Лунный князь. Беглец (СИ) - Арьяр Ирмата - Страница 44

— Слушаюсь, господин, — поклонилась служанка.

— Ты не рабыня, чтобы называть меня господином, — поморщился Сьент.

Этой ночью у Верховного снова разболелась голова, но будить Мариэт он не стал. Пусть девочка наберется сил: они скоро ей понадобятся, если Райтэ все-таки будет пойман, и ей придется воскресить семерых дарэйли. Сумеет ли? И — вечное сомнение — стоит ли их воскрешать? Не придется ли потом умыться кровавыми слезами за такое решение?

Сферикал наверняка будет настаивать на том, чтобы не выполнять данное принцу обещание — ведь оно служит лишь крючком, чтобы поймать эту верткую рыбку. 'Но тогда я перестану уважать себя', - знал Сьент. До сих пор ему удавалось не давать опрометчивых обещаний, потому держал данное слово. Если не считать Шойну. И пусть она — всего лишь дарэйли. Разве не потому сам Эйне был благосклонен к жрецу Сьенту, что тот уважал дары Сущего во всем, даже в исковерканной 'глине'?

— Зачем же я, дурак, обещал ей? — прошипел Сьент не хуже змеи — приступ головной боли усилился, и мысль сбивалась, как судно с галса при шторме. И ответил сам себе: — Затем, что решил загрести жар чужими руками и надеялся на то, что ее убьет Ринхорт. И прогадал.

Легкий вскрик заставил его оглянуться: Щепка, споткнувшись на ровном месте, опрокинула на себя чашку с кипятком.

— Потерпи, Ханна, сейчас я разбужу Мариэт.

Девушка испуганно замотала головой:

— Не надо, господин, пожалуйста, не надо. Я привычная. У меня всегда все из рук валится. Сейчас маслом смажу ожог, и болеть не будет.

Сьент не стал настаивать. Ханна боялась всех дарэйли до паники, что светлых, что темных. С ее точки зрения, они все — исчадия ада. В принципе, в глубине души Верховный был с ней согласен, с той поправкой, что все дарэйли — падшие в Подлунный мир ангелы. Падшие по воле Гончаров. "Только нас, людей, бог Сущего наградил свободой воли!" — вознес он благодарственную молитву, подходя к конопатой служанке, изо всех сил сдерживавшей слезы боли.

— Ты знаешь, Ханна, что Мариэт могла бы излечить не только ожог, но и веснушки, и последствия оспы? — спросил он, легонько коснувшись кончиками пальцев девичьей щеки.

— Не надо, — девушка упрямо закусила губу.

Сьент поднял за подбородок ее опущенную голову.

— Надо, Ханна. Потому что ты стала бы лучше любой из красавиц-дарэйли, которыми ты втайне восхищаешься. У тебя прекрасные глаза, восхитительные волосы, гибкая фигура и правильные черты лица. Просто их не видно. Твоя красота украдена болезнью, разве это справедливо? Разве правильно, что ты сама не знаешь, насколько хороша? Дарэйли Ринхорт рассмотрел тебя под слоем грязи и оказался прав: ты истинный бриллиант.

Служанка не выдержала пристального взгляда льдистых глаз Верховного и опустила пушистые ресницы. И в тот же миг почувствовала на губах нежный, не слишком настойчивый поцелуй. Не успела девушка перепугаться, как Сьент отпустил ее.

— Подумай, Ханна, стоит ли позволять страху съедать не только твою красоту, но и разум, — улыбнулся он. — Глупо бояться дарэйли, особенно, после того, как разделила ложе с одним из них. Ведь Ринхорт тебя ничем не обидел. Мне кажется, он даже слегка в тебя влюбился.

Щепка вспыхнула, как маков цвет. Под румянцем стали не так заметны оспины на щеках, зато Сьент убедился, что девушка действительно очень мила. Он забавлялся смущением селянки. Захотелось смять ее в руках, как розу, затащить в постель и не выпускать до рассвета. У него так давно не было женщин… Верховный срочно отошел, заложив руки за спину.

— Иди, Ханна. И не бойся меня. Я уже тридцать лет соблюдаю целибат и не нарушу обет даже ради тебя.

— Но вы же Гончар! — прозвенел в спину дрожащий голосок. — Я слышала, что такие, как вы…

Он резко развернулся, его золотистые волосы развеялись и в беспорядке рассыпались по плечам.

— Да, такие как мы насильно берут девственниц и зверски убивают! Это ты слышала? Такие как мы, изверги, спят с теми, кого люди считают нашими детьми, и друг другу одалживают на ночь! Такое говорят о Гончарах? И правильно говорят! Но не я, Ханна! Не я! И не древние Гончары — основатели нашего братства. Они были чисты и мудры. Спроси у любого из моих дарэйли — прикасался ли я к ним хотя бы так невинно, как сегодня к твоим губам? На моих руках нет крови ни дарэйли, ни их матерей! Уходи!

Последнее он прорычал так яростно, что перепуганная гневной вспышкой девушка вылетела из шатра без памяти. Сьент только тогда заметил, что ногти сжатых в кулаки пальцев рассекли кожу.

— Дьявол! Я теряю контроль над собой, — зло прошептал он. — А ведь еще до ста лет не дожил. Что же будет дальше? Стану таким же маразматиком, как прежний Верховный?

— Не станешь! — донеслось из-за ширмы. Закутанная в черное покрывало Мариэт выскользнула, подошла вплотную и положила ладони на плечи Сьента. Она даже вуаль успела нацепить на всякий случай, и перчатки не забыла натянуть. — Пока я жива, не допущу такого.

— Я разбудил тебя, Мариэт? Прости.

— Не ты. Я почувствовала, когда вошла Шойна, и с тех пор не сплю. Терпеть ее не могу! Идем, полечу твои болячки, раз уж трусиха Щепка от меня сбежала, — хихикнула рабыня, волоча за ширму слабо упиравшегося хозяина.

Грозный для всех других смертных (а дарэйли не были исключением) Верховный совершенно терялся, когда чувствовал прикосновение теплого шелка, почти всегда обтягивавшего кисти рук Мариэт.

По просьбе Сьента она не снимала защиту даже ложась спать, но теперь, устроившись на ложе из медвежьих шкур и по-хозяйски положив на колени голову господина, дарэйли стянула перчатки, помогая себе белоснежными сахарными зубками.

Вуаль уже давно отлетела в сторону, и в тусклом свете лампады на расплетенных густых волосах девушки играли фиолетовые отблески. Под плотной черной накидкой, распахнувшейся на груди, не оказалось ни клочка одежды, и когда Сьент приоткрыл глаза, то сразу же зажмурил.

— Ты лечить меня притащила или соблазнять? — проворчал он. — Хватит с меня на сегодня.

— А почему ты никогда не прикасался ко мне так, как к сегодня к Щепке? Я видела, не отпирайся! Разве она красивее меня? — надулись капризные алые губы, подозрительно влажно блестевшие.

Неужели юная негодница у кого-то позаимствовала помаду? И когда она успела повзрослеть? Груди стали женственно полными, округлыми и уже не торчали вперед дерзкими конусами. Полной инициации дарэйли достигла всего месяц назад, и теперь ее нескладная, по-подростковому угловатая фигура стремительно достигала идеала. А уж после того, как она едва не соблазнила даже Ллуфа, девица совсем с цепи сорвалась.

— Оденься немедленно, Мариэт!

— Не могу. Мою рубашку недоштопала Ханна, а врожденных лат, как у Шойны, у меня нет. Почему мой создатель не позаботился о моей броне?

Мариэт, массируя виски Сьента, склонилась ниже, шаловливо дунула ему в плотно зажмуренные глаза. Локон, заправленный за ухо, выскользнул, и девчонка не преминула пощекотать пушистым кончиком аристократически тонкий нос хозяина. Сьент чихнул от души, но глаза не открыл.

— Потому что такова твоя сущность, девочка. Жизнь беззащитна. Может быть, потом ты сумеешь отрастить себе толстую шкуру, но я не хотел бы тебя видеть такой.

— Ты вообще не хочешь меня видеть, — обиженно заметила девушка.

— Надень хотя бы рваную рубашку. Почему, кстати, она порвалась?

— Я ее случайно коснулась голыми руками, — девушка наверняка покраснела, судя по смущенному голосу, но полюбоваться, как ее алебастровая, словно светившаяся изнутри, кожа расцвела розами на щеках, Сьент не мог. Никакая сила не заставила бы сейчас его открыть глаза, пока негодница провоцирует.

— Понятно. Лен снова начал расти? — догадался он.

— Даже зацвел! — с гордостью сообщила дарэйли.

— Там еще осталось, что зашивать?

— Рукава пришлось обрезать.

— А почему ты сняла заговоренные перчатки? Я же тебе запретил, пока ты не научишься контролировать силу.

— Хотела Щепку подкараулить и излечить. Ой! Сьент! Помоги!