Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Пионеры на море - Гаврилов Петр Павлович - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

— Исполняйте ваши обязанности, вахтенный! — сердито рявкнул Морж на вахтенного, грозно глядя поверх очков.

У дверей каюты командира ребята окончательно растерялись.

— Миш… иди ты первый, ты поменьше… и… послабже…

— Гриш… иди ты лучше… ты посильней и побольше…

Гришке казалось, что ноги его крепко-накрепко привинчены кем-то к блестящему линолеуму. Он набрал воздуха и робко постучал…

— П-ррр-ойдите… Прошу!

Ребята крепко зажмурили глаза, берясь за ярко начищенную ручку двери, и перешагнули порог.

Просторная каюта; в углу большой стол Стенки увешаны картинами и хитроумными приборами. Мягкий ковер заглушал шаги, а из-за стола прямо на перепуганных ребят глядели и щурились серые глаза командира.

КИТЫ И КИТЯТА

Петелькин, зашив дыру, откусил нитку и раздраженно сплюнул за борт. Вахтенный сигнальщик на мостике возбужденно закричал:

— На го-ри-зон-те киты-ы!

Краснофлотцы повскакали с палубы. По курсу корабля, то пропадая, то появляясь в изумрудных волнах океана, лоснились громадные черные спины.

Киты быстро приближались к крейсеру, изрыгая воду высокими веселыми фонтанами. Скоро двое поравнялись с крейсером, не обращая на него никакого внимания. Они шумно дышали и пенили воду могучими хвостами.

За двумя старшими изо всех сил, разворачивая встречную зыбь, мчался китенок. Упругие волны, накрывая его, сбивали с курса. Китенок, смешно ныряя, старался не отстать.

— Ишь ты ведь, горюнок! Привыкай, привыкай, салага[13]!

— Тоже еще увязался! А ну, а ну, подбавь ходу, сопляк, крой на тридцать два узла[14]. Давай, давай!

Перебивая грубые голоса, за спиной матросов зазвенел захлебывающийся от радости звонкий голосок:

— Мишка! Елки-палки! Киты, самые всамделишние! Ух ты! Ух ты! Догнал!

Все сразу обернулись. На фоне пылающего заката стояли двое ребят с довольными улыбками на сияющих лицах.

— Ишь — трюмные жители… Поправились…

Гришка испуганно оглянулся. Самые разнообразные физиономии моряков добродушно улыбались, без стеснения разглядывая ребят.

Смеялось лицо кока; даже хмурый Чалый, пряча улыбку в уголке сурового рта, глядел на ребят. Верный со всего размаха налетел на них сзади и заскулил, перекувырнувшись через спину.

Кто-то добродушно пробурчал:

— Вот они — отчаянные мореплаватели, будущие краснофлотцы!

С ОБЛАКОВ НА ЗЕМЛЮ

Подвесные койки, выданные ребятам, вызвали у них сомнение о пригодности к спанью этих двух парусиновых полотен с дырками, двумя палочками и перепутанными веревками. Кок ловко подвязал шкерт-тросы[15], натянул койки, бросил туда одеяла и простыни; ребята, раскачиваясь на них, наполнили кубрик звонким хохотом.

Конфузясь взглядов команды, кок приволок вкривь и вкось сшитую одежду и, глядя в сторону, сунул ее ребятам. Приятели мигом скинули свою измазанную, изорванную в трюме и напялили парусиновые брюки, тельняшки, фуражки и колпаки.

Никто не мог удержаться от улыбки, глядя на эти расплывшиеся от счастья рожицы.

Кок, пользуясь благоприятным моментом, громогласно объявил:

— Товарищи! Братва, следовательно, из нашего кубрика и вообще на славном крейсере «Коминтерн», пожалуйста! Объявляет вам камбузное начальство: на первое — сорванцов командир постановил оставить до выяснения на борту, на второе — зачисляю их в строевую команду камбуза и моими ближайшими помощниками, на третье — известно, что коклеты без луку сплошное несчастье, а команда моя, голая, без порток и форменной краснофлотской одежды, это есть коклеты без луку, и вообще без подливки! Объявляю сбор в пользу погоревших и пострадавших на комплект обмундирования и прочего гардероба: носков, платков, колпаков, шнурков, брюк-штанов, рубашек, подтяжек, ленточек, фуражек, для особого чину — банку гуталину!

Краснофлотцы полезли в карманы и рундуки. Под мерный плеск воды за бортом, под однообразный плач донки[16] и деловое пыхтение машины, покачиваясь на своих висячих койках, счастливыми заснули в эту ночь приятели.

Среди ночи Мишка проснулся и свесил голову с койки. Ночной вахтенный тихонько бубнил с Чалым.

— Оно бы, Андрей, и ничего, конечно; ребятки дельные, что и говорить, смена. Да тесно у нас в кубрике. Духота, хоть якорь вешай и без них; а тут еще на самом проходе повесили койки, мешать будут, это факт.

— Не дело, не дело нам в солдатики играть… Да и вообще воспоминания там разные, — ответил Чалый.

Мишка отдернул голову назад. Сердце его забилось, как пойманный мышонок. Краска залила лицо, словно в краже обвинили Мишку. Потом он почувствовал, как кто-то, налетев на него, ударился о низ койки и сердито ругнулся:

— А черр-т! Баласту понавешали!

Растерянный, сбитый с толку, Мишка протянул руку, запустил в рыжие вихри друга и затормошил его. Гришка раскрыл тяжелые веки, беззаботно улыбнулся и забормотал во сне:

— А еще, товарищ командир, как мой батька есть потомственный рабочий, так и я обещаюсь за Мишку… Будем стараться.

ОТ ВРАНЬЯ, ОТ ВОРОНЬЯ, ОТ КРЫС-МЫШЕЙ, ОТ МАЛЫШЕЙ

Раньше из камбуза доносился запах пережаренного лука, слышался грохот кастрюль, воркотня кока, перебранка его с командой из-за порции мяса и недосоленного борща; теперь там не смолкала веселая трескотня мальчуганов, звенел задорный Мишкин смех, и сквозь клубы пара сияла рыжая Гришкина голова в белоснежном колпаке.

Первые дни кок не допускал ребят до таинства приготовления обеда. Они мешали суп, чистили картошку, мыли мясо.

Поварята с коком вставали раньше всех. Глаза ребят пухли от недосыпанья, тяжелые головы клевали носом в опасном соседстве с раскаленной плитой.

Поработали, привыкли.

Теперь в очереди у камбуза стало меньше ругани. Приятели вызывали на шутки даже самых нелюдимых и звали каждого по отчеству; раздача обеда шла весело и быстро.

А главное, чем жили ребята, так это рассказами о непутевой и интересной жизни кока. Знал кок бесконечное число историй, самых занятных и неожиданных.

С первых дней революции бродяжил он по Руси, с «первым революционным матросским бесстрашным отрядом», с винтовкой и с огненным словом «даешь».

Три раза обкрутился Громыка вокруг солнца, и нет, кажется, такого места, где бы не был жирный кок и где бы не знали веселого Остапа Остапыча.

Когда ребята, перегоняя друг друга, чистили картошку, а кок важно мешал варево огромной чумичкой, Мишка, к которому Остапыч особенно благоволил, вкрадчиво говорил:

— Последний раз вы, Остап Остапыч, остановились на том, как вы ночью упали с «Громовой», как вас не заметили, как вы приплыли на берег, и берег этот оказался островом Минданао, и чернокожие забрали вас к себе.

— Возьми-ка ты, Гриша, нож поострей, а ты, Мишуха, подай-ка мне соли, да смотрите хорошенько за луком — ворует его команда напропалую — словно жрать ей нечего… Да… Окружили меня эфиопы на этой самой Минданале, вопят, прыгают, голые, как репа, а рожи — б-рр!.. За руки, за ноги меня, да и в шалаш. Лежу день — кормят. Лежу два — кормят. На третий день устали кормить, развязали руки, ноги и повели меня к старшему, а старший оказался бабой, противная, вонючая, вся салом намазанная, в шляпе из перьев, а в носу ручка от чайника. Осмотрела меня мадама, щипнула за нос, талям-балям, по-своему, а-бе, а-ме, а-се! Гляжу, пожалуйста! Мигом сорвали с меня робу[17], напялили какие-то шкуры, рожу раскрасили, дали таз, палку и повели на охоту. Всей деревней шли, а мадама на слоне ехала, трубку курила. Пришли в лес; пальмы, фикусы там разные, и запах — как в прелом погребе с тухлыми огурцами. Поставили меня за фикусом, показывают — как зверя увидишь, ори, мол, что есть мочи, прыгай и в таз бей! Ну, думаю, пожалуйста, орать я буду, петь и в таз бить, а вот прыгать в лесу мне одному, — это подсолить им придется! Мотаю головой: не буду, мол. А чернокожий эфиоп как мне бамбуком по сидячему месту, ну, уж тут я, пожалуйста, и запрыгал. А ты что, рыжий испанец, смеешься? Тебе бы вот так вкатить!