Вся жизнь — игра - Дубровина Татьяна - Страница 26

— Блистательная история! Выходит, мы с вами немножко соотечественники, синьор Понтини?

— Конечно, синьорина! Взгляните на мой нос! Разве это нос с древнеримских монет? Это типично русский нос!

— Действительно! — расхохоталась Маргарита. — Потому-то и водку вы хлещете совершенно по-нашему!

Старик не обиделся, а, напротив, был польщен:

— И никогда не пьянею! Во мне сидит крепость сибирской лиственницы!

— Вы замечательный, синьор Джузеппе! — Маргарита бросилась к старику на шею и звонко поцеловала его прямо в нос — картошку.

— Остерегитесь, синьорина, — лукаво предупредил Понтини, кивнув в сторону яхты, где возился со снаряжением Лучано. — Мой молодой хозяин ревнив, как Отелло. Он уволит меня… и тогда его «Колизеум»… как это по-русски… прогорит.

— Конечно, без вас прогорит, синьор Джузеппе! На самом деле, гений — это вы, а вовсе не Геор… не синьор Джорджио!

На Ритину проговорку старик откликнулся только ехидным шмыганьем толстого носа. Он галантно предложил даме свою иссохшую руку, и они направились к яхте, возле которой толпилась любопытная ребятня.

Матрос из яхт-клуба предложил свои услуги по управлению яхтой, но оказалось, что этого не требуется. Лучано сам мастерски справлялся со снастями: как выяснилось, в юности он даже участвовал в спортивных регатах на Адриатике.

Они плавно отчалили от берега, и Маргарита видела, как старый смешной Джузеппе собрал вокруг себя детишек и стал бегать с ними наперегонки.

Но не за их шумной возней она следила. Высматривала того, ради кого и затеяла, собственно, эту морскую прогулку. Очень ей хотелось, чтобы Георгий увидел ее сейчас, такую неотразимую, в ярко-алом бикини, на борту белоснежной яхты.

Но его не было, как назло. Назло, конечно же, назло ей он отсиживался сейчас в номере, в этом Маргарита ничуть не сомневалась.

Ну, а все-таки… может, не утерпит?

Может, хоть из окна выглянет, приподняв тайком тюлевую занавеску?

Его окошка, к сожалению, вычислить она не могла. Знала, что живет Георгий на восьмом этаже, ближе к торцу здания, но — черт бы побрал эту современную архитектуру! — все окна сливались в сплошные параллельные линии:

— Лучано, — попросила она. — Давай не будем сразу выходить в открытое море. Прокати меня сперва вдоль побережья.

— Хочешь полюбоваться скалами? Пожалуйста.

Скалами… что ж, можно сказать и так. Только — в единственном числе. Он действительно похож на скалу, этот компьютерный гений. Отчего же ты не показываешься, человек-скала?

Отчего ты не хочешь взглянуть на Маргариту и… испытать мучительное чувство ревности?

Отчего ты…

«Ах да, — опомнилась Маргарита. — Мы же с ним до сих пор на «вы». Это с Лучано я накоротке. Жаль, лучше бы наоборот. Как мне хотелось бы сказать: иди ко мне, иди, мой Георгий, мой Гера…»

Видно, лицо ее от этих грез озарилось блаженной мечтательной улыбкой, потому что Лучано залюбовался, загляделся и по ошибке потянул не за тот канат.

Яхта опасно накренилась, и Рита едва не скатилась с палубы в воду.

— Скузи, синьорина! — испуганно вскрикнул Джерми и тут же ликвидировал крен.

Испугался итальянец не за себя, а за нее. Сам-то он даже не пошатнулся, уверенно стоял на зыбкой поверхности, прямой, как мачта. А его накинутая на плечи расстегнутая белая рубашка раздувалась за спиной, как парус. Получалось, что сразу две мачты и два паруса было у маленького кораблика…

Люди на берегу видели эту красоту и приветствовали ее взмахами ладоней, платков, шляп. Дети на надувных матрасах начинали усиленно грести в сторону белого суденышка, но тут же отставали.

Даже чайки сворачивали за ними, и Маргарита бросала птицам кусочки бубликов, предусмотрительно загруженных на борт продумавшим все до мелочей Джузеппе Понтини. Значит, в морских прогулках старик тоже знал толк: наверное, немало красавиц прокатил в молодости по морю итальянский потомок русских купцов.

Маргарита распласталась на палубе и с некоторой опаской свесила голову, чтобы поглядеть на воду.

Внизу было прозрачно и чисто. Дна, правда, не видно, зато видны мелькающие за кормой рыбешки. Они перехватывали упавшие в воду хлебные кусочки, ничуть не боясь, что сами могут быть съедены чайками.

Словом, все — и люди, и животные — тянулись к легкой белоснежной яхте.

Все, кроме человека-скалы. Скалам вообще не свойственно сдвигаться с места…

«Ну и пусть, ну и подумаешь», — разозлилась уставшая от ожидания Маргарита.

— Лучано, давай-ка вдаль, на простор!

И они повернули прочь от берега, сопровождаемые галдящим птичьим эскортом.

Если бы вы знали, как это здорово — находиться между водою и небом, когда обе стихии сливаются воедино и нет между ними линии горизонта!

Берег исчез из виду, и яхта, кажется, зависла в невесомости, не испытывая на себе земного притяжения.

Плывущие по небу облака отражались в воде. Или, наоборот, морская пена отражалась в небе?

Маргарите стало вдруг так легко, так спокойно, так радостно, что она бездумно воскликнула:

— О море!

И Лучано тут же отозвался созвучным словом:

— Аморе!

Маргарита знала, что «аморе» по-итальянски означает «любовь».

И Лучано тоже знал, что она это знает…

Они улыбнулись друг другу: между ними вновь не было барьера, как тогда, во время арбузного пиршества.

Скала — это кусок твердой, тяжелой земли, а ничего земного не существовало в этот момент, и притяжение к человеку-скале на время отпустило Маргариту. Мучительные мысли растворились в морской воде, развеялись соленым ветром…

Лучано не попытался поцеловать Риту: он просто смотрел на нее, лежащую, с высоты своего роста. И в этом взгляде сконцентрировалось все: и долгие поцелуи, и самые жаркие ласки.

Он возвышался над нею — бронзовый на синем фоне — и казался морским божеством, всемогущим Нептуном. Только трезубца в руке недоставало.

Но вот он осторожно, чтобы не покачнуть судно и не напугать прекрасную пассажирку, опустился на колени и склонился над Маргаритой. Она близко-близко увидела, как напряглись литые тренированные мышцы на его груди. И его губы, пересохшие не то от ветра, не то от волнения.

— Синьорина, — произнес он шепотом, хотя никто тут не мог их подслушать.

— Что? — тоже шепотом ответила она, неожиданно для себя самой обнаружив, что и ее охватывает сладкий, чудесный трепет. — Что, Лучано?

Его черные глаза, кажется, прожигают ее насквозь. Его крепкие смуглые руки упираются в палубу по обе стороны от ее головы. И ноздри у него вздрагивают от страсти. Лучано так близко, и он так красив…

— Всего один поцелуй, — умоляет он. — Всего один… Нас никто не видит…

— Никто не видит, — безвольно повторяет она. При чем тут это? Какая разница — видят или нет? Разве она кому-то что-то должна?

К черту человека-скалу! Гений остался там, на берегу! Он ей не муж, он ей никто, просто случайный знакомый, забредший однажды невзначай в их казино… Забредший случайно в ее, Маргаритину, жизнь… Он — призрак.

А Лучано — реальность. Вот он, рядом. И он ее любит. И он волнует ее.

— Да! — коротко выдыхает Маргарита.

И вот уже мужская мускулистая грудь легла сверху на нежную женскую…

И щека Маргариты чувствует покалывание жестких усов… А Лучано уже ощущает вкус ее розовой губной помады и видит, как расширяются, поглощая его целиком, зрачки ее бездонно-зеленых глаз…

Он делает скупое, осторожное движение, чтобы не накренить яхту, и полностью накрывает Маргариту своим телом…

Поцелуй их получается таким же необъяснимым, таким же бесконечным, как слияние неба и моря…

…Нет, вовсе не бесконечным оказался этот поцелуй. И не имел никаких последствий.

Потому что он был грубо оборван вульгарным, визгливым женским смехом.

Маргарита вздрогнула и отстранила Лучано. Огляделась, с трудом приходя в себя.

Откуда могут здесь, посреди морской глади, появиться люди? Откуда эти возбужденные, громкие, неприятные голоса? Уж не мифические ли сирены расшумелись? Только у тех, по преданию, голос был слаще меда. Он завораживал мореплавателей.