Мы, монстры. Книга 3: Зверь (СИ) - Вернер Тим - Страница 23

       Конечно, отец мог все исправить.

       Но он не мог подняться.

       — Мне жаль, — тихо сказал Рэй отцу.

       Тот не шевельнулся, ничего не изменилось. Казалось, он уже мертв. А дыхание — это не его, у него, правителя Даара, и не может быть такого дыхания: хриплого, слабого, тихого.

       Ничего не изменилось, ничего не произошло такого, чего б не происходило в последние недели, но вдруг изменилось всё.

       Рэй понял, что отец не вернется.

Глава 8. Пусть сверкает

Йен, размашисто шагая, вышел из лесу. Ударил ветку, что норовила хлестнуть по лицу, шагнул на дорожку, оттуда — в песок.

       По песку получалось идти не так размашисто, но ритм он держал. Сейчас самое важное — удержать ритм. Если собьется — упадет.

       Считалка помогала. Так веселее, так громче, даже если про себя — можно перекричать лишние мысли и ненужные чувства. Это оказывается, очень больно — чувствовать. Через меру, через край больно.

       Почему Нивен не предупредил?

       “Шел. Охотник. На скалу…”

       Слева — волны Мирдэна, которые больше не пугают, как раньше, теперь он помнит, в каком именно месте ловушка, но даже ее — не боится. Слишком много всего внутри, и он попросту не может бояться, не может чувствовать одновременно всё.

       Как люди справляются с таким?

       “Поднял черную стрелу…”

       Справа — густые заросли леса, который скоро снова начнет сохнуть и умирать, и в этот раз — навсегда. Так правильно, остров слишком стар, и время его пришло, и это нормально: всему сущему отведено свое время, даже Мертвым было отведено, и только он до сих пор здесь, он слишком упрям, чтоб уходить. И слишком зол.

       “Раз и два — враги убиты…”

       А вот и нужное здание. Отсюда они вышли сегодня утром втроем, сюда вернется он один. Ему нужно доделать дело — и можно уходить. Нивен не разрешил бы, Нивен сказал бы, что так нельзя, что это неправильно, он так чувствует. “Оставь это”, — посоветовал бы Нивен.

       Ну так — сюрприз, ушастый! Теперь не ты один чувствуешь!

       И что бы там ни чувствовал Нивен, Йен знал: всё случилось не только из-за зеленого урода, но и благодаря его подельнику.

       “Три-четыре — волки сыты…”

       Когда ты очень долго не чувствуешь боли, не знаешь о ней, не помнишь ее, а потом она наваливается вся разом, за все прошедшие века, за каждый пропущенный удар, а ты даже закричать не можешь, потому что то ли еще не вспомнил, как кричать, то ли вообще не знал, остается одно желание: уничтожить тех, кто сделал это с тобой.

       Начать, конечно, стоило бы с Даара. И не с людей — с богов. Но так уж вышло, что с богами разобрались, пока Йен был пустым, незаполненным сосудом. Короче говоря, богам повезло — они легко отделались.

       Остались люди. И Гонтар — ближе всех.

       “Пять и шесть — убил волков…”

       В общем-то, только жажда мести и заставляла сейчас идти. Не падать под невозможным давлением: будто небо упало на голову, обвилось вокруг шеи, свернуло, свернулось сытым удавом, и давит дальше, и все сильнее. И Йена почти не было за болью. И чтобы как-то себя обозначить — он считал.

       “Три-четыре — волки сыты…”

       Слова, хоть и звучали только в голове, отдавались звонким эхом, и это было хорошо — шаги тонули в белом песке, а ему хотелось идти сейчас четко и твердо, чтобы не свернуть. Потом будет легче, Йен знал, стоит только дойти, не упасть — и потом будет легче. Это только сейчас каждый шаг дается с трудом.

       “А ведь Рэй постоянно так ходит, — вспомнил Йен, — чеканит шаги. Ему что, всегда так?”

       “Да не-е, — возразил себе. — Дело в сапогах. Один уже перемотан, от второго, видать, тоже уже подошва отваливается, вот он и ходит — приклеить обратно пытается…”

       Йен ухмыльнулся.

       “Пять и шесть — убил волков, семь и восемь — жив-здоров…”

       По слову на шаг.

       По звенящему, чеканному слову.

       Ему оставалось пройти совсем немного, когда дорогу перегородили. Он не всматривался — не мог. Перед глазами были контуры, силуэты, остальное тонуло в красном свете — будто он уже залил все кровью.

       “А ведь я даже еще не начинал, детишки…”

       Двое вчерашних косматых противников. Или их родственники пришли драться? Их и так не различишь, а когда ты вдруг вспомнил, что из себя представляешь, и как тебе больно, то как-то и не до поиска отличий.

       И чего их принесло? Тот факт, что вчера он один уложил троих должен, как минимум, заставить задуматься, есть ли смысл подходить вдвоем. Йен поднял голову, постарался сосредоточить взгляд и второй раз бегло оглядел вставшие на пути фигуры. А-а… Мечи. Теперь он рассмотрел: они держали мечи наперевес.

       Думают, что мечи уравняют шансы? Идиоты…

       Нет, он даже за Веслом не полезет…

       Йен усилием воли отогнал боль, уставился ближайшему из подошедших в глаза, заулыбался, спросил:

       — Вот не могли раньше подойти? На пару секунд, а? Красиво бы получилось со считалкой. Теперь хоть заново…

       И задохнулся, не договорил, потому что опять навалилось — отогнать это надолго не получалось, и возвращалось оно каждый раз очень болезненно. Если б они атаковали сейчас, то может, даже что-то у них и вышло бы: на мгновение Йену показалось, что он и без посторонней помощи умрет — задохнется.

       Но они не атаковали, потратили пару бесценных мгновений на то, чтобы растерянно переглянуться.

       — Придется повторить, — Йен вдохнул, распрямился, снова улыбнулся и пошел вперед. — Пять… — короткий удар правой, ребром ладони по горлу — Нивен научил, — …и шесть, — подсечка налево, добивающий, ногой на шею, быстро, тяжело, до хруста. — Убил волков.

       Сделал несколько шагов вперед, не оборачиваясь. Не было смысла.

       Замер только на миг — снова с трудом перевел давшее сбой дыхание.

       Но пошел дальше. Каждый шаг — звенящее слово.

       “…семь и восемь,

       жив-здоров —

       Девять-десять —

       тебя — повесить”

       Вошел в распахнутые входные двери, взбежал по лестнице на четвертый, заново начал считалку, прошагал по коридору, ударил ногой в дверь — та оказалась открытой, распахнулась с грохотом — и вошел в знакомую комнату. Гонтар, сидевший за столом над бумагами, поднял голову. Его только что прищуренные глаза глаза стали увеличиваться. Все увеличивались и увеличивались.