А только закончил, словно второе дыхание открылось. Соскучился по всему этому, жуть.

— Значит, теперь ты у нас механик? Какой-то странный карьерный путь, ниспадающий что ли…

— Да уж, — мы в очередной раз замолкаем. Отец погружается в фантастический мир, а я размышляю над тем, как глупо упустил столько лет…

— Давай, как только закончу ремонт, уедем куда глаза глядят?

— В смысле, насовсем? — едва не потеряв дар речи, охает мой отец.

— Нет. На пару недель. Можем посетить Калифорнию. Ты ведь всегда хотел посетить родину Филиппа Дика, — устремив взгляд в обложку романа, поясняю я.

— Да ладно? Я ведь уже стар для таких путешествий!

— Брось. Кто-то в твоем возрасте находит молодую жену, а ты самолета испугался!

— А мать? Как же ее родильное отделение?

— Разродятся как-нибудь без нее. Не зря же она столько лет своих врачих гоняет? — улыбаюсь, довольно прикрывая глаза, и долго сижу в велюровом кресле, наслаждаясь шорохом страниц.

— Привет, — Андрей приподнимается со стула, видимо, желая поухаживать за мной, но я жестом останавливаю его и, сняв шубу, вешаю на расположенную рядом деревянную стойку.

— Здравствуй, — не улыбаюсь, чувствуя некоторую скованность от столь интимной обстановки. На улице заметно стемнело, все же зима берет свое, невольно укорачивая светлый день. Я никогда не бывала в этом кафе, которое скорее походит на небольшой ресторанчик, и теперь неуютно ежусь от царящего в помещении полумрака.

— Удивлен, что ты захотела встретиться, — Медведев и сам, кажется, не в восторге от выбранного им места. Его выдает нервное постукивание пальцев о столешницу и тлеющая в пепельнице сигарета. Никогда не любила залы для курящих, но говорить об этом не считаю нужным.

— У меня к тебе разговор, — я достаю из сумки документы и протягиваю бывшему мужу, не удивляясь хорошо читаемому на его лице непонимаю. — Мы хотим поехать во Францию на новогодние праздники. И без твоего разрешения на границе могут возникнуть проблемы.

— Куда?

— Шамони. Они обожают горнолыжные курорты, — улыбаюсь, поясняя причину выбора.

— Они? — мужчина отвлекается от чтения и недоуменно взирает на мое раскрасневшееся лицо.

— Сергей и Семен, — не очень-то приятно наблюдать, как Медведев меняет в лице, болезненно сверкнув глазами.

— Ясно. Есть ручка?

— Да, конечно, — суетливо отыскиваю ее и одергиваю руку, когда наши пальцы соприкасаются. Это лишнее. Лишнее так смотреть на меня теперь, то и дело хмуря лоб, и уж точно ни к чему задерживать свои пальцы на коже моей ладони.

— Когда улетаете?

— Через неделю. Вернемся к Рождеству.

Я отвлекаюсь на подошедшего официанта, начинающего снимать с подноса тарелки и еще больше смущаюсь, видя перед собой тарелку с пастой.

— Заказал по памяти. Надеюсь, твои предпочтения не изменились? — заметив мои нахмуренные брови, интересуется мой спутник. Я не хочу есть с ним, не хочу притрагиваться к вину и постоянного отводить взгляд, когда пылающие от столь пристального внимания щеки, заставят его ошибочно предположить, что на меня действует его обаяние и раскаявшееся выражение лица. Потому что ничего этого во мне нет и в помине. Хочется бросить салфетку на стол и унестись подальше от человека, который напрочь похоронил своим непомерным эгоизмом все то хорошее, что мы могли бы потом вспоминать.

— Андрей, — все же решаюсь на откровение. — Мне всего лишь нужно разрешение. И я его уже получила. Боюсь, что ужин не совсем уместен. По крайней мере, не в нашем случае.

— Разве мы настолько чужие? — смотрит так, что я отшатнувшись вжимаюсь в кресло, пугаясь блеска его карего взора. — Один ужин. Один разговор.

— Не о чем нам говорить. Все уже давно сказано.

— Не хочешь говорить, тогда просто выслушай, — наполняя свой бокал красным вином, он подносит бутылку к моему, но я вовремя накрываю фужер ладонью.

— Я за рулем, — беззастенчиво вру, зная, что стоящий за окном автомобиль мужа с его личным водителем, не остался Андреем незамеченным.

— Ладно. Противен? — горько усмехнувшись, он отворачивается и принимается следить за падающими с неба хлопьями. Я прекрасно расслышала вопрос и знаю, что могу не отвечать, поскольку он скорее риторический, брошенный в пространство лишь оттого, что мужчина и сам понимает, каких дров успел наломать.

— Нет. Скорее, мне тебя жаль, — думаю, лучше прояснить все на месте, окончательно расставив точки.

— Это еще хуже. Только я даже жалости твоей не заслуживаю. Я…

— Андрей, я не психолог и мы не в кабинете психологической разгрузки. Меня ждут дети, муж. И, прости, говорить, действительно не о чем.

— Знаю, — он вновь берет меня за руку, пытаясь остановить мой порыв встать из-за стола. Не знаю, что я испытываю, ощутив тепло его кожи на своем запястье, но вряд ли меня настигает ностальгия по прошлому. — Прежде, чем ты уйдешь, я хочу сказать тебе спасибо. За жизнь, которую мы прожили вместе, потому что сейчас я твердо знаю, что ты была лучшим из всего, что со мной случалось. И за сына. Я знаю, что все эти годы ты прилагала усилия, чтобы я не пал еще ниже в его глазах. Я этого не заслуживаю, Маша, и всегда буду благодарен за твою доброту.

— Я делала это не для тебя, — освобождая руку из его захвата, я беру шубу, и напоследок признаюсь в сокровенном:

— Ты последний человек в этом мире, ради которого я пошевелю хотя бы пальцем.

Руслан молчит всю дорогу. И это странно. До моего появления в жизни

Сергея, он виртуозно скрывал свою страсть к разговорам за маской сосредоточенности. Крутил баранку, отвечая на рабочие вопросы, и старался не смущать начальника, не отрывая взгляда от дороги. Я сделала невозможное: стянула с него оковы молчаливости, вовлекая в болтовню о насущных делах. Мы обсуждали прорехи в системе образования, делились недовольством по поводу устрашающих задачек в школьных учебниках, иногда обсуждали проблемы города, пока мой муж сосредоточенно готовился к совещанию, одиноко устроившись на заднем сидении.

Сейчас же я ему благодарна за тишину, позволяющую переварить услышанное.

— Вы ели? — прохожу в кухню и целую мужа в макушку, наслаждаясь запахом его шампуня. Поддавшись порыву, я крепко обнимаю его за плечи, ничуть не опасаясь, что он сочтет меня сумасшедшей. — Я бы корову съела.