Дерзкие рейды
(Повести) - Одинцов Александр Иванович - Страница 17

Раздался хриплый, растерянный голос напарника:

— Нечай, слышь? Уже перевалило за четыре! Цельных три минуты пятого. Наши не начинают. Неужто отменили?.. Нам-то что делать?..

Теперь они лежали бок о бок.

— Видать, заметили немцы… Нашим пришлось драпануть, — предположил Лепилов. — Оторваться от противника, деликатно выражаясь. Единственный шансик угодил в наши руки, так упустили… Наши-то как пить дать уже далеко.

— Обнаружь немцы наших — не пожалели бы патронов! Значит, иное что-то.

— Какое там иное?!

— Может, из-за твоего баханья и перестроились на ходу?.. Выстрел насторожил противника. А раз немцы начеку — не попрешь на них сразу-то… Вот наши и выжидают, когда поуспокоятся, — и Нечаев снова потянулся к биноклю.

Вороны, вспугнутые гулом немецкого самолета, который пронесся над селом, опять уселись на макушки лиственниц. Хриплое карканье мешало младшему лейтенанту Астапову прислушиваться к неровному, с перебоями, тарахтенью мотоцикла. Его вновь и вновь пытались завести. Астапов уже четверть часа назад занял отведенную ему позицию на склоне заросшего оврага. Он очистил свою форму хауптмана от налипшей глины и сейчас, поглядывая из укрытия на трех дозорных, ютящихся на тесной мельничной вышке, наводил блеск на шмайсер.

Уже десять минут пятого, а комиссар все еще не подал сигнала. Он выжидал, когда этот единственный связной мотоцикл маршевой роты покинет село. Тогда гитлеровцам не просто будет вызвать подмогу. А телефон не поможет: после первых выстрелов бойцы перережут провод.

Но долго медлить с атакой нельзя. Надвигающийся туман усложнит проведение операции. Трудно будет вести прицельную стрельбу. Придется положиться на гранаты, а от них могут пострадать и жители. Все это хорошо понимал Клинцов.

Подполз Ковеза и доложил, что обследовал полосу леса за спиной ударной группы и за прикрытием. Вплоть до шоссе на Улейку. Немецких патрулей не обнаружено.

— Жду еще… — начал было комиссар и осекся: совсем охрип за долгие минуты молчания. Вытянул блокнот из планшета, нацарапал на обложке крупными буквами:

ПЕРЕДАЙ АСТАПОВУ: ОГРАНИЧИВАЮ ЕГО ЗАДАЧУ. ПУСКАЙ ЗАЙМЕТ БРЕВЕНЧАТЫЙ СРУБ НАИСКОСЬ ОТ ЛАВКИ И ВЕДЕТ ОГОНЬ ТОЛЬКО ИЗ УКРЫТИЯ, КАБЫ НАШИ СГОРЯЧА НЕ СТРЕЛЬНУЛИ ПО ЕГО НЕМЕЦКОМУ МУНДИРУ.

Ковеза прочел, скользнул взглядом по напряженным взглядам снайперов и попрощался с ними кивком. Слева между голых побегов ольшаника показалась и тотчас исчезла его светлая кубанка.

Клинцов прикинул: через четыре или пять минут разведчик доползет до оврага, поднимется Астапов… Дозорных на вышке, конечно, насторожит незнакомый офицер вермахта, задами пробирающийся в село. Но сразу стрелять не решатся. Вдруг это и вправду капитан вермахта?.. Скорее всего окликнут. Значит, приподнимутся на вышке. Подставят себя. Покамест же над низкими дощатыми стенками видны лишь головы да плечи, мала мишень… Если Астапов не отвлечет внимания дозорных, вряд ли удастся обезвредить их первыми выстрелами.

— Надеюсь, никто не забыл свою цель? — громким шепотом спросил Клинцов и добавил: — Не торопиться!

Он глубоко вдохнул сырой, горьковатый воздух, чтобы команда «Пли» прозвучала внятно, чтобы расслышали ее также и те, что за спиной. Но команды не последовало.

Кажется, не зря отложили атаку. Да, не зря. Связист и не думает уезжать, а просто еще раз проверяет машину. Впрочем, сейчас все выяснится. Ждать осталось недолго. Треск усилился. Мотоциклист помчался налево. Значит, через поле!..

Клинцов прицелился. Он не глядел на снайперов: они знали свое дело туго.

— Пли! — скомандовал он и плавно нажал на спусковой крючок.

Через мгновение он пружинисто оттолкнулся от земли и крикнул:

— За мной!..

Вот они, минуты, когда стираются грани между командиром и бойцами. Все охвачены общим порывом, и вместе с тем каждый выполняет свою задачу.

Уже не деревья кругом, а одни лишь кустарники. На мельничной вышке — все немо, за земляной гатью — рябая поверхность пруда. От воды потянуло стылым ветром. В горле пересохло…

— Пригнуться! Пригнуться!

Клинцов бросает взгляд налево, где только что разорвалась мина. Она угодила в сарай. От него летят стропила. Дружно зарокотали «дегтяри», застучал немецкий крупнокалиберный, залились автоматы.

Группа прикрытия во главе с Шевруком ударила по секрету немцев в лозняке…

— Вперед!.. Не задерживайтесь!.. — крикнул раненый Лева.

Бойцы преодолели зону огня и ворвались в село.

Нечаев вытащил финку и начал ковырять подмерзшую землю.

— Сделаем окопчик, — сказал он Лепилову. — Сейчас уже нелегко нас из села разглядеть. Можно копошиться.

— Зачем? Повторяю тебе, смотались наши. Мы-то добросовестно дрогли тут, и все впустую… Коли не поспеем своих догнать — пришьют дезертирство.

— Ступай!.. А я подожду.

— А приказ? — ехидно прищурился Лепилов.

— Комиссар сказал: после четырех двадцати разрешаю снять засаду. Понимаешь? Отход разрешается, но не предписан! А ты можешь идти. Не держу. И хронометр забирай!

Лепилов снова приподнял часы.

— Еще минута… Нет уж, я — в точности по приказу.

И, переждав минуту с часами в руках, Лепилов начал отползать.

Нечаев не обернулся. Между тем его напарник, отдалясь шагов на тридцать, остановился.

— Ладно, Нечай… Так и быть. Обожду еще малость.

Нечаеву стало слышно его брюзжание. Да не до того! Много ли нароешь финкой? Приходилось вдавливать пальцы в тугую землю, загребать и отшвыривать. Нечаев был уверен, что боевая операция всего лишь отсрочена. Фашистам еще придется послать за подмогой. Только б успеть!..

Ветер унялся. Нечаев и Лепилов слышали, как снова завели мотоцикл. И сейчас, еще напряженнее, чем стрельбу, ждали: вот-вот вымахнет из села. Наконец зачернело на дороге пятнышко, разбухающее, все злее режущее слух.

— Нечай! — Лепилов схватил карабин. — Еще в коляске двое! Трое немцев! И с ручным пулеметом! Разрывными врежут — и кишки вон! Уже двадцать три пятого! Зачем же сверх приказу?

— Утекай, хлюпик! — крикнул Нечаев. Он уже не сдерживал голос: приближающиеся немцы не услышат из-за тарахтенья мотора.

Странно, грузовик-то побыстрее катил… А может, старенький мотоцикл, поизносившийся? Подскакивает и переваливается на колдобинах. Истошно взревывая, пугливо объезжает выбоину, где недавно забуксовал грузовик.

И сейчас Нечаев уже разглядел: ручного пулемета нет! Лепилову со страху померещилось. У того, кто за рулем, на груди десантный автомат. У сидящих в прицепе — шмайсеры… Держат их наготове, стволами вперед.

Захотелось ободрить напарника. Главное — предупредить, чтобы не бахнул раньше времени… Так всех новичков предупреждают в засадах…

Вспомнилось, как разведчики замаскировались на опушке сосняка в полусотне шагов от изгиба автомагистрали. И повеселевший, как всегда перед рискованным делом, Алексаев торопливо наставлял:

— Машины перед поворотом сбавляют скорость, и легче прошить очередями шоферов первых машин автоколонны, чтобы головные грузовики — прямехонько в кювет.

Однако немцы понимают, сколь выгодно это место для засады, и, наверно, пальнут из кузова страхующими очередями… Мол, разглядели вас, не надейтесь застать врасплох солдат вермахта! Не отвечайте на провоцирующий огонь!

С ускорившего ход мотоцикла хлестанули шмайсеры. Мелкие щепки посыпались на вспотевшую шею Нечаева. Он вжался в свой недоделанный окопчик. Ждал, когда немцы подъедут ближе.

Мотоцикл уже в двухстах метрах. Пора!.. По тому, кто за рулем! Ага, заменяют кассеты… Самая пора.

Нечаев уже не старался остаться незамеченным. Эх, пробить бы мотор, а там — будь, что будет… А мотоцикл подскакивает на колдобинах. Теперь — уже в сотне метров. И Нечаев пустил длинную очередь. Патронов не жалко, только бы попасть!..

Лязгнул затвор, отскочил назад. Истрачена кассета. Скорее новую… Нечаев помнил, что за секунды, необходимые для перезарядки, может, и его самого «прошьют». И все-таки какое-то время смотрел на врагов неподвижно, как одеревенелый.