Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия - Страница 21

Этот же тошнотворный коктейль злости и беспомощности он сполна ощутил снова, стоя над убитым крагхом и глядя на худенькую, стриженную под мальчика девушку в тонкой рубашонке.

Он злился на нее — потому что она теперь жила в его доме, и он был вынужден каждый день лицезреть двуликую, на себя — потому что нечто странное произошло с ним самим, как будто провернулось с щелчком внутри, и оттого он больше просто не мог ее ненавидеть, на весь мир — потому что с приездом в Роутон все пошло наперекосяк, казалось, небесный купол дал трещину, и она, змеясь, с треском бросает вниз все то, что составляло его веру.

Он не мог больше ненавидеть девчонку только потому, что она была двуликой. Не мог — и все. Как будто видел самого себя со стороны, барахтающегося в луже с отбросами. А она медленно подходила, протягивала худую руку, отчего теплело на сердце, и все гадкое, мерзкое, что накопилось в памяти, отваливалось грязными хлопьями, оставаясь далеко позади. Сам же он… судорожно хватался за ее слабые тонкие пальчики, все четче осознавая: если она уйдет, ему будет еще хуже.

И оттого Мариус ощущал себя беспомощнее слепого котенка — потому что не понимал, что же происходит вокруг него, зато начинал понимать, что происходит с ним лично.

Единстенное, что пока стало ясно — то, что магистр Святого Надзора что-то скрывает, и то, что крагх приходил за мелкой. Он, Мариус, совершенно был неинтересен ночному гостю. Чудовище пришло, считай, за соплеменницей. То, что он не подумал и убил крагха, не допросив, вызывало колкое, едкое раздражение. Убил, да. Потому что сердце вдруг екнуло — а ну как достанет девку. Это уже потом рассудок протестовал, мол, а что такого? Что случилось бы, дотянись крагх до двуликой? Но в те мгновения что-то дернулось глубоко внутри и не позволило чудовищу… получается, убить такое же чудовище.

Он собственноручно отвез мертвого крагха в отделение Надзора и злорадно наблюдал, как блевали в углу двора подчиненные, которых он заставил рубить тело твари на части, а потом зарыть в углу двора. Почему рубить? Таков порядок, так учили Стражей, и Мариус не считал нужным отступать от традиций. Потом он уединился в кабинете и нарочито долго заполнял рапорт. А мыслями все равно пребывал дома, и перед глазами, в призрачном лунном свете, двуликая в этой своей прозрачной рубашечке, которая не столько скрывает, сколько подчеркивает маленькую грудь, и почти беспрепятственно позволяет разглядеть темный треугольничек внизу живота.

Крагх знает что творилось.

Мариус был точно уверен в том, что люто ненавидит всех двуликих, которые когда-либо ему встречались.

А потом оказалось, что — нет, ошибся, и как глупо ошибся… просто слов нет, как глупо.

Он посадил отвратительную кляксу на бумагу, выругался, думал — переписать отчет — но затем оборвал себя. Незачем. И без того дел по горло.

До конца дня он планировал отвезти Тиберика в частную школу для мальчиков, где готовили будущих студентов академии Естественных наук. Если к тебе в дом является крагх, который при этом желает зарубить твою рабыню, от маленьких детей всяко лучше избавиться. В школу сдать, то есть. А еще он собирался там же, в Эрифрее, посетить лавку лучшего артефактора столицы и набрать у него сигнальных и охранных артефактов для дома. В конце концов, там оставался он сам, Марго, Робин и… В общем, главный источник беспокойства.

Он отложил перо и устало потер глаза.

Ночное нападение, двуликая рабыня, которую он заполучил себе на беду, убитый Фредерик, Око Порядка — все выстраивалось в бестолковую мешанину цветных кусков мозаики и не желало складываться ни во что понятное. Но одно стоило признать: он, Мариус Эльдор, уже стал на скользкую дорожку ереси. И случилось это даже не тогда, когда не сказал всю правду Магистру. Тогда, когда спросил — у тебя есть крылья?..

Он уже заканчивал работу и собирался домой, чтобы забрать Тиба и с помощью артефакта телепортироваться в Эрифрею, как в дверь тихонько и очень нерешительно постучали.

— Входите, — стальным тоном приказал Мариус.

Но вместо ожидаемого недотепы-местного архивариуса отдела увидел ту, кого менее всего желал видеть — и при этом отдавал себе отчет, что увидеть не отказался бы.

Ровена за прошедшие годы совершенно не изменилась. Все та же роскошная грива светлых волос, вьющихся, оттенка спелой пшеницы, все те же зеленоватые глаза, немного кошачьи. Маленький, легкомысленно вздернутый носик, красиво очерченные скулы и щеки с ямочками. Все те же тонкие, породистые запястья, украшенные браслетами, все та же осиная талия и нескромный вырез, позволяющий заглянуть несколько глубже, чем положено.

Она была как лучик света посреди мрачного кабинета. Заблудившийся солнечный зайчик.

И внезапно Мариус растерялся, так, что даже привстал, опираясь ладонями о полированную столешницу. Он не знал, что сказать бывшей жене — жене, которая его предала, которая убила их ребенка, но которую он полюбил когда-то. И память о том, как Страж Надзора впервые поцеловал прекрасную девушку, еще не умерла, не покрылась слоем пыли и праха.

Потом он взял себя в руки. Давно ведь оставил прошлое прошлому, так к чему все это? Зачем она пришла? Просто повидать? Но Ровена была не из тех женщин, которые что-то делают "просто". Так какого крагха?..

— Ты, — буркнул он, садясь обратно за стол.

— Привет, — тихо сказала Ровена, и ее голос отдался в голове звоном маленьких хрустальных колокольчиков, — привет, Мариус… Я слышала, что ты вернулся, но все никак не находилась свободная минутка, чтоб зайти.

Она неторопливо вошла, прикрыла за собой дверь и огляделась в поисках свободного стула. Таковой стоял прямо напротив стола, и Ровена, едва заметно улыбнувшись своим мыслям, села.

Мариус пожал плечами. Он не знал, что ему говорить и как себя вести. И было это… невероятно больно, неприятно и тошно — оттого, что по-хорошему надо предательнице засветить в глаз, но не может… И потому, что не привык бить жену, и потому, что Ровена была так же красива, как и в день их свадьбы, в день, когда Мариус Эльдор совершил одну из самых поганых ошибок в своей жизни — женился на женщине столь же эффектной и пустой, как перезвон золотых монет.

— Что тебе надо? — наконец спросил он, разбивая тяжелое молчание.

Ровена только бровью повела и снова улыбнулась — но уже не уверенно, а как-то жалко.

— Да вот… пришла посмотреть на нового приора Роутона. Рада за тебя, очень рада. Всегда знала, что ты добьешься хорошей должности.

— А что ж не дождалась? — не удержался, съязвил Мариус.

И вспомнил, как вернулся домой раньше времени и застал ее, в супружеской постели, стонущей и извивающейся от страсти под желторотым юнцом. Тогда… он чуть шею не свернул сынку местного богатея, но опять-таки, Ровена не дала. Орала так, что стекла тряслись. И именно тогда на него наконец снизошло озарение, что Ровена — попросту пустышка, причем пустышка красивая, но совершенно не уважающего своего мужа.

А теперь вот сидит перед ним, вытянулась в струнку, руки сложила на подоле дорогого платья.

— Все ошибаются, Мариус. И я тоже… ошиблась. Я всего лишь женщина, и могу…

— Ну конечно, — от злости кровь в голову бросилась, — ребенка ты нашего тоже по ошибке убила, а?

Ровена тяжело вздохнула, промолчала и опустила глаза.

— Я… — прошептала она, и ее тихий голос коснулся натянутых нервов как крыло мотылька, — я так сожалею… Мариус… обо всем, что сделала тогда. Если бы ты знал.

Мариус нарочито громко захлопнул крышку чернильницы и принялся складывать бумаги в стопку.

— Ты пришла, потому что у твоего нынешнего мужа не все гладко с деньгами, а?

— Нет.

— Ну надо же, вид оскорбленной невинности…

— Я пришла, потому что так и не смогла тебя забыть, неужели непонятно? — Ровена резко поднялась со стула, ее волосы рассыпались по плечам золотым манто, — я пришла, потому что мне хотелось тебя увидеть. Правда, хотелось, Мариус. И я… я скучала, хочешь верь, хочешь не верь.