Путь в никуда (СИ) - Белов Дмитрий - Страница 33

Громкость и ритм нарастают постепенно, и с каждой октавой сужается кольцо фигур вокруг обреченной жертвы, распростертой на алтаре. Отзвук собственного пульса в ушах, как бой барабана: все быстрее и быстрее. Язычки пламени свечей с шипением взметаются вверх с каждым словом, добавляя свой вклад в симфонию звуков. Пугающий ритм гипнотизирует, не дает мыслить разумно, сопротивляться, действовать. Жертва на алтаре даже не пытается вырваться, лишь следя расширенными зрачками за неотвратимо надвигающимися фигурами в балахонах.

На самом высоком звуке жрец вскидывает руку и в когтистых пальцах блестит остро заточенная сталь изогнутого серпом лезвия. Пугающе медленно режущая кромка опускается к коже пленника. Звуки нарастают, слова сливаются в какую-то неразличимую какофонию, а барабаны бухают все яснее, как будто адский оркестр оккупировал пространство у стен, поддерживая своей музыкой таинство жертвоприношения.

Мальчишка кричит, протяжно, жалобно, дергая руками в бесплодной попытке прикрыться, защититься от неотвратимо надвигающейся опасности. Но конечности связаны на славу, и лезвие беспрепятственно касается беззащитного живота жертвы. Крик взвивается болевыми нотами.

Я дергаюсь вперед, не в силах выносить чужие страдания, в безнадежной попытке помочь обреченному человеку. И понимаю, что не в силах и шелохнуться. Даже прикрыть веки, чтобы не видеть творящегося ужаса, не могу.

Лезвие прочерчивает глубокую линию, сразу наливающуюся кровью, стекающей по бокам. Еще одна линия перпендикулярно первой, оканчивающаяся причудливым вензелем. Пленник кричит безостановочно, срывая горло, но его мольбы теряются в словах потустороннего в своей силе гимна. Жестокая пытка продолжается. Жрец вырезает на живом полотне руны заклинания, вливая в них силу яркими всполохами огня, от которого несчастный просто заходится в мучительных криках. Кровь течет по желобкам, стекая в подставленную чашу из желтого металла с такими же руками, что и на алтаре.

Мне жутко, желания наблюдать за чужими мучениями нет никакого. Но я сейчас не хозяин собственному сознанию и не могу повлиять на действие ритуала. Даже проснуться не могу. И от этого становится еще страшнее.

Еще живое тело планомерно покрывается символами призыва потусторонней сущности, неся боль и страдания приносимому в жертву человеку. Он уже не может даже кричать, только хрипит сорванным горлом, отзываясь на каждое жгучее прикосновение ритуального кинжала.

Но вот жрец остановился, занеся клинок, а окружающие звуки достигли своего апогея. Секундная задержка, как передышка перед неизбежным, и вместе с яростным боем барабанов и последними звуками гимна кинжал несется к сердцу жертвы. Вокруг сгущается осязаемая тьма, как монстр вот-вот готовый выскочить в мир, неся ему погибель.

Неожиданный порыв ветра срывает капюшоны с голов сектантов, обнажая лысые черепа покрытые кожей цвета индиго и вертикальные зрачки в желтых провалах глазниц. Кажется, я безмолвно кричу, не в силах осознать ужаса происходящего, поскольку жуткие создания только отдаленно напоминают людей. Гротескно изломанные контуры лиц застыли в предвкушении жестокой расправы над беззащитной жертвой, охваченной щупальцами плотоядно подрагивающей тьмы.

Но видимо в какой-то момент контроль над моим сознанием ослабевает, и крик, безумный от переполняющих эмоций, полный всепоглощающей безнадежности перед грядущим, прорезается вовне.

Рука жреца дернулась, и вместо того, чтобы пронзить сердце распростертой жертвы на последних словах гимна, лезвие лишь пробило грудную клетку, ранив, но не убив.

Тьма взвыла обманутым зверем. Воздух сгустился, не давая сделать вдох. Чаша полная крови разлетелась вдребезги, обдавая проступающие из небытия контуры возрождающегося божества. Но ритуал не был завершен, выброса энергии явно не хватало для возвращения к жизни силы более могущественной, чем видел бренный мир.

С ужасом понял жрец, что неминуемое возмездие постигнет его, если он сию же секунду не напоит идола эманацией человеческой смерти. Раз за разом погружается ритуальный клинок в тело жертвы, вспарывая плоть, но момент уже упущен. Напряжение растет, и смерть человека на алтаре уже не может остановить разворачивающуюся воронку, состоящую из сгустков шевелящейся в безмолвной жажде тьмы.

Все быстрее и быстрее раскручивается смертоносный смерч, раскидывая на стены тела сектантов. И ослепительная вспышка взрыва выкидывает меня в реальность и в собственное тело.

Еще не придя в себя, почувствовал, как голову безвольно мотает из стороны в сторону от того, что меня трясет что-то больно вцепившиеся в плечи. Еще не отойдя от власти кошмара, я слишком ярко представляю, что возрождающееся на моих глазах зло все же настигло меня. И хрипло вскрикиваю, отталкивая преграду перед собой, сдирая со своей кожи чужие конечности.

— Димка, Димка, что с тобой?

Пытается достучаться до моего сознания взволнованный до истерики женский голос. Постепенно, но я все же начинаю соображать, что к чему. Безумным взглядом обвожу теряющийся в предутреннем мраке полог палатки, склонившуюся надо мной растрепанную и испуганную девушку.

— А, что? — невразумительно пытаюсь и ответить и спросить сразу.

— Ты кричал. Я так испугалась… С тобой все в порядке?

— Извини. Просто кошмар. Зачем ты пыталась меня трясти?

— Тебя начало выгибать в судорогах, как будто что-то разрывает изнутри. Я боялась, что если ты сейчас же не проснешься, то…

— Могу не проснуться уже никогда, — завершил я за девушкой окончание фразы, которое она бы никогда не решилась произнести вслух. — Спасибо.

— За что? — недоумевающе спросила моя спасительница.

— За то, что разбудила. Дай мне пяток минут и встаем. Боюсь, что нам не следует здесь задерживаться. Как-то очень уж не нравятся мне мои сны, а последний в особенности. Да и предчувствие какое-то гложет нехорошее… Слишком уж неоднозначна эта ситуация со странными и совсем мне не свойственными снами. Нервирует, заставляя нервно оглядываться по сторонам, внимательно вслушиваться в окружающие звуки ночами. Не к добру все это.

Но в противовес ночной нервотрепке ходовой день проходил на редкость спокойно. Обычная сплавная рутина, даже акцентировать внимание не на чем. Плыли себе и плыли вразвалочку. Плеск весел, однообразный ландшафт за бортом, довольно-таки широкое русло, приличное течение. Никаких порогов и перекатов, судя по шуму течения, не предвиделось. Солнышко светит, птички поют, мошка не донимает — расслабон полнейший. Еще и жара — так и хочется все лишнее поснимать с разгоряченного физической нагрузкой тела.

Я уже давно загорал в одних подвернутых до колен штанах, спасжилет сиротливо покоился за спиной просто как дополнительная опора пояснице. Алинка уже час как канючила, что ей жарко. А женское нытье — это ж как комар над ухом. Да и с некоторых пор к просьбам конкретно этой представительницы прекрасной половины человечества я стал относиться до противного лояльно. Ладно, перебдеть — это тоже плохо. Дал отмашку на разоблачение. Все равно вроде как спокуха впереди. Пусть тоже позагорает маленько.

Еще с полчаса неспешного скольжения по водной глади. Судно шло споро, подгоняемое нехилым течением. Так еще и мы вошли в ритм, решив максимально ускориться, чтобы пройти за день больший километраж. Правой, левой; правой, левой — лопасти так и взлетали над водой, разбрызгивая сверкающие на солнце капли.

И вдруг нас резко дернуло, как будто мы на всем ходу вписались в невидимый под водой камень. Днище с противным скрежетом заскребло о невидимую преграду. По инерции судно крутануло, наклоняя кормой. На совсем недавно ровной глади разверзлась затягивающая водная воронка.

— Наклон вправо, — заорал я, пытаясь перераспределением веса выправить байдарку. — Греби, давай, давай. Быстрее.

Отрывистые команды так и сыпались совместно с судорожными попытками справиться с внезапно возникшей напастью и избегнуть киля. Я греб изо всех сил, пытаясь сдвинуть заклинившее плавсредство, которое все сильнее наклоняло течением. Алина тоже помогала на пределе возможностей, заполошно махая веслом. Но рывки создаваемые лопастями были тщетны.