Покажи мне, зеркало… (СИ) - Нури Ирада - Страница 14

— Почему из всех сестер, ты выбрал именно меня? — испытывая непривычную робость, я не решалась поднять глаза и нервно теребила узорную тесьму на одежде. — Ты ведь слышал, что сказали взрослые, должно пройти несколько лет, прежде, чем я смогу переехать в твой дом.

В ответ, Эрдем-бей ухмыльнулся, и приподняв мое лицо за подбородок, заставил взглянуть на себя:

— Знаешь, а ведь мне было известно о том, что мой отец собирается просить у твоего отца разрешения на брак. Ты себе и представить не можешь, как меня это страшило. Политический брак — то, что нужно нашим семьям, но вовсе не то, что нужно мне, или готов поклясться, тебе. Я-художник, творческая натура, которая не может существовать без вдохновения, без чувств. Перспектива женитьбы на одной из обитательниц гарема, страшила меня. Подумай сама, что могло меня ожидать? Покорная воле родителей, безвольная, неспособная на чувства жена, рожающая в год по ребенку и мечтающая о том, чтобы муж поскорее взял в свой гарем другую, а ее оставил в покое.

Не удержавшись, я хмыкнула. Похоже Эрдем-бей совсем не знаком с гаремной жизнью, иначе понял бы, что мои сестры давно мечтают выйти замуж хоть за осла, лишь бы покинуть, наконец отчий дворец, и зажить собственным домом.

— А, почему, ты решил, что я не такая? Я ведь проявила покорность и безропотно приняла отцовскую волю? — сама не знаю почему, но для меня был важен его ответ, от которого могло зависеть очень многое.

— Ты? — наплевав на приличия, он громко расхохотался, не заметив, как враз смолкли голоса.

Из-за ширмы выглянула недовольная физиономия Арзу-аги — главного евнуха гарема, которая злобно на нас шикнув, вновь исчезла. Вновь послышались голоса, и Эрдем-бей, откинувшись на подушки весело на меня посмотрел:

— Погляди, ты вносишь хаос всюду, где появляешься. Тогда в саду, приняв тебя за мальчишку, я был поражен твоей безрассудной смелостью и дерзостью, узнав же, что ты дочь хана, я обрадовался, ибо именно о такой жене, я всегда мечтал. Порасспросив прислугу о тебе, я лишь утвердился в собственных предположениях — с тобой мне никогда не будет скучно. Не важно сколько лет пройдет три или тридцать три, уверен, что ты всегда будешь оставаться такой же бунтаркой, как и сейчас, а я, обещаю, что никогда и не взгляну на другую, зная, что дома меня ждет маленькая искорка, готовая в любой миг превратиться в опаляющее пламя, в огне которого я готов гореть до последнего вздоха.

Смысл большинства слов был мне непонятен, но мне нравилось, как это звучало. Мой жених был красивым, богатым, и как я сейчас смогла убедиться, веселым и добрым. В эту самую минуту, я, как никогда еще была уверена — мы подружимся.

Расслабившись, я улыбнулась в ответ болтая ногами в воздухе, чем еще больше развеселила нового родственника. Через несколько минут дело было сделано и убрав ширму, нас торжественно объявили мужем и женой. Под суровыми взглядами присутствующих, Эрдем легко поцеловал меня в лоб и достав из поднесенного слугой ларца ожерелье, надел мне его на шею.

Теперь, сразу стало понятно почему матушка перед визитом к отцу настаивала именно на пурпурных одеждах. Как оказалось, подарок Эрдема представлял собой искусное переплетение цветов и листьев из аметистов, изумрудов и бриллиантов, и невероятно шел к моему платью.

— Точь-в-точь, как твои глаза, — застегивая замочек, Эрдем наклонился к самому моему ушку.

Я зарделась от неожиданной похвалы и улыбнувшись подняла взор, который внезапно остановился на Джабире.

Застывший словно пантера перед прыжком, он не спускал глаз с рук моего супруга, в эту самую минуту поправляющего мои локоны. О, Аллах. Сколько же ненависти было в том взгляде.

Инстинктивно, я придвинулась к Эрдему и взяла его за руку, при этом не сводя глаз с Джабира, который перевел пылающий взгляд на меня. Два клинка: фиалковый и черный схлестнулись между собой, и неизвестно еще до чего бы наше противостояние дошло, если бы в эту самую минуту его не заслонила тучная фигура священнослужителя, желающего молодым бесконечного счастья, любви, процветания и много-много детей.

Так как официальную свадьбу решено было сыграть через несколько лет, не было принятого по такому случаю тожественного пира. Поздравив нас с браком, каждый отправился в отведенные ему покои, готовиться к предстоящему путешествию. Завтра с рассветом, мне предстояло покинуть родные края навсегда отправившись на свою новую родину — Стамбул.

* * * * *

Столица мира, как любовно называл Ибрагим — паша Стамбул, встретила меня палящим солнцем, криками чаек и шумом прибоя. Соленый морской воздух, столь непривычный для меня, жительницы равнин, ощущался довольно остро, с непреодолимой силой маня взглянуть хотя бы одним глазком на величественный Босфор, который сами местные жители любовно называли Истамбул богазы — Стамбульский пролив.

Как оказалось, в жизни "замужней женщины" были свои минусы, которые с каждым днем становились все очевидней. Сразу же после нигяха, мне покрыли голову покрывалом давая понять, что жизнь беспечного ребенка осталась позади. Отныне, я не могла выйти на улицу не покрыв волос, которые кстати говоря, мне надлежало собирать в косу, и не закрыв лица, смотреть на которое не имел права ни один мужчина не являющийся моим близким родственником. Но это еще не все. Как выяснилось, до заключения полного брака, входить во дворец отца Эрдема мне также было запрещено. Вместо этого, меня поселили в доме его недавно овдовевшей тетки, жившей через несколько кварталов от дворца. Новоявленной родственнице было поручено заняться моим дальнейшим воспитанием и обучением всему тому, что должна знать о ведении хозяйства замужняя женщина.

С Нилюфер-хатун, мы подружились сразу же. Несмотря на довольно суровый вид, она оказалась редкой хохотушкой, смеясь до слез над рассказами Эрдема о моих приключениях во время пути. В отличие от своей новой родни, мне при этих воспоминаниях было не до смеха. Сначала, мне пришлось до последнего момента скрываться от Джабира настойчиво ищущего предлог поговорить со мной, затем, я вынуждена была попрощаться с каждой обитательницей гарема, не упускающей возможности меня поддеть или оскорбить.

Последней, ко мне подошла Зейнаб ханым, и не думающая скрывать своего торжества. Сделав вид, что хочет поцеловать в щеку, она низко наклонилась и, чтобы только я могла услышать ее слова, прошептала мне в самое ухо: "Я рада, что больше никогда не увижу тебя, маленькая дрянь. Теперь, когда некому будет мешаться под ногами, я растопчу твою мать"

Я вскинула голову. Мой новый статус имел одно неоспоримое преимущество: никто, никакая даже самая любимая жена хана не смела разговаривать в подобном тоне с невесткой османского визиря, и, раз она сама напросилась…

Приблизившись почти вплотную, я с силой наступила ей на ногу, и предупреждая ее возглас быстро произнесла:

— Вчера, Джабир пытался посягнуть на меня, как на какую-то рабыню, — ее побледневшее лицо было для меня милее целого султаната, — одно мое слово, и твоего сына без промедления казнят за то, что посмел возжелать собственную сестру. Если до меня дойдут слухи, что ты посмела чихнуть в сторону моей матери, берегись, я обрушу небо и землю на ваши головы. А теперь топчи, если осмелишься.

Сама, не веря в то, что смогла дать достойный отпор той, кто всю жизнь угрожал мне расправой, я, едва сдерживаясь чтобы не расхохотаться прямо там, поспешила к выходу, где меня ожидал Эрдем в обществе моего отца, дающего последние наставления перед долгой дорогой. Джабира нигде не было видно, и это несомненно было к лучшему, потому что встречаться с ним я больше не хотела.

Отец, мать… я оставляла их с тяжелым сердцем. Меня, десятилетнюю увозят далеко от дома, и нет никакой надежды, что я увижу их вновь. Смогу ли я обрести счастье на чужбине в окружении чужих людей, говорящих на не всегда понятном мне языке?

Язык, на котором говорили в Гызылдаге, составлял смесь тюркских, персидских и арабских слов, что позволяло мне понимать все, о чем говорили новые родственники, но не всегда верно отвечать, что всякий раз вызывало очередной приступ веселья у моего муженька, передразнивающего мой акцент. Тогда я намеренно переходила на английский, наслаждаясь замешательством окружающих в числе которых был и Эрдем, морщащих от напрасных усилий лбы и тщетно пытающихся понять о чем это я толкую.