Гнилые холмы (СИ) - Серяков Павел - Страница 27

Факелы, Вша, – скомандовал Ансгар. – Начинается благодать.

Сестры, плывшие по воздуху впереди процессии, исчезли, а позже и чернозем посевного поля сменил присыпанную иссохшими сосновыми иглами землю.

Прохладное осеннее утро, туман и ослепший край, пропитанный гнильем. Они зажгли факелы и, высоко подняв их над своими головами, увидели, как вдалеке, будто в ответ на их обращение, появились яркие точки, едва различимо пробивающиеся сквозь саван утреннего тумана, укрывший под собой холодную землю.

– Они ждут нас! – радостно прокричал Ансгар. – Началась благодать, братцы! Выше факелы!

Рейн не понимал, чем вызвана всеобщая радость. Младший из людей покойника Горста не видел ничего сакрального в том, что обитатели Ив зажгли факелы в ответ на их действие.

Рейн не мог разделить всеобщей радости, но и отступать ему более было некуда.

– Встреча с Хозяйкой волнительна, – подбодрил его Ансгар, – но это твое решение. Ты получишь намного больше, чем сможешь когда-либо потерять. 

Словно во сне, Рейн видел, как в свежевырытый колодец заливали Материнское Молоко. Без ужаса и отвращения, наоборот, с сердцем, исполненным радостью, глядел, как совсем еще сопливый пацан бросился в нутро этого самого колодца.

Староста Ив объявил, что первая жертва принесена, и всеобщей радости не было предела. Холм близ деревни Ивы почти обрел смысл.

Они пили водку, плясали, и Сестры, приняв обличия прекрасных дев, танцевали с каждым из них, сношаясь с мужчинами, вытворяя такое, о чем Рейн прежде и не мог подумать, с детьми и бабами. Всем им казалось, что они участвуют в чем-то великом и праведном, но тогда младший из ганзы секуторов еще сомневался в правильности каждого своего шага, хоть он уже и видел чудеса Царицы, ощутил на себе Её любовь.

Дым от костров нитями поднимался к самому небу, и солнце светило ярче, и земля под их босыми ногами была мягче и теплее. Вымотанные непрекращающимися танцами, утомительными сношениями они срывали глотки, восхваляя Матушку, проклиная Отца Переправы.

Рейн не знал, сколько времени длился праздник, но подозревал, что течение времени замедлилось, а то и вовсе замерло. Осеннее утро стало по-летнему знойным и по-пьяному лихим. Аромат молока и сирени, запах пота и водки. Крики старосты Подлеска, которого сняли с цепи и волокли к колодцу.

Ансгар был лучшим из них, и теперь не оставалось ни доли сомнения в том, что этот человек был круче, сильнее и отчаяннее дурака Горста и болвана Аарона. Теперь Рейн знал, что все совершенные этими людьми действия были направлены на то, чтобы отстранить его от Материнской любви. Ансгар схватил перепачканного грязью мужчину за волосы и прокричал что-то на неведомом Рейну наречии.

Он трижды проклял имя каждого из них. Так ему посоветовали поступить Сестры. Проклясть и забыть навеки.

Люди затихли. Праздник замер. Празднующие замерли в ожидании предсмертных хрипов старосты Подлеска.

Ансгар точным ударом меча снес голову второй жертве и скинул бьющееся в судорогах тело в колодец. Рейн захохотал. Он узнал этот меч. Этот меч прежде принадлежал Аарону.

Стоило отсеченной голове плюхнуться в колодец, Материнское Молоко забурлило, и уровень воды в колодце поднялся, разливаясь по земле, стекая с Холма вниз, затапливая все вокруг. Рейн не успел понять, когда это случилось, и куда делось поле близ Ив. Солнечный свет умер, и на смену восходящему светилу явил себя прекрасный Золотой полумесяц, а Материнское Молоко обратилось в холодные воды Серебряной Реки.

– Мы должны идти! – прокричал Ансгар. – Матушка призывает нас!

И они пошли в воду. Вдалеке чернел Угольный берег, позади оставалась полная стыда жизнь и паскудная вера в Отца Переправы.

Один за другим люди исчезали в ледяных хлябях Серебряной реки, и не было мига счастливее. Рейн проводил взглядом Ансгара. На глаза навернулись слезы. Паскудное нутро не желало уходить на Угольный берег, твердило о неправильности происходящего.

Последним вода поглотила убившего Аарона сопляка.

Младший выжлятник был последним, кого еще не успели принять серебряные воды. Он сделал шаг вперед, а за ним еще один. Ступни увязали в ледяном иле.

– Не спеши, – прошептала Возлюбленная.

Сестры стояли позади него и отражались в зеркальной глади воды. Желтоглазые змеи не имели ничего общего с резвящимися на празднике девами.

– Матушка собрала жатву, – прошипела Покинутая.

– Царица сыта, – добавила Скорбящая.

– На тебя у меня иные планы, – произнесла Царица.

Рейн содрогнулся, услышав знакомый голос. Она говорила с ним в пролеске, обращалась к нему на берегу Хельги.

– Тебе еще рано пить из моей реки, мальчик.

Выжлятник не мог повернуться, не находил в себе сил посмотреть на её отражение.

– Моя Царица.

Существо, напоминающее прекрасную женщину с волосами цвета осенней листвы, обняло плечи Рейна.

– Лиара, – прошептала она и поцеловала его в щеку. – Теперь ты знаешь мое имя. Как ты распорядишься этим знанием?

Он бы мог велеть ей исчезнуть. Приказать затаиться на Угольном берегу и оставить людей, если не на всегда, то хотя бы на добрую сотню лет. Так когда-то поступил последний из прежних жителей Оддланда. Так мог поступить всякий, в чьем сердце еще не угас огонь Отца Переправы. Так бы поступил Горст, так бы мог поступить Аарон. Совершенно точно так бы и сделал Эвжен.

Рейн глубоко вздохнул.

– Я сохраню твое имя в тайне, – эти слова обожгли его губы.

– Умница, – улыбнулась Лиара и вновь поцеловала выжлятника, но теперь в темечко.

Плавающие в холодной воде змеи ластились к Матушке, как ластятся сытые псы к своему хозяину.

– Позволь мне отправиться с тобой на Угольный берег?

– Людям там места нет, – улыбнулась Царица, и только сейчас Рейн понял, что значили слова Сестер. Понял, что они имели ввиду, говоря о жатве и о том, что Лиара сыта.

Он принял открывшееся ему знание как нечто само-собой разумеющееся.

– Тогда скажи, зачем я тебе?

– Ты найдешь людей, что бежали из Подлеска.

– Зачем они тебе?

– Затем, что они не принимали моей власти, но знают мое имя. Ты найдешь их и вырвешь им языки, а пока ищешь, подготовишь столько Холмов, сколько сможешь. Мои дочери подскажут тебе нужные слова, и ты вложишь их в нужные уши. Ты не будешь одинок.

Рейн послушно кивнул.

– Подними руку. Подставь ладонь под свет месяца.

Рейн повиновался.

Её тонкая, почти что человеческая рука с длинными черными когтями замерла над его покрытой мозолями рукой. Рейн увидел еще одно чудо. Крохотный, играющий золотом полумесяц застыл в воздухе над едва различимыми линиями жизни и судьбы.

– Это мой подарок, – прошептала Царица. – В смертный час ты вновь увидишь его, вновь ощутишь мою любовь. А теперь прощай.

Рейн закрыл глаза, и Серебряная река с нависшим над ней полумесяцем исчезла. Змеи, опутавшие его ноги, превратились в трухлявые коряги, а утро, с которым он распрощался близ Ив, обратилось в поздний вечер.

Пахло болотом. Впервые за долгое время его слуха коснулись крики ночных птиц. Рейн стоял по пояс в мутной болотной воде и не смел двигаться, думая, что Лиара все еще стоит позади него.

– Ты должен успеть к зиме, – прошептала ему Покинутая.

– С первым снегом Матушка вновь будет собирать жатву, – закончили за сестрой Возлюбленная и Скорбящая. – Не подведи нас.

Заметки виконта Августа Рохау (Путешествие в Оддланд)

 О  Холмах и местах поклонения

Так же как и мы с тобой ходим в церкви и храмы, дабы стать ближе к Отцу Переправы, растворившиеся во времени язычники проводили свои ритуалы на холмах, особым образом подготовленных для сакральных действ. Во-первых, в холме прорывался колодец, и нутро до самой середины забивалось… Увы, я не могу вспомнить названия этой смеси, а аналога в нашем языке попросту не существует. Брат Габрис натыкался на рецепт её приготовления, но посчитал за великое кощунство марать пергамент подобной мерзостью. Сказал лишь, что смрад сей способен сразить наповал как бывалого пехотинца, прожившего полжизни в походах, так и несчастного обитателя лепрозория. Когда сея неименуемая субстанция впитается в почву и напитает её собой, считалось, что холм подготовлен, а земля вокруг колодца или же ямы… Брат Габрис перевел это, как «пропитана млеком». Затрудняюсь даже предположить, что этим хотели сказать сгинувшие в веках дикари.