Святослав, князь курский (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 20

— Неужели все так плохо с Тмутараканью?

— Плохо — это не то слово, — поморщился Ярослав Святославич. — Отвратительно. С одной стороны греки интриги плетут, все на сторону Византии переметнуться хотят… лишь дружину и побаиваются, с дру-гой половцы поджимают. От всего княжества только град Тмутаракань и остался. Так-то…

— И что же делать? — спросили вместе со Святославом сразу не-сколько князей.

— Держать. Держать, сколько сил есть и сколько Бог позволит…

Долго советовались потомки Святослава Ярославича, примеряясь и так, и этак к обустройству земли Черниговской и Тмутараканской, но договориться до конца, так, чтобы все были довольны, не смогли. При-шли к соглашению, что на княжеском столе в Тмутаракани быть пока что старшему сыну Олега Святославича, Всеволоду. С ним же там должны были находиться и дети Ярослава: Святослав, Давыд и Игорь, в то время как меньшой, Ростислав, оставался с отцом в Чернигове. По-чему Ярослав Святославич так настаивал на нахождении в Тмутаракани своих старших детей, видно было и без его пояснений: хотел иметь свои глаза и уши, чтобы следить за действиями племянника. Всеволод Свя-тославич, теперь уже князь тмутараканский, все это понимал, хмурился, но идти на откровенный конфликт с дядей не желал, по-видимому, на-деясь, что со временем все определится само собой.

Посадников же, поставленных еще покойным Давыдом Святосла-вичем по городам княжества, решили не менять. Новая метла хоть и чище метет, да старый конь борозды не испортит…

Следующий, 1124 год, на Руси начался с пожара в Киеве, когда вы-горело одних только церквей более тридцати, а сгоревшим дотла домам и избам — даже счету не было. В Чернигове по этому поводу не злорад-ствовали, наоборот, чем могли — помогли: князю и митрополиту — грив-нами, киевлянам — житом. Но как говорят на Руси: беда одна не ходит. В этот же год в Перемышле умерли сразу оба брата Ростиславича, Ва-силько и Володарь, собравшиеся идти войной на поляков. Был ли то божий промысел или поляки подсуетились, обольстив кого-нибудь из княжеских стряпчих и поваров звоном злата и серебра, а те и добавили в кушанье или питие злое зелье, теперь уже не узнать. Однако случилось то, что случилось. После них на княжеский стол в Перемышле сел Рос-тислав Володарьевич, сын покойного Володаря Ростиславича, а в Зве-нигороде — его брат Владимирко. Оба гордые и воинственные, жадные до рати и злата.

— Теперь жди замятни[74] в земле Галицкой, — поделился своими размышлениями по данному поводу с воеводой Петром Святослав Ольго-вич. — Не те князья, чтобы мирно княжить… И года не пройдет, как начнут воду мутить!

— Пока Владимир Мономах на великом столе, — был более сдержан в суждениях воевода, — будут вести себя смирно. Не посмеют смуту заводить… Побоятся.

— А потом?

— Что будет потом, то только Всевышнему известно, — уклонился от конкретного ответа многое повидавший на своем долгом веку воевода. — Как говорится, поживем — увидим.

— Поживем — увидим, — согласился с воеводой и с народной мудростью князь Святослав.

ВО ВРЕМЕНА МСТИСЛАВА ВЕЛИКОГО

Опять на Руси тревога, опять переполох: вновь случилось затмение солнца. Одиннадцатого августа, поутру, ни с того, ни с сего красное солнышко, ярко сиявшее в небесной лазури, вдруг черной пеленой за-крылось, став как нарождающийся месяц. Народ, видя такое чудо, исто-во крестился, шептал чуть ли не вслух «Отче наш», а некоторые, кре-стясь, вместо с молитвой Христу еще на всякий случай по языческой традиции шептали: «Чур меня!». Звонарь же Спасо-Преображенского монастыря, Федот, с перепугу ударил в набат. Народ перепугался еще больше: думали, что пожар. Однако нигде ничего не горело, а случив-шийся в ту пору поблизости от монастыря князь Святослав Ольгович, разобравшись в чем дело, чтобы пресечь начинавшуюся панику и смуту, не поленился лично взобраться на колокольню и собственноручно вза-шей согнать оттуда Федота.

Федота согнал, панику пресек, но слухи о смерти кого-то из стар-ших русских князей, моментально распространившиеся среди народа, пресечь уже не мог, даже тогда, когда солнышко, разогнав тьму, вновь ярко сияло на небосводе, словно и затмения никакого не было.

Но в этот год умерла только вдовая княгиня Святополка Изяслави-ча, и слухи затихли. Зато в мае следующего года, 19 числа, в Киеве умер великий князь Владимир Всеволодович Мономах.

— Теперь стоит ждать перемен, — заволновались черниговские кня-зья, узнав о кончине столь мудрого правителя и счастливого воителя. — Не может того быть, чтобы перемены не случились.

— Ярослав Святославич, — собравшись на очередной совет в княже-ской гридницкой, чуть ли не хором заявили Ольговичи и Давыдовичи своему дяде, — ты теперь самый старший в роду и тебе думать о киев-ском престоле. Отцов наших Мономах оттер, сославшись на вече, так, может, тебе теперь повезет. Поезжай в Киев, заявляй права. Мы как один тебя поддержим.

— Что ж, — согласился Ярослав Святославич с доводами племянни-ков, — попытка — не пытка. Только думаю я, что пока до Киева доберусь, там уже есть, кому на престол сесть! Ведь путь от Вышгорода до Киева ближе, чем от Чернигова. И недаром уже несколько лет в Вышгороде как страж, как пес цепной, Мстислав Новгородский сидит. Зря, что ли, его туда Мономах перевел…

— Не посмеет, — загудели Ольговичи. — По Русской Правде киев-ский стол — твой!

«Посмеет, еще как посмеет, — глядя на нерешительного дядю, даже не распорядившегося о сборе дружин, подумал Святослав Ольгович, — вот если бы братцу Всеволоду случилось, этот бы своей удачи не упус-тил… а дядя слаб духом, не по Сеньке шапка… то бишь корона Моно-маха для него». — Подумать — подумал, но вслух ничего не сказал: зачем же расстраивать братьев и черниговского князя раньше времени.

Святослав Ольгович оказался прав, словно в воду глядел: Мстислав не только посмел сесть на киевский стол, но, сев, тут же и другие столы распределил между своими братьями, отдав Ярополку Владимировичу Переяславль, Вячеславу Владимировичу — Туров, Юрию — Ростов и Суздаль, а Андрею — Владимир Волынский, в котором тот и так уже давно княжил. Мало того, что братьям столы раздал, он еще и сыновей своих столами и уделами наделил: Изяславу — Курск на Семи со всеми посемскими городками, Всеволоду — Новгород и Псков, Ростиславу — Смоленск. А чтобы узаконить свое решение и придать делу необрати-мость последствий, призвал всех русских князей на княжеский совет в Киев, пригрозив строптивым, что если не явятся, то могут быть вообще «вышиблены» из земли Русской.

Стать изгоями желающих не нашлось, а потому приехали все, да-же князья перемышльский и звенигородский, Ростислав и Владимирко Володарьевичи со своими двоюродными братьями Игорем и Ростисла-вом Васильковичами. Только полоцкий князь Давыд с братьями и сы-новьями не пожелал явиться, обиженный за смерть Глеба Всеславича, да Всеволод Святославич Тмутараканский, отрезанный от Киева вновь нахлынувшими половецкими ордами хана Бора, прорваться не смог.

Княжеский снем проходил не в самом Киеве, а рядом с ним, неда-леко от Печерского монастыря, славного на Руси святостью своих под-вижников Антония Печерского, Феодосия Печерского, преподобных Никона Великого и Нестора-летописца. Так что перед началом совета все прибывшие князья посетили не только мощи святых молитвенников, но и игумена печерского Маркела и митрополита Никиту, специально прибывшего из Киева по такому случаю. Многие князья впервые видели митрополита, и тем более мало кто из них знал, что митрополит Никита был всего лишь вторым русским первосвященником в Киевской митро-полии. Первым русским митрополитом был Иларион,[75] поставленный синклитом русских епископов по повелению великого князя Ярослава Мудрого в 1051 году, который сразу же по смерти Ярослава в 1054 году то ли схиму принял, то ли хитрыми греками был от митрополии отре-шен и тихо жил под именем игумена Никона. Сие осталось тайной, как говорится, за семи замками…