Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович - Страница 20

Решалось нешуточное дело — проторение нового пути в Китай — от «стольного» Нерчинска до самого Тяньцзиня.

Тут требовался сначала узкий семейный совет. Семейно-деловое обсуждение. Пока без Оскара Александровича, без Иннокентия Ивановича, без Иринарха.

— Что наше предприятие значительно, что по серьезности и размаху ему в Сибири нет сейчас равных — никаких сомнений! — Михаил Дмитриевич вышагивал по комнате из угла в угол, взмахивая сигарой, зажатой меж двух пальцев. Он приостановился, круто повернувшись к брату и невестке. — Это продолжение великих замыслов Муравьева-Амурского, выполнение его завета.

Они, все трое, находились в гостиной нового дома на втором этаже. Яркий весенний свет вливался через шесть высоких шестиячеистых окон. Солнечные блики играли на паркете, на светлом мраморе камина...

— И я, брат, мыслю точно так, как вы, — отозвался Николай Дмитриевич. — Муравьев-Амурский, военный человек и храбрец, что доказал на Кавказе, здесь, на восточной окраине, шел мирным путем. Он иного пути не видел, чем добрососедство с Китаем, восстанавливая права России на ее исконные земли. И нам завещал торговать, а не воевать.

Капитолина Александровна слушала братьев, не совсем разделяя их мнение. Насчет мира с Китаем это верно, но Бутиным ли затевать походы, хотя бы мирные, устремляясь столь далеко отсюда, до китайских городов Пекина и Тяньцзиня.

— Что же, господа Бутины, вам уже тесно в торговле российской? — она мягко улыбалась, на полном лице играли вороночками ямки. — Или прибыль невелика? Вот уже два парохода ваших гуляют по Амуру, товары Торгового дома доходят и до Ирбитской ярмарки, и до Нижегородской, и с Москвой у вас уже большие предприятия...

— Друг мой, как же быть? — в свою очередь, спросил ее Николай Дмитриевич. — Китай рядом, а не торговать. Кяхта же торгует? А здесь сидят, глядят, кряхтят, деньгу пересчитывают. Кто возьмется, ежли не мы? А если подумать, душа моя, то от тех зависят добрые отношения с соседом, кто к нему ближе.

— Тем более, дорогая Капитолина Александровна, что есть силы, подрывающие нашу торговлю в Поднебесной. Те же цивилизованные англичане, коим столь симпатизирует ваш супруг! До такой низости и рыночные воры не доходят. Вам не надо сказывать, какие наши изделия более всего ценятся китайцами. Мы, Бог видит, шлем к ним товары, производимые лучшими русскими фабриками. Те же знаменитые суконные и бумажные ткани, выделываемые фабрикой господ Базановых, на весь мир славятся. И прочность, и долговечность, и вид. Что же предпринимают соотечественники достопочтенного вашего Честерфильда, дорогой брат? Так вот — появились сукна с русскими клеймами, как бы русской изготовки. Дрянь, дерюга, тряпки, гнилье под внешность и мерку русского товара. И — вот где коварство еще! — вдвое дешевле. Утонченные англосаксы нас за варваров считают, а то, что они проделывают, дикарь себе не позволит. Наносится ущерб нашей торговле, тут и подрыв кредита, и урон доверию, и добрые отношения с соседями под угрозой...

Михаил Дмитриевич, глубоко затянувшись сигарой, снова зашагал из одного угла гостиной в другой. Николай Дмитриевич, приподнявшись с кресла, помешал щипцами притускневшие угольки.

— Полагаю, дорогой брат, что Честерфильд, буде жив, осудил мошенство своих соотечественников. Есть уговор с англичанами — трактат пятьдесят девятого года. Как уловят изделие с фальшивым знаком, так за обманные действия — денежный начет.

— Так нам их не в Нерчинске ловить надо! Не в Гостином же дворе! Там надо, на китайской земле. С неба грянем, да в английские лавки заглянем!

Капитолина Александровна от души рассмеялась. Она за круглым столом сверяла счета и оторвалась от бумаг.

— Вы уж от гнева стихом заговорили, Михаил Дмитриевич. Вы хоть просветите меня, откуда у вас столь важные и точные сведения. Еще ведь не съездили в Китай, не грянули и не глянули.

— А Старцев на что? — поинтересовался младший Бутин. — Наш Алексей Дмитриевич не зря по соседней земле ездит! Где по-английски, где по-китайски, где по-русски, все три языка одинаково знает. Старцев в Китае свой. И он там интересы России блюдет. От него английские жулики не укроются. Тамошние старцевские знакомцы ему доложат, кто там пакостит!

— Кажется, англичане меня убедили лучше, чем вы сами, — снова засмеялась жена старшего брата. — Насчет экспедиции вашей... — И, помолчав, нерешительно спросила: — Вы уж простите женское мое любопытство. Верно ли толкуют, что Алексей Старцев — сынок Бестужева, того, что в Селенгинске проживал, декабриста?.. Николая Александровича...

— Не знаю, как ответить вам, сестрица, — младший Бутин не то чтобы заколебался, но был в затруднении. — Ни Николая Александровича, ни Ивана Ивановича не удосужился спросить. Однако же слышал, как господин Горбачевский выражал желание, чтобы их сынок, его и Ирины Матвеевны, усердием да талантами на молодого Старцева походил. Он ведь на воспитании у купцов Старцевых пребывал, их фамилию и принял. А вот с Алексеем Дмитриевичем, признаюсь, разговор произошел в Благовещенске, в позапрошлом году. Речь у нас шла про то, что я строить охочий, и он любитель сего. «Я в отца, должно быть, говорит той же страстью обуреваем. Где только можно строю истрою». Неловко эдак я его и спросил: «Ваш отец? Разве Старцев так уж и строил?» Он весьма выразительно глянул на меня, ухмыльнулся в свою воронью бороду — и без дальнейших объяснений про китайские дела речь завел... А там он как рыба в воде, во всех провинциях побывал, по всем рекам плавал, всех правителей знает... Заговорил меня... Потом меня осенило: дак именно Николай Бестужев дома насаждал, его страсть была. Куда его не закинет — в Читу ли, в Петровск, в Селенгинск — везде память в строениях оставил.

Капитолина Александровна глубоко вздохнула и вновь обратилась к счетам. Старший Бутин, глянув на ее полные руки, аккуратно подбирающие бумажки, понял, что она свое сказала. Мнение свое. По делу.

— Михаил Дмитриевич, прошу вас, присядьте... — Тот послушался, сел в кресло по другую сторону камина. — Припомните, — обратился к нему не сразу старший, — кто у нас через Маньчжурию на Амур скот прогонял? В последние годы?

Так, подумал младший, совсем не зряшний вопрос этот — насчет Маньчжурии и прогона табунов.

— Так кто ж еще, кроме Ивана Александровича Юренского, вечная ему память... А с лошадьми еще Иринарх ходил да сынок Михаила Андреевича, старшенький...

Он выжидательно глядел на брата, покойно и удобно сидящего в кресле.

— Надо бы их, да еще кто ходил этими путями, порасспросить с карандашом в руках насчет дороги. И начертить предполагаемый маршрут. Да в подробностях весь порядок экспедиции продумать. Это по вашей части, Михаил Дмитриевич. А уж мне придется поразмяться — В Иркутск стопы направить, к генерал-губернатору. За содействием.

Капитолина Александровна кинула быстрый взгляд на мужа.

Ну, раз он решил оставить свою прелестную таксу на нее и оторваться от «Ньюкомов» Теккерея (на английском) и поразмяться на тысячеверстном пути до Иркутска, значит есть смысл вложить в это китайское предприятие деньги, и, должно быть, немалые. Значит, ее миссия — поддержать мужа и деверя.

Капитолина Александровна и сама была не робкого десятка. Если б нужда — не сробела б и к генерал-губернатору. Или даже в Петербург.

Ей сейчас за счетами припомнилось, как однажды метался Михаил Дмитриевич в дни отправки мехов и кож на Ирбитскую ярмарку. Все служащие нерчинской конторы оказались в разгоне. Николай Дмитриевич уже в Ирбите с первым обозом, готовит бутинский магазин в Торговых рядах, а распорядитель дела с Дейхманом неотлучно в Нерчинске — то прием товаров, то отправка, то пересчет их. Ярмарка!

А тут — неотложность снарядить нужного дельного человека в Сретенск принять с парохода амурские грузы. И некому это мужское дело доверить. А срок вплотную подошел.

— Я поеду, — твердо заявила тогда Капитолина Александровна. — Три часа на сборы. Велите запрячь лучших лошадей в мою повозку. И пусть кучером Яринский. Этот молодец не подведет.