Битва вечной ночи - Дарт-Торнтон Сесилия - Страница 23

— Вы пришли потребовать законного поцелуя? — спросила девушка. — Если так, не могу вам препятствовать.

Молодой человек ответил не сразу. Наконец он протянул ей украшенный лентами шар медового цвета.

— Нет. Вы ведь не из нашей деревни, мистрис Меллин. Вы не должны мне ничего.

Тахгил приняла дар. Когда Эрроусмит повернулся, чтобы уйти, Кейтри вдруг приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Он пробормотал что-то неразборчивое и перекинул ноги через подоконник. Однако прежде, чем слезть, снова на миг замялся и, глядя на Тахгил, смущенно спросил:

— А вы не останетесь до Летнего Равноденствия? Вы были бы Королевой Гирлянд!

— Нет, — покачала головой девушка. — Я не могу остаться.

Она глядела вдаль ему за плечо, словно пыталась разглядеть что-то, что не мог видеть никто, кроме нее одной.

— Да, понимаю, — уныло промолвил Эрроусмит, слез с лестницы и скрылся из виду.

По всему Апплтон-Торну заливисто, точно колокольчики на краю прозрачного пруда, звонили маленькие колокола. По узким улицам гуляла ночь.

От дома к дому, ища прибежища и жутко клацая зубами, сновал оскаленный лошадиный череп. Он гарцевал и подпрыгивал, зловеще лязгали челюсти. Молодежь ошивалась на безопасном расстоянии от пугала, однако какой-то высоченный здоровяк в женском платье безбоязненно шагал рядом с лошадиным привидением, размахивая метлой.

— Эй, Салли! — кричали юнцы.

Здоровяк ревел в ответ, потрясал метлой и гнался за ними. Второй актер, спрятанный под белой простыней и несущий шест с насаженным на него лошадиным черепом, тоже бросался в погоню, дергая привязанные к челюсти лошади бечевки, чтобы пострашнее лязгать зубами. Сегодня ночью происходило Сожжение Моряка, а значит, и Деревянная Коняга тоже пустилась в ритуальное странствие.

На другом конце деревни вынесли огромное, больше человеческого роста, чучело. Руки Моряка безвольно свисали на плечи двух носильщиков, тело, обмотанное старым тряпьем и мехом, было пропитано скипидаром и китовым жиром, в бесформенной голове жутковато (и довольно-таки опасно) поблескивали две плошки со свечками, всунутыми на место глаз. Следом за чучелом вереницей тянулись жители деревни. У домов самых почтенных и уважаемых селян чучело останавливалось, а кто-нибудь из сопровождающих заводил монотонным и пронзительным голосом:

Толпа кричала троекратное «ура!», прикладывалась к кувшинам и кружкам с вином, и шествие продолжалось. Деревянная Коняга и лихая Салли украдкой напрыгивали из-за угла на любого гуляку, отбившегося от общей толпы. Тахгил и Вивиана, тоже сжимавшие по факелу, угодили в самую давку и вынуждены были идти, куда нес их людской поток. Все так же звоня в колокольчики, веселая процессия вышла из Западных ворот и направилась по дороге вдоль края утесов мимо раскопа на том месте, где вчера ночью скатилось в море Нечто. Вниз по неровной лестнице двигалась толпа, увлекая с собой Лодочника, а Деревянная Коняга клацала зубами в хвосте шествия под взмахи метлы гигантской Салли. И вот на повороте, где вырубленная в скале лестница выходила на ровную площадку, аккурат над самой высокой отметкой прилива, все факелы, кроме одного, погасли, и Лодочник встретил свой конец. Его пронзили ножом и уложили в каноэ, а потом подожгли. Каноэ оттолкнули от берега в странствие по темным водам залива. Пока Лодочник горел, селяне пели — но не какую-нибудь народную песню, сочиненную специально для этого случая, а просто что в голову взбредет. Полыхая, чучело громко потрескивало, оранжевые языки пламени отбрасывали слепящие отражения на обсидиановую поверхность воды. Прилив и течение вскоре завладели своей добычей и понесли лодку прочь от берега. Чем дальше уплывала она, тем меньше становилась для наблюдателей — но тем выше вырастала стена огня, пока лодка не превратилась в великолепный цветок чистейшей, бьющей во все стороны энергии — цветок, окруженный кромешной мглой, затмевающий весь остальной мир, ослепительно переливающийся тончайшими оттенками рубина, топаза и янтаря. Позабыв о времени, нестройно выводя разрозненный мотив, люди на берегу завороженно наблюдали, как удаляется лодка. Бас и альт, тенор и сопрано этого нетрезвого хора звучали все более и более торжественно и серьезно. Далеко за гладью волн лепестки огненного цветка начали постепенно оседать и увяли совсем. Догорающий Лодочник превратился в мерцающую искру, раскаленный уголек в черной яме. А потом лодка затонула — зашипела вода, и все было кончено.

Значение и смысл этого ритуала давным-давно потерялись во тьме веков.

Единственный факел вновь дал жизнь остальным, и процессия, предводительствуемая Деревянной Конягой, потянулась обратно вверх по скалам в деревню. Колокольчики молчали. Часть селян приотстала. Замыкал шествие Купер. Пройдя за ворота, остальные услышали его крик и, обернувшись, увидели, что он показывает на распростертую возле дороги фигуру.

— Тут раненый! — кричал он, приставив руки ко рту. — Идите сюда, помогите мне!

Но не успел никто и шага сделать в его сторону, как распростертая фигура вдруг выросла до сверхъестественного роста, футов тринадцати в вышину, и погналась за Купером. Несчастный с дикими криками пустился бежать, плащ развевался у него за плечами. Последним отчаянным усилием беглец ворвался в ворота и рухнул без сил. Часовые поспешно захлопнули ворота и задвинули засов. Гигантская башня на ходулях уменьшилась до вполне приемлемых размеров и с безумным хохотом зашагала прочь.

— Быконищий! — в страхе завыла толпа. — Быконищий с Крич-холма.

Купер стонал, лежа на земле. Друзья поднимали его на ноги.

— Да будет тебе, Купер, — философски утешали они. — С тобой не произошло ничего такого, что нельзя было бы поправить кружечкой доброго пива.

В «Терновом дереве» вновь собралась прежняя компания, однако в ряды гуляк закралось смутное беспокойство.

— Сегодня Быконищий, вчера Нечто, — бормотали многие. — Не говоря уж о Шоках. И кто будет следующим? Не иначе как Черная Эннис. Да-да, как пить дать, скоро мы услышим, как она лязгает зубами у нас под окнами, тянет железные когти, чтобы украсть наших детей — и как нам защитить их?

Многие снова начали искать ответа на эти вопросы у трех путниц издалека.

Несмотря на все эти досадные происшествия, пребывание трех подруг в Апплтон-Торне все затягивалось и затягивалось. Каждый день приносил все новый и новый предлог, чтобы побыть здесь еще немного. И все же, хотя большинство местных уговаривали путниц пожить в деревне подольше и доказывали, что пускаться в дорогу в эту пору крайне опасно, находились и другие. Эти другие перешептывались, что, мол, не иначе как три безумные странницы своим злополучным одиноким походом притягивают к себе всевозможную нечисть, а ежели задержатся тут подольше, так и на всю деревушку навлекут неведомую угрозу.

Кроме того, всем было крайне любопытно, куда это идут их гостьи, да зачем, да как намерены путешествовать дальше. Не желая давать любопытствующим ни тени намека, подруги отделывались единственным объяснением, которое сумели придумать: они, мол, сошли с купеческого корабля в устье залива и поднялись пешком по прибрежной дороге, чтобы полюбоваться знаменитыми летними праздниками Апплтон-Торна. А со своим друзьями должны вновь встретиться в условленном месте чуть к северу отсюда, в начале грианмиса.

— А почему ваши друзья не отправились с вами? — не отставали охотники до подробностей. — Три юные девицы, одни-одинешеньки, ну куда это годится? Или у вас есть какая-то особая защита?