Невеста берсерка (СИ) - Федорова Екатерина - Страница 45

И тут у нее мелькнула мысль. Прямой путь к цели — самый лучший, разве не так? Ей нужно поговорить с Харальдом.

Харальд встал рано, как привык. Оделся, постоял у кровати, прислушиваясь к дыханию спящей Добавы.

Вернусь попозже, решил он, и поговорю. И со старухой, и с ней. А пока пройдусь, посмотрю, не спят на постах. Время перед рассветом — самое коварное. Не зря стражу меняют именно на рассвете.

Он вышел, кинув взгляд на воинов, стоявших в конце прохода, перед выходом из главного дома. Интересно, как много они слышат из того, что говорится — и делается — в его покоях? Правда, его дверь в самом конце прохода…

Прежде ему не приходилось спать под стражей самому. Но ничего не поделаешь, все должны видеть, как он бережет Кресив.

А главное, Добава не должна оставаться без охраны.

Забаву разбудила бабка Маленя. С ней пришли и бабы, которых к ней приставили. С подносами в руках — утренничать.

Забава, вскочив с кровати, ополоснула лицо над ведром в углу. Одна из рабынь тут же встала рядом, с тряпицей наготове. Подала ее, как только Забава отряхнула капли с рук.

Она со вздохом вытерлась. Подумала — ладно хоть не лезут сами лицо ей утирать.

И, подойдя к подносам, поставленным на кровать, быстренько разделила еду на две половины. Разломила жестковатый хлеб, разрезала сыр, одну жаренную рыбину скинула на тарелку от сыра.

Расставила все по двум подносам, взяла один из них и сунула в руки рабыне, что стояла к ней поближе. Сказала:

— Ешь. Приказываю.

Потом кивнула второй бабе, указав на еду — чтобы и та ела. Даже брови свела, чтобы выглядеть построже — но, поворачиваясь к кровати, сама прыснула.

Рабыни, тихо присев на сундук в углу, начали есть.

— Зря ты их балуешь, — проворчала бабка Маленя, которой Забава пододвинула второй поднос. — Им есть положено на кухне, рабам всегда отдельно варят. А ты их господским угощеньем потчуешь. Ладно Кейлева, ястреба хозяйского, в крепости сейчас нет. А вот как вернется, и заметит, что твои рабыни растолстели, сразу начнет выведывать…

— И что он мне скажет? — спросила Забава, отламывая кусочек сыра.

Маленя, хлебной горбушкой промакивая жир, натекший с рыбы, вздохнула.

— Тебе — ничего. Тебя велено кормить так, чтобы ты наконец покруглела. А вот им…

Забава пожала плечами, посасывая сыр — жесткий, солоноватый. Но вкусный.

— А они ему скажут, что я приказала. Вот пусть ко мне и приходит. Я отвечу, что мне их в услужение отдали, поэтому приказываю, что хочу. А ты переведешь.

Маленя приглушенно фыркнула.

— Осмелела ты больно, девка.

И после этого Забава сразу вспомнила то, что сказала этой ночью Харальду. Вздохнула, подумала, покосившись на Маленю — и впрямь осмелела. Рассказать бы ей, да нельзя, потому что тогда придется рассказывать и о другом. Почему она то слово Харальду сказала, да зачем.

Ладно хоть простил. Вроде бы простил…

И тут в дверь вошел Харальд. С топором своим страшенным, с которым теперь не расставался. Одним долгим взглядом с порога полоснул сразу всех — и рабынь, тут же вскочивших, и Маленю с Забавой.

Буркнул что-то, глянув на баб. Тех как ветром сдуло, только дверь хлопнула.

Не простил, поняла Забава. И обреченно встала.

Бабка Маленя уже стояла возле кровати, и подбородок у нее дрожал.

Она еще и рабынь прикармливает, подумал Харальд. Запретить? Позволить? Ладно, об этом потом.

— Ты, — сказал он негромко, глянув в упор на старуху, — скажи-ка, зачем ты научила Добаву слову "приказываю".

Рабыня глянула на Добаву, поперхнулась.

— Это я твой хозяин, — еще тише сказал Харальд. — Поэтому смотри на меня. И отвечай.

— Она… — голова у старухи затряслась. — Она хотела… она не хотела, чтобы рабыни ей докучали. Я учила ее языку, как ты приказал, ярл. Это только для рабынь…

— Ясно, — Харальд перевел взгляд на Добаву.

Та стояла возле кровати вытянувшись, вскинув подбородок. Смотрела испуганно, виновато — и все же немного упрямо.

— Переводи, — велел он, не глядя на старуху. — Если она еще раз скажет мне "приказываю"…

И запнулся. Чем угрожать-то? Что убьет кого-нибудь на ее глазах? Этим он уже угрожал. Правда, за побег.

А опять пугать тем, что свернет ей скулу, не хотелось.

Харальд ощерился.

— Тогда я утоплю щенка, которого ей подарил. Его как раз послезавтра привезут из Хааленсваге. Переведи.

Он дождался, пока старуха сбивчиво перескажет его слова. Добавил уже громче:

— И если ты, старуха, не будешь учить Добаву правильным, нужным словам — словам, с которыми следует встречать своего господина — я и тебя утоплю.

Харальд развернулся и вышел.

Мысли у него были невеселые. Как бы он не старался, одного не скрыть — что девчонка ему дорога. И он бегает к ней, разговаривает с рабыней, которую к ней приставил…

С этим надо что-то решать.

По Йорингарду, выйдя из главного дома, Харальд шел хмурый. Недовольство бродило внутри, перекипая потихоньку в злость.

До тумана с кровавыми тенями, как это бывало в драке, дело у него пока не дошло. Но двое воинов, шедших навстречу, зачем-то свернули в сторону, когда до ярла им оставалось шагов двадцать.

Рагнхильд вынырнула из-за женского дома неожиданно — словно за углом его поджидала. Торопливо двинулась к дорожке, по которой шел Харальд. Заговорила, еще не подойдя:

— Конунг Харальд…

— Ярл, — рявкнул он, не заботясь о том, сколько ушей может сейчас их слышать. — Когда я захочу объявить себя конунгом — я сделаю это сам, не дожидаясь помощи от женщины.

— Ярл Харальд, я хочу поговорить о важном деле, — быстро сказала Рагнхильд.

И замерла возле дорожки.

— Ну? — нетерпеливо бросил он.

— Это лучше сделать там, где нас не услышат…

— А то, что нас увидят, ничего? — рыкнул Харальд. — Такого даже наложнице не спускают — а ты, как я полагаю, собралась за Убби замуж?

— Ярл Харальд, — выдохнула Рагнхильд. — Я хочу поговорить о твоей светловолосой рабыне.

И Харальд замер. Осмотрелся, оскалившись. Вроде бы его озлобленная морда успела распугать всех — по крайней мере, шагов на сто вокруг никого не было видно.

Он шагнул к Рагнхильд, усилием воли убирая с лица оскал — и стискивая губы в линию.

Вот и началось, мелькнуло у него в уме. Ольвдансдоттир заговорила о Добаве. Воины тоже наверняка болтают. Вот и все. Не долго же продержалась его тайна.

— Ну? — бросил он.

— Ты хочешь говорить о ней прямо здесь? — удивилась Белая Лань.

— Слушай-ка меня, Рагнхильд, — громко сказал Харальд. — Я позволил тебе остаться, потому что ты дочь конунга, который водил в битву одиннадцать драккаров. И потому, что его убили не честным ударом меча — а принесли в жертву моему отцу, закрыв для него ворота Вальгаллы. Но не испытывай мое терпение. Я не буду бегать с тобой по углам. Если мы сейчас куда-то пойдем, это заметят десятки глаз. Рядом никого. Говори тихо, и никто тебя не услышит. Потом скажешь, что просила милости для своих сестер. Выкладывай.

Рагнхильд негромко вздохнула. Трепетно и нежно.

— Еще плывя сюда, ярл Харальд, я слышала рассказы воинов о штурме Йорингарда…

И Убби наверняка добавил пару слов от себя, подумал Харальд.

А Убби знал немало. Как и те воины, что ворвались в крепость вместе с ним. Да и те, что были на его драккаре…

— Выслушав эти рассказы, я поняла, что ты пришел в себя, побыв рядом со светловолосой. Думаю, многие из твоих воинов тоже это сообразили. Те, что поумней, пока молчат. Но языки вот-вот начнут работать.

Харальд молчал, глядя на Рагнхильд.

— Полагаю, ты опасаешься, что твою рабыню могут убить, — Рагнхильд опустила ресницы. — И это правильно. Но будь я на месте твоих врагов…

Она замолчала, потому что Харальд шевельнулся. Посоветовал, шагнув поближе:

— На месте моих врагов тебе лучше не быть, Рагнхильд.