Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 29

— Когда мы его вернем.

— Когда мы вернем его… что будет с Черноземьем?

Его мучал этот вопрос уже много лет, с тех самых пор, как он впервые представил себе реальную перспективу возвращения в белый город. Оракул, понимая причины вопроса, улыбнулся.

— Когда-нибудь мы вернем и Черноземье. Верь мне, сын мой. Когда-нибудь мы вернемся туда в третий раз, вернемся полноправными хозяевами, с которыми не станут спорить, и не попробуют. Как знать, может, ты станешь тем, кто заложит в Черноземье настоящий город — и он станет местом расцвета кочевников и их прорывом… Элдойр тем и велик, что распространил свое влияние до краев обитаемого мира. Если болеет одна ветвь, другая помогает ей…

— Что-то западная ветвь в нашу сторону даже не шелестит, — мрачно заметил Летящий.

— Ты верно угадал причину, по которой я позвал тебя. Готовься к поездке в Мелтагрот.

— Загорье? — Летящий ощутил приятное возбуждение, — ты не шутишь? Ты отправишь меня туда? Но зачем?

— Принц-трещотка! — слегка повысил голос Оракул, — кто-то из нас должен провести переговоры, и я хочу проявить к владыкам Загорья достаточно уважения. В мечтах о будущем не забывай о настоящем — Восток мы потеряли, и нельзя потерять и Запад. Я доверяю тебе важное дело, Летящий. Как только первое войско войдет в Элдойр, возьми двадцать воинов, не больше, но и не меньше, и отправляйся в паломничество, а как только срок его выйдет — двигайся с ними на Запад. И тогда делай, что сможешь — а ты сможешь — но выторгуй нам помощь. А теперь… Посиди со мной.

Он принял позу для погружения в предвидение, и его внук сделал то же, хотя и не собирался сейчас упражняться в Силе. Выровнять поток было делом нескольких вдохов для умелого и опытного, и делом долгих часов — для новичка. Дыхание Ильмара Элдар замедлилось, он слегка качнулся, ловя тонкий ветерок из другого мира, его тело было совершенно расслабленно — одновременно с этим, подкрасться незамеченным не мог никто. Иногда Оракул открывал глаза, но в такие минуты он все равно видел не то, что ему предлагала реальность — перед ним неслись тонкие ожерелья событий, и, не напрягая внутренний взгляд, он мог рассмотреть любую из приблизившихся жемчужин…

— Что ты видишь, когда вот так, как сейчас, смотришь? — полюбопытствовал Летящий, не в первый раз за свою жизнь, — другой мир? Будущее? На самом деле — что ты видишь?

Черные глаза провидца казались двумя полудрагоценными, отшлифованными до зеркального блеска камнями. Нельзя было распознать ни радужного обода, ни зрачка. В минуты прозрений Оракул смотрел сквозь своего собеседника — поговаривали, что даже сквозь время.

— Тшшш, — попросил Ильмар Элдар своего внука, складывая руки на коленях, — запомни, Летящий: я не вижу будущего. Я просчитываю вероятности.

Он закрыл глаза, и Летящий с удовольствием окунулся в знакомое ему молчание — спокойное, созерцательное, мудрое. Его, натренированного в управлении Силой, задевал лишь легкий отголосок того, что видел его дед; не картины и не звуки, лишь смутно уловимые чувства. И даже этого эха было достаточно, чтобы испугаться — или обрадоваться.

Если Летящий хотел — он мог бы управлять Силой, унаследованной от предков, владеть ею так, как считал нужным: возможно, зажечь огонь коротким взглядом или верным словом, или заставить подчиниться дикое животное; но он никогда не пробовал ничего из доступного воображению — по крайней мере, осознанно.

Зная, как опасно умение в руках неумелого, юный воин справедливо рассудил, что упражнения эти он оставит на потом.

— В вероятностях будущего, — задал он вопрос старшему отцу, — видел ли ты меня?

— Я видел твою Силу. Она велика.

— Почему же я не чувствую ее и не управляю ей, как ты? — вздохнул Летящий тихо.

— Ты научишься, — ответил Оракул, когда его погружение в себя было закончено, — ты обязательно научишься, и станешь править лучше, чем это удалось у меня. Только не спеши.

Летящий размышлял над этими словами еще несколько дней; они звучали повсюду, о них напоминала каждая мелочь в повседневном быту войска и переселенцев.

Он не любил свои прозрения, видения, провидения; он даже по-своему презирал их. И мать, и дед слишком высокое значение отдавали знакам, которые можно было истолковать двояко. Прочие воины верили во все подряд — включая сны, приметы, угрозы шаманов бану и гадалок-южанок, и старые суеверия еще не покинули их. Летящий же боролся с суевериями насмерть, и для него существовали только знаки-удары, такие, против которых не возразить.

Пока вероятность не приближалась к абсолютной, он старался не видеть ее.

***

Душное белое небо предместий, невыносимая вонь выгребных ям, утомительная, изматывающая работа и скудный малосъедобный паек — если уж выбирать себе ад, то именно таким его представлял Летящий.

Глаза его были воспалены, болели ноги, все до единой мозоли нарывали, и постоянно — круглосуточно — хотелось спать. Летящий впервые в жизни открыл для себя способность засыпать не только верхом — какая мелочь! — но также засыпать стоя перед капитаном отряда, командирами дружин, проповедниками, и даже — с открытыми глазами. Он не реже раза в день приходил в шатер матери — как того требовал, разумеется, обычай, — но не успевал перекинуться с ней и парой слов — падал на ее постель, не раздеваясь, и отключался в падении.

Каждую свободную от бесконечных окриков и построений минуту Летящий проводил лежа. Теперь он не вспоминал ни о вечерних посиделках в шатрах, ни о том, чтобы перекинуться в карты.

— Демоны живут в благородном господине, — мурлыкала Молния с самого утра незатейливую песенку, вычищая его одежду, — они порвали рукава его кафтана и испачкали пылью его штаны…

Улыбаясь самому себе, Летящий закинул руки за голову. Немилосердная жара просто убивала. Жара, жара… где предел ей? Влажность и жар превратили в баню здешние места; у родника стоял пар столбом, но пыль, смешавшись с влагой, и не думала оседать, только липла к потному телу, оседала на крупах лошадей и в каждой кружке. Привычный к пыли Летящий посмеивался, глядя на то, как скрипели зубами соратники с западных земель после каждого обеда.

Он перевернул повязку на лбу: нижняя ее часть промокла от капелек пота. «Странно, — думал в полузабытьи молодой Элдар, — прежде такой жары не видали, что ли? Я как губка… как сухой кусок сыра… останется ли от меня на таком пекле что-нибудь?». Сон не шел, но и ни на что, кроме сна, сил не было. На кольях над ним легкий, неумолимо жаркий ветерок колыхал когда-то ярко-красную ткань навеса. Молния возилась со щетками. Лошади, из тех, что сообразительнее, долбили копытами землю у водопоя и ложились прямо в сырую грязь.

Где-то вдали заунывно пели на три голоса три проповедника. Сейчас это, кажется, была третья песнь из Писания. Но подробностей Летящий не слышал. Прямо над ним звучал другой голос.

— Демоны живут в молодом хозяине, демоны стоптали его сапоги… — подвывала беспечно Молния, колотя щеткой по седельнику. Летящий вздохнул, опасаясь шевелиться — так невыносимо жарило со всех сторон, что он чувствовал себя ящеркой на солнцепеке: из самосохранения лучше было просто замереть в относительной тени.

— Демоны стоптали его сапоги… духи степные оторвали каблуки и пожрали ремня изнанку…

— Я тебя прошу, о сладчайший голос греха, уймись, наконец! — опередив Летящего всего на мгновение, взвыл Гиэль, растянувшийся под навесом по соседству, — ты меня убиваешь!