Святослав, князь курский (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 21

Совместно отстояли торжественный молебен в храме Пресвятой Богородицы, строительство которого было начато еще преподобным Феодосием незадолго до его кончины в 1074 году. Храм был наполнен солнечным и свечным светом, запахом ладана и лампадного масла; по-ражал великолепным алтарем, огромным иконостасом, множеством икон с темными строгими ликами святых, освещаемых лампадками, обилием золота, чудной росписью стен и торжественностью. И даже после того, как храм князьями был покинут, торжественность момента: посещение святого места, проповедь митрополита, праздничная литургия — осталось в сердцах и душах и говорило о величии Руси и настраи-вало прибывших князей на лад и согласие.

«Достойный сын достойного отца, — отметил Святослав Ольгович мудрость Мстислава Владимировича. — У кого после всего увиденного и услышанного язык повернется перечить великому князю? Ни у кого. Таких безумцев не сыщется». Святослав Ольгович хоть и был одним из младших князей на этом съезде, но мыслил вполне здраво и разумно: Мстислав Владимирович полностью следовал по стопам своего велико-го родителя и не скрывал того.

«Братья! — открыв снем, обратился он к собравшимся князьям с ре-чью. — Я сел на стол отца не потому, что прельщен властью, а потому, что хочу соблюсти порядок в нашем государстве, установленный моим отцом, когда младшие почитают старших и никто никого силой не примучивает[76] и не обижает. Древний греческий мудрец, именем Платон,[77] писал, что власть — это опека закона. Вот я и хочу, чтобы все мы жили по закону, а не по праву сильного и дерзкого, обижающего слабого. А если найдется у нас кто такой, кому закон и порядок будут не по нраву и станут им попираемы, — сделав паузу и обведя пристальным взглядом присутствующих, продолжил он, — то, будь он хоть моим братом, хоть сыном, тут же будет призван к ответу. Станем же жить, братья, в любви и согласии, в помощи друг другу — и тогда ни один враг не будет стра-шен Святой Руси!»

Князья слушали речь Мстислава внимательно, не перебивая, но вот какие мысли роились в их головах, было не понять. Вряд ли они все соглашались со сказанным великим князем, но возражать открыто не смели.

«Слова, слова, — подумал Святослав Ольгович, которого жизнь, не-смотря на молодость лет, сделала уже закоренелым скептиком. — Пока одни слова. Говорить слова сейчас все мастера, и ссылку на древних мудрецов ввернуть для красного словца — тоже мастера. А вот какие дела последуют за словами — еще увидим…»

Однако вскоре, а точнее через год, Святослав Ольгович убедился, что у Мстислава Владимировича, великого князя киевского, слова не расходятся с делами. И убедился, как ни странно, на примере своего брата Всеволода, князя Тмутараканского, доводившегося Мстиславу по супруге своей Агафье зятем. Но сначала в этом убедились братья Воло-дарьевичи, князья галицкие. После смерти их отца, Володаря Ростисла-вича, они еще какое-то время, опасаясь тяжкой руки киевского князя Владимира Мономаха, жили мирно, находясь в тех уделах, которые им были завещаны. Но после смерти Мономаха князь Владимирко не по-желал оставлять брату Ростиславу Перемышль. Между ними возникла рознь. И не просто рознь, но кровная вражда. Владимирко призвал к себе в помощь венгров, а Ростислав — двоюродных братьев Игоря и Рос-тислава Васильковичей. Узнав о смуте, Мстислав Владимирович тут же собрал ближайших русских князей с дружинами и послал их на усмире-ние братьев. Не успели русские дружины подойти к городу Чирску, как князь Владимирко, чувствуя за собой вину, что привел в свое княжество иноземцев, был вынужден бежать в Венгрию к тестю со всей семьей, где находился до тех пор, пока не был прощен Мстиславом.

То же самое случилось и с Всеволодом Ольговичем, который в лето 6635 от Сотворения мира[78] придя из Тмутаракани с дружиной и 7000 половцев ханов Оселука и Осташа к стенам Чернигова, потребовал от Ярослава Святославича черниговский престол. Видно, кровь матери, гордой и властолюбивой гречанки, текшая в его жилах, не давала спокойно жить, требуя большего, чем имел. Князь Ярослав вначале решил дать Всеволоду сражение, но, увидев в его войске своих сыновей, свя-занных по рукам и ногам, которые в любой момент могли быть под-вергнуты казни, переменил решение и сдал город Всеволоду, а сам с освобожденными сыновьями и остальным семейством выехал в Муром и Рязань. В Тмутаракань возвращаться он уже не пожелал — знал, что дни этого княжества уже сочтены. Знал, что никто его там уже не ждет. Впрочем, не только его, но и других русских князей.

Всеволод сел на княжеский стол, а его союзники, половецкие ханы Оселук и Остош, со своими ордами отошли к Ратмировой дубраве за Вырь-реку и там стояли, ожидая дальнейших распоряжений со стороны Всеволода, согласно состоявшемуся между ними уговору. Однако степ-ные воины стоять на одном месте спокойно не могли и принялись рыс-кать по окрестностям в поисках наживы, доскакивая порой до посем-ских городков, что вызывало недовольство Переяславского князя Яро-полка Владимировича, возмущало князя курского Изяслав Мстислави-ча. А, главное, раздражало великого князя киевского Мстислава Влади-мировича, обещавшего всем справедливость и порядок.

Святослав Ольгович хоть и одобрял действия брата, как и осталь-ные Ольговичи, по занятию черниговского стола, однако предупредил его о последствиях:

— Рискуешь, брат, Мстислав тебе этого не спустит… на снеме о том предупреждал… да и с галицкими князьями на деле доказал. Смотри…

— Кто не рискует, тот на великом столе не сидит! — отпарировал с беспечностью юнца уже начинавший лысеть Всеволод. — Разве сам Мстислав не рисковал, когда киевский престол под себя примерял? — добавил он уже более вдумчиво и серьезно. — Рисковал, еще как риско-вал! Ведь не по старшинству рода взял… Так чего же мне не рискнуть! К тому же я ему не просто вешний пух с куста, а зять. Родственник!

— Смотри, брат, риск риску рознь, — вынужден был пожать плечами Святослав, видя бесполезность своих слов. — И на родство особо-то не надейся… Оно хоть и говорится, что своя рубашка ближе к телу, но это же Мстислав…

Но разговор — разговором, а дело — делом. Поговорив с младшим братом о возможных неприятных последствиях, Всеволод Ольгович вскоре об этом разговоре забыл, занятый более важными заботами: ук-реплял Чернигов, готовясь к возможной обороне от войск Ярослава Святославича и его сыновей. Но благодушествовать ему долго не при-шлось: узнав о самоуправных действиях Всеволода Ольговича и возму-тившись ими, киевский князь прислал в Чернигов грозное послание с требованием немедленно возвратить черниговский стол его законному владетелю, князю Ярославу, а самому отправляться вновь в Тмутара-кань или же тихо сидеть в Чернигове, под рукой дяди своего. Прочитав послание, Всеволод Ольгович переменился в лице, но упрямо мотнул головой: «Не оставлю этого стола, ни за что не оставлю. Пусть что хо-чет делает».

— Поможете? — спросил он родных братьев.

— Поможем, — заверили те.

— А вы? — задал он вопрос двоюродным Давыдовичам: Владимиру и Изяславу.

— И мы, — за двоих ответил младший, Изяслав. — Только уж, чур, Новгородок Северский пусть будет нашей вотчиной. Ты уж, брат, изви-ни, — смягчил он свой запрос извинением, — но за просто так чирей на седалище не садится, а тут придется выю под меч подставлять!

— Хорошо, — был вынужден согласиться с Давыдовичами Всеволод Святославич, впрочем, без особой радости на челе.

Ни Глеб, давно женатый и имевший уже двух сыновей: Изяслава и Ростислава, ни Святослав, ни Игорь уделов от старшего брата не потре-бовали, хотя в душе каждый из них хотел, чтобы Всеволод выделил из всей земли Черниговской и им по уделу. Хотя бы по маленькому. По одному лишь городку с волостями. Но благоразумно промолчали, по-нимая, что это не тот момент, когда у старшего брата можно что-то тре-бовать или просить, они все же не Давыдовичи… Только Святослав про себя отметил с каким-то безразличием: «Вот и началось деление княже-ства на уделы», — однако вслух опять же ничего подобного не сказал. Брату и без его едких замечаний сейчас несладко приходится.