Предел прочности (СИ) - Королькова Наталья - Страница 48

— Присаживайся, — указал он на противоположный угол дивана. — Там намного удобнее, чем на стуле, — аргументировал он.

— Какие новости? Как на работе? — с одной стороны я боялась услышать о том, что что-то пошло не так как мы планировали, а с другой стороны — сгорала от любопытства.

— На работе только и разговоров, что о тебе, все тихонечко перешептываются, при этом делая вид, что ничего особенного не происходит. Ира, все коллеги пребывают в взволнованно-беспокойном состоянии. Еще ничего толком не произошло, а меня уже замучили вопросами.

— А что должно произойти?

— Как минимум звонок от Марата твоей подруге или же кому-нибудь из наших.

— А Василий Иванович в курсе? — как-то я про нашего вахтера забыла. Помнится ему Марат нравился, и он всякий раз открывал для Марата запасным ключом мой кабинет, для того чтобы парень мог занести туда цветы.

— Этот Василий Иванович, распугал нам половину посетителей, ругая Марата на чем свет стоит.

— Зная характер нашего вахтера, думаю, что обычными фразами он не обошелся, — попыталась представить себе, как все это происходило, и ужаснулась — поворчать Василий Иванович любил.

— Теперь если Марат захочет пообщаться с безобидным на вид стариком, мало ему не покажется.

— Толку-то, — грустно сказала, с него все, как с гуся вода.

— Я сегодня к следователю заглянул, — как бы между прочим сообщил Игнат Эдуардович, после чего замолчал.

— Ну, и? — подтолкнула к продолжению, когда пауза затянулась.

— Он согласился с нами работать, после того как я ему дал прослушать копию сделанной тобой в кафе записи, а еще он предложил подключить к делу журналистов.

— И он сразу же кого-то предложил, да?

— Точно, — подтвердил, директор. — Оказывается, у нашего следователя есть брат журналист и вот он как-то столкнулся с Маратом, после чего выплачивал ему приличную компенсацию за нанесение морального ущерба. Подробностей я не знаю, но как мне дали понять сумма была приличной.

После того, что со мной сделал Марат, я уже ничему не удивлялась, а ведь таким приличным парнем с виду казался.

— Получается, что у журналиста на Марата зуб и теперь он сделает все возможное для того чтобы поквитаться.

— Совершенно верно и скорее всего, он захочет встретиться с тобой.

— Зачем? — Не зная, куда деть руки, сложила пальцы в замок.

— Как зачем? Поговорить. Узнать обо всем из первых рук. Ты как на это смотришь?

— Никак я на это не смотрю, — встречаться с журналистом не хотелось, — но раз надо, то так уж и быть пообщаюсь с прессой.

— Вот и отлично, — оживился Игнат Эдуардович, словно и не ожидая от меня какого-то другого ответа. — Так уж получилось, что я завтра на одиннадцать утра с ним договорился.

— И когда только успели? — из груди вырвался тяжелый вздох.

— Таких, как Марат мажоров, которые сами из себя ничего не представляют, но при этом считают, что весь мир обязан крутиться у их ног, не любят ни следователи, ни журналисты, а тут еще все так совпало, в общем, следователь тут же позвонил брату. Ты только не обижайся, ладно? — Директор бросил на меня виноватый взгляд.

— На кого не обижаться? — руки на руках расплелись и я села боком, потому что так было намного удобнее общаться.

— На меня, на кого же еще? Я ведь уже от твоего имени дал согласие на эту встречу.

— Да, ладно, — отмахнулась. — Раз для дела надо, значит надо. Какие мои дальнейшие действия? На какой день недели планируется мое самоубийство?

— Вообще-то на сегодня. Маша, ради этого даже из дома на несколько часов ушла, а потом придет, позвонит нашему следователю…

— Стоп, стоп, стоп, — прервала я директора. — Откуда у Маши номер следователя?

— Так я ей его продиктовал, а так же рассказал, что надо делать.

— А Машин телефон у вас откуда?

— Пришлось поковыряться у тебя в телефоне, — признался Игнат Эдуардович, при этом ни капельки не смущаясь.

Ну, ничего себе. А как насчет того чтобы позвонить мне сюда, на стационарный телефон спросить можно или нельзя? Кстати, насчет журналиста Игнат Эдуардович тоже мог позвонить. Переплетя на груди рука, нахохлилась, а я-то для него старалась, обед с ужином готовила, а он…

— Ирочка, это только ради дела, — стал оправдываться директор. — Ладно, тебе, не дуйся. Хотя знаешь что, давай и дальше возмущайся, так даже лучше.

— Что? — возмущенно не то взревела, не то взвизгнула, при этом руки сами собой расплелись и сжались в кулаки.

— Вот именно находясь в таком состоянии, ты должна написать предсмертное письмо или же записку. Садись, — поднявшись с дивана, Игнат Эдуардович, схватился за спинку стула, услужливо отодвигая его для меня. — Здесь листок и ручка. Садись, смотри на меня, злись и пиши.

— Ну, знаешь ли, — поднимаясь с дивана, с шумом изгнала из легких воздух.

— Ура, — директор улыбнулся. Спрашивается, чему радуется, или он, таким образом, решил меня из себя окончательно вывести? — Ты наконец-то перестала мне выкать. За это надо выпить. Я на кухню за вином, а ты садись пиши, вторую рюмку мы выпьем за твои поминки.

Хорошо, что у меня под рукой не оказалось ничего тяжелого, а то бы я не посмотрела на то, что передо мной директор, врезала бы ему от души, чтобы раз и навсегда отбить у Игната Эдуардовича охоту обижать и издеваться над бедными несчастными девушками.

Пока я стояла и прикидывала чем же запустить в директора, тот поспешно скрылся в недрах кухни, оставив меня одну в комнате. Несколько раз с шумом вздохнув, села за стол. Чтобы такого написать?

"Прошу в моей смерти винить Марата Рашидовича, проживающего по адресу… В том, что я решила закончить жизнь самоубийством, виноват только он и его сообщник Антон Казарин.

Эти двое издевались надо мной, путем шантажа вынуждая раз за разом переступать закон. Несколько раз Марат мне в этом помогал, а теперь он преследует меня, шантажирует, склоняя к сожительству. Я ему отказала в этом и не раз, но он все равно не оставляет меня в покое. Марат грозит, что посадит меня, если я не стану его постоянной любовницей и если я ему откажу, то он покажет всем диск, который я оставляю на столе.

Марат утверждает, что у меня нет выхода, что даже в тюрьме он меня достанет, но только тогда я буду принадлежать не только ему, но и всем охранникам, он грозился, что позаботится об этом.

Марат загнал меня в угол, из которого у меня нет выхода, но я его нашла. Там куда я отправляюсь, он меня не достанет".

Надо было еще что-то написать, только вот что? Задумавшись, посмотрела в окно. Мысль о самоубийстве мне никогда прежде в голову не приходила, и надеюсь, что никогда не придет, но доведенная до отчаяния девушка, обвиняющая во всем парня, в самый последний момент могла вспомнить разве что о маме.

"Мамочка прости, я не хотела. Меня вынудили, заставили. Прости, прости, прости, и пойми, мне не оставили другого выхода".

Дописав и перечитав последние строчки, почувствовала, как на глаза навернулись слезы, несколько из них упали на бумагу.

— Ир, не плачь, — Игнат Эдуардович, который обнаружился рядом со столом, смахнул со щеки очередные слезинки. — Он не стоит твоих слез.

— А я плачу вовсе и не из-за него.

— Тогда давай выпьем, — он протянул мне бокал.

— Что это?

— Вино, не знаю, понравится тебе или нет, но больше у меня ничего нет, так что чем богаты. Давай выпьем за нас, за то чтобы у нас все получилось.

— Да, за это стоит выпить, — приподнимая бокал, я все еще пыталась успокоиться.

— У нас обязательно все получится, потому что у нас не может не получиться, у тебя много помощников и все они готовы прийти на выручку.

— Ну, да, — я рассматривала налитую мне в бокал жидкость. — Только кто-то бескорыстно помогает, а кто-то преследует свои личные интересы.

— Какая разница, если нам важен конечный результат.