Зашедшая слишком далеко (ЛП) - Ричардс Натали - Страница 47

Звенит звонок – мой мир возвращается обратно на орбиту. Я моргаю от яркого света и шума в коридоре, как будто вижу все это впервые. Ник делает шаг назад и кивает.

— Я буду там. Я сделаю все, что бы тебе ни понадобилось.

Во время ланча я ухожу из школы, чтобы все подготовить. Я впервые подобным образом пропускаю школу, но мне нужно время. Все мои утки должны выстроиться в линию, прежде чем я сделаю выстрел. В аптеке я распечатываю фотографию с моим отцом и той женщиной. Пока я жду, я покупаю пустую карточку и пишу Тейси письмо.

Рассказать ей лично было бы лучшим вариантом, но нет времени и Тейси может понравиться ощущение контроля, которое даст письмо. После сегодняшнего все выйдет наружу и дико закрутится. Я хочу, чтобы она знала заранее, даже если информация рассорит нас. Я оставляю письмо у ее дома и отправляюсь домой дожидаться маму.

Такое чувство, словно я готовлюсь к последнему причастию. Я вытаскиваю тетрадь, мои пальцы зависают над заголовком. Сейчас мои фотографии лежат в кармашке вместе со снимками Гаррисона, мои яркие надписи над его паучьими черными чернилами.

Это последняя вещь, с какой я не могу справиться. Часть меня хочет спалить ее, но не потому ли, что я трусиха? Может быть, более сильный человек сразу бы все рассказал? Или показал бы ее любому, кто согласился бы смотреть? Я не знаю. Просто не знаю.

Отдавать это в полицию, это как будто получать по заслугам. Потому что им позволено выносить жесткие суждения о том, что опасно, а что нет. Они натренированы, у них есть власть, им за это платят. Я не такая.

Я пролистываю до конца, до моих снимков Кристен. Я добавляю пару от Гаррисона, но ручка замирает. Перечислять его преступления кажется излишним. Окрашенный автомобиль резюмирует все, что должно быть сказано.

Ну, может и не все.

Я прижимаю ручку к странице и пишу одно короткое предложение.

Когда я останавливаюсь, все кажется правильным.

Потом я колеблюсь, как будто работа не закончена. Мне нужна еще одна вещь. Всего одна. Я роюсь в своем столе, чтобы найти нужную фотографию.

Темные волосы, темные глаза, вышитый бисером браслет на руке. Это фотография с прошлого лета. Моя фотография.

Я не делаю никакой надписи под снимком. Я закрываю тетрадь и засовываю ее в сумку. Через несколько часов все уже будет в чьих-то других руках.

Глава 22

Мама приходит, когда я сижу на своем туалетном столике, ее волосы обвисли, папка напихана документами.

— Пайпер, мне так жаль. Этот день был безумным.

— Все в порядке. — Скоро он станет еще более безумным.

— Ты выглядишь мило, — говорит она, снимая свои туфли и подходя ко мне. Она пробегает рукой по моим волосам и улыбается мне в зеркале. — Ужин с Ником?

— Вообще-то баскетбольный матч.

Технически это правда. Большая часть из сказанного ей правда. Я просто опустила несколько важных деталей. Например, свое участие в жуткой работе мстителя. И женщину, с которой, может быть, спит мой отец.

Я даю маме версию жизни ее дочки из ежегодника. Я сижу в просвечивающей блузке и милых ботинках, притворяясь, что самое величайшее событие в моем мире это чудо пятничной баскетбольной игры вместе с Ником Паттерсоном.

Я отвожу взгляд от зеркала. Я больше ни секунды не могу смотреть на саму себя. А вот она стоит у моего плеча. Мама. Ее улыбка – та, которая говорит мне, как я могу выглядеть через двадцать пять лет, – сияет, обращенная ко мне.

— Мне не стоит говорить, какая ты сейчас хорошенькая.

— Сейчас же не выпускной, — пытаюсь отвечать я легким тоном, который не слишком мне удается.

— Позволь мне расчувствоваться. Ты никогда мне этого не позволяешь. — Она прикасается к моему лицу и улыбается мне в зеркале.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но могу думать лишь о руке моего папы в окне той машины. Или о лице незнакомки. Наконец, мне удается приклеить улыбку. Но недостаточно быстро. Темные мамины глаза меняются. Она хмурится и наклоняется вперед с обеспокоенным выражением лица.

— Пайпер?

— Я в порядке. Извини, я замечталась.

— Чересчур замечталась. Ты начинаешь меня беспокоить.

Она опять прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу и щекам, и я вспоминаю, как в детстве у меня был круп. Она сидела со мной всю ночь в ванной, лилась горячая вода из душа, пока в ванной не повис пар. Она не жаловалась. Она просто укачивала меня, говоря, что все будет хорошо.

— Не больна. — Я едва выговаривала слова, они путались на языке.

— Посмотри на меня, милая, — говорит она, и я поворачиваю к ней лицо. Та же удобная прическа. Теплые глаза. Те же руки, которые приносили мне открытку из каждого путешествия. — Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?

Я не могу смотреть, как это с ней происходит. Я не смогу смотреть, как она рассматривает фотографию. И я не могу смотреть на нее. Я парализована от всего этого.

Мама, разумеется, все неправильно понимает.

— Эй, если ты не хочешь этого делать, ты можешь позвонить ему, и все закончится. Не важно, что нам нравится этот мальчик...

— Нет, дело не в Нике. Ник отличный. Лучше, чем отличный.

— Но что-то происходит.

Факт, что я это не отрицаю, уже стал ответом.

— Расскажешь мне? — Спрашивает она осторожно. Я вижу, как она отчаянно хочет все узнать, хочет помочь.

Я позволяю ей притянуть и обнять меня, потом я тянусь к столику и беру белый конверт. Тот, в который я положила фотографию. Я протягиваю его, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Я должна дать тебе это. Это фотография.

— Как наши открытки?

Слова режут жестко и глубоко. Я качаю головой и говорю твердым голосом.

— Нет. Не такая. Тебе будет тяжело смотреть на нее.

Ее щеки бледнеют, линии вокруг глаз становятся глубже, когда она хмурится.

— Пайпер? Ты меня пугаешь.

— Дело не во мне. Со мной все будет в порядке. Я обещаю. Я скоро объясню, что со мной происходит, но это... — Я замолкаю, заглушаемая уродством этой правды. Мой тон тихий и сухой. — Дело в папе.

Ее лицо застывает, словно на моментальном снимке, глаза чуть сузились, рот приоткрыт. Это похоже на ужасную смесь шока и отрицания. Какая-то часть ее уже подозревает, что скрывается в конверте. Она знает. Может быть, не все, не все детали, но вполне достаточно.

Все вещи, которые удерживали меня целостной, взорвались одновременно. Слезы полились сильно и яростно, извергаясь отвратительными всхлипами. Я не могла их остановить. Я даже не пыталась успокоиться.

Мама пришла в движение, как будто ей вкололи адреналин. Я видела, как она вытолкнула свою боль из каких-то глубин ее сердца. Ее лицо смягчилось, ее руки потянулись к моим волосам.

— Пайпер, Пайпер, посмотри на меня. — Она гладила меня по лицу в точности так, как делала это в те далекие ночи, когда я кашляла и кашляла до тех пор, пока едва ли могла дышать. — Все хорошо, — сказала она. — Все будет хорошо.

Я подняла глаза, ощущая все семнадцать лет, наполненных паром ванных, открытками и вещами, которые делали ее замечательной и раздражающей и моей мамой. Я не могла выдавить ни слова. Не было никаких шансов, что мне это удастся, так что я попыталась выразить все глазами, все извинения, которые скоро мне придется произнести.

— Что бы это ни было, я готова для этого, — сказала она, смотря на конверт, который уронила, потянувшись ко мне. — Я не хочу, чтобы это расстраивало тебя. Мне нужно, чтобы ты верила, что я смогу с этим справиться.

— А ты не собираешься посмотреть, что там?

Вздох.

— Нет. Я посмотрю позже. Ты должна понимать, что это не такой уж большой сюрприз, каким ты его считаешь, понимаешь, о чем я?

Она знает. Это написано на ее лице, что какая-то часть ее даже немного побаивается того, что в конверте. Как я могла пропустить и это тоже?

Я кивнула, хотя осталось еще много невысказанных слов. Вещи, которые я пока не могу озвучить, но я скажу.

В полицейском участке, вероятно. Это несправедливо, но даже разговор об этом многое у меня отнял. Если я признаюсь ей, она может попытаться все разгладить. Она захочет защитить меня, потому что она моя мама. А я больше не могу быть защищенной.