Болтливой избы хозяйка 2 (СИ) - Шкот НатАша - Страница 51

— Бред, она не виновата! Этот твой отец, он…

— Да какой он мне отец? — оскалился мужчина, в ту самую минуту действительно став похожим на волка, — негодяй и насильник! Мать жалко. Она из-за него изгоем стала. Ее прогнали из дома и она жила среди чужих, непонятных ей существ. Для нее это худшая кара…

— Блииин, — совсем расстроилась Степанида. Так жаль стало прекрасную хрупкую женщину, пострадавшую вдвойне, — но это ведь несправедливо!

— Такие законы. Он не только изнасиловал мать, а украл все яблоки с ее дерева. Этого Жар Птицам не прощают! Молодильные яблоки очень ценны и их берегут как зеницу ока.

— И что же она делала? Как жила все эти годы, тебя растила?

— С деньгами проблем не было, у нее ведь волосы золотые и ногти, если ты заметила. Сложнее было жить среди людей и заботиться о ребенке. Но она справилась и не отправила меня в детдом.

— Да ну, какой детдом! Ты что, Славик! Она же мать!

— Ты не знаешь, какие они существа, Штефа! — он покачал головой, — то, что мать смогла вырастить меня, находиться среди людей— большое чудо. Жар Птицы всю жизнь живут сами. Никогда, понимаешь, ни-ког-да, не общаются ни с кем, кроме себе подобных, но и то, раз в сто лет. Ей очень тяжело было. Нам не понять.

— Хм, ну тогда и правда чудо…

— Да… Когда я вырос достаточно, чтоб обходиться без нее, она купила себе дом на берегу озера и поселилась одна. А я стараюсь даже не звонить ей лишний раз, боясь создать дискомфорт. Но она, парадоксально, всегда знает, когда я участвую в забеге и приходит, чтоб уберечь!

— Расскажи про шаль, — попросила Степка после паузы, во время которой думала об удивительной Жар Птице. Вот у кого судьба не подарок, грех тут жаловаться на долю Слагалью, — она ведь особенная, ты говорил ее мама плела? Не такую ли она подарила сегодня Белой Бабе?

— Да, — согласился мужчина, — накануне твоего дня рождения я сидел дома и ломал голову, что бы такого тебе подарить. И тут, представляешь, ко мне заявляется мама. И говорит, на мол, подари невесте. Я опешил, откуда знает? Ведь до этого мы больше года не общались. А она просто отдала и исчезла. Уже позже, когда шел к тебе, почувствовал опасность и понял, что она права была.

— А какую опасность ты почувствовал, можешь объяснить?

— Не могу сказать тебе точно, — задумался он на мгновение, — но такое ощущение… словно охотник рядом. Это чувство у любого хищника в крови. Вот и в отношение тебя мне периодически чудится его присутствие. Словно вот-вот кто-то выстрелит, а я не знаю, с какой стороны и боюсь, что… не успею спасти.

Степка проглотила ком страха, отодвинув от себя тарелку. Увидев ее перекошенное лицо, Славик испугался.

— Прости, любимая! Опять косякнул, — он ударил себя по лбу, — просто ты спросила, я ответил, не подумав.

— Д-да нет, ничего… Сама правду просила. А… как часто у тебя такое чувство?

— Острее всего было возле твоего дома в день рождения. Еще несколько раз, вроде, но гораздо слабее. Сегодня было, когда я в квартиру Николая ломился, но скорее всего я просто твое волнение почувствовал.

— Понятно… Но, кто же на меня охотится и почему? Может все тот же хапун?

— Мы выясним, любимая, обязательно выясним! — Славик оказался рядом, присел у кресла и сжал ледяные ладони, — ты не бойся, главное носи шаль. В ней ты невидима для разной нечисти. И брошь Петра Ильича не снимай, хорошо?

— Д-да, хорошо… Я так и делаю!

— И где же тогда шаль и брошь, скажи мне, пожалуйста?

— Э-э-м, шаль в сумочке, она не очень шла к наряду, — ответила Степка, моргнув, — а брошь на дубленке.

— И ты думаешь они тебе помогут из сумки? Ох, Штефа, Штефа! Беспечно относишься к себе! Хоть бы подумала о нас, представляешь, что с ним станется если с тобой что-то произойдет?

— Ладно тебе, Слав, — покраснела Степка, — я все поняла и сейчас надену брошь!

— И шаль! Она же тонкая, повяжи на шею!

— Ладно! Ладно! — Степка поднялась на ноги, обошла Вячеслава и склонившись над сумочкой, извлекла шаль, повязала на волосы, как шарф. Сняла с дубленки брошь и приколола на свитер, — сделано, товарищ участковый!

— Молодец! — Славик снова незаметно оказался рядом, заставив вздрогнуть. И как он так бесшумно передвигается? Сграбастал в объятия и уселся вместе с ней в кресло, — вот так лучше. Спрашивай, что еще тебе рассказать?

Степка беспокойно заерзала на коленях, борясь с эмоциями. Как обычно, желание прижаться к широкой груди и запустить пальцы в волосы, накатило сразу, стоило только почувствовать его прикосновение. Из головы напрочь улетели все вопросы. Но мужчина как-то по своему расценил ее замешательство и проговорил, внезапно хриплым ставшим голосом:

— Я настолько противен тебе? Да? Ты… все-таки водяника выбрала?

— Что? Нет, не противен, Славик! Что ты! — Степка подняла на него свои разноцветные очи и поглядела виновато. В который раз прокляла про себя жениховскую лихорадку, голод телесный и Числобога за одно, — я… это трудно говорить, но я скажу, что бы ты впредь не чувствовал себя обиженным. Слав… — она набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и выпалила правду, надеясь, что мужчина перестанет злиться: — да хочу я вас! Всех хочу! Да так, что зубы ломит и ноги подкашиваются!

Вячеслав в ответ издал звук, похожий на кряканье.

— Д-да? — протянул он, — даже так? Ничего себе… здорово! — и сделал неожиданную вещь. Резко посадил ее на стол, а сам устроился к кресле между ее ног и уткнулся носом в живот, — теперь не отпущу…

— Ой! — пискнула Степка и вцепилась в его волосы, — с-стой, Сла-вик…

— Угу, стою… — ответил он где-то в районе ремня ее джинсов.

— Я… это сказала, что бы ты понял, я не шарахаюсь от тебя. Я… просто боюсь, что не утерплю… — признаваться было тяжко, но необходимо, — на расстоянии еще могу терпеть, но стоит только прикоснуться…

— Не бойся, я утерплю! — он дышал ей в живот таким горячим воздухом, что обжигал даже через ткань одежды и лишал последних здравых мыслей.

— И… еще! С-славик! Ну послушай же меня! — она больно дернула его за волосы, заставляя поднять к ней лицо, — я… мне стыдно, Славик!

— Но, почему? — спросил он одними губами, пытаясь сфокусировать на ней внезапно пожелтевшие глаза.

— Ну как же… я ведь не проститутка! Для меня ненормально хотеть стольких мужчин сразу! Это все не-пра-виль-но! — и повторила тише, — неправильно…

— У нас особый случай! — его голос стал меняться, тем временем, как ладони шарили по спине, придвигая ее к себе ближе, — посмотри на это с другой стороны…

— К-какой другой? — беседы водить хотелось все меньше, а скользнуть в его объятия, все больше.

— Отталкивая нас, делаешь больно. А нам так надо, хоть иногда быть с тобой… — тут его голос стал злым и грубым, — чтоб не озвереть от ревности… Знаешь, как мне охота вцепиться в горлянку твоему водянику? За то что он имел счастье разделить с тобой страсть?!

— Ш-ш-ш… Славик! — Степка погладила его по щеке и засмотрелась в глаза, переставшие быть человеческими. Зрачок увеличился, радужка стала огненной и, что самое дикое, разрез глаз изменился, поднявшись кверху у внешнего уголка, — н-не надо так… Вы все мне дороги. И… если ты забыл, то у нас с тобой тоже… было!

— Хочу еще! — рыкнул он и резко рванул на себя. Степка соскользнула ему на колени и уперлась руками в грудь, — тебя мало… мне мало… — голос, словно изломавшись, стал шипящим и томным, — всегда мало… а сейчас луна… трудно сдерживаться…

— Ой! — вот тут Степка совсем уж перепугалась, но он добавил:

— Не бойся… просто погладь меня немного… и поцелуй… — и стал тереться о нее, как иногда делают собаки, выпрашивая ласку, — пожалуйста, всего пять минут…

Разве могла она ему отказать? Если у самой кости плавились от его голоса и ласковых поглаживаний?

Впутала ладони в густую шевелюру, нажимая пальцами, прошлась от макушки до затылка, погладила шею. Спустилась на плечи и поцарапала их ноготками. Славик громко дышал и подрагивал, сокращая между ними расстояние медленно, но верно.