Крутой сюжет 1993, № 1 - Моргунов Владимир - Страница 47

— Так уж получилось… Ага, значит, старший брат. В свое время закончил институт радиоэлектроники. Понятно, специальность ничего не стоит, если не сумеешь попасть в хорошее место. Он не мог. И характер был не подарок, и идеализмом, что называется, страдал. Только получил квартиру — развелся с женой. Все оставил жене с дочерью — квартиру, мебель. Что называется, ушел, в чем был. И вдруг — бац! Прошлым летом он зарабатывает кучу денег. Заработал столько, что сразу купил себе машину. «Жигули», представляете? Почти что новые. Сколько на это отстегнуть надо?

— Да уж, — покачал головой Виталий Дмитриевич. — Но сейчас многие богатеют в одночасье. То кооперативы, то малые предприятия, совместные предприятия…

— И опять нет! Он в лаборатории работал. В НИИГР — во как свирепо звучит! Геологоразведки, значит. Двести пятьдесят рэ оклада, премий практически никаких. Не распрыгаешься, одним словом. И вдруг этот Евгений Зубов — так его звали — в декабре прошлого года уходит из дома — он у родителей жил — и все, исчезает. Ненадолго, правда, исчезает, на три дня. Потому что на четвертый, после разных поисков и расспросов отец обнаружил его мертвым в их садовом домике. Ну, участок у них был садово-огородный, из тех, что сейчас громко зовутся фазендами.

— Отчего же он умер?

— От болезни сердца. Сердечная недостаточность. Хотя, опять же по словам этой милой девушки, на сердце он никогда не жаловался.

— А сколько ему было лет?

— Тридцать пять.

— Ну, вполне можно объяснить. Принимал все близко к сердцу, стрессы всякие… Вот — с женой развелся.

— Может быть. Но это не самое главное, Виталий Дмитриевич, главное — вот! Взгляните на эту схему и на заметки.

— Да я в этом деле, мягко говоря, не очень понимаю… Хотя погоди. «Модуляция радиоволн частотами ЭЭГ» и три восклицательных знака. Что такое ЭЭГ?

— Электроэнцефалограмма. Дотумкал электронщик Зубов, докопался до чего-то. И рисуночек этот — схема генератора, который как раз такие модулированные волны излучает.

— Ого! — Виталий Дмитриевич положил листок на стол и потер виски. — На ловца и зверь бежит.

— Меня сразу будто током ударило, когда я эту схему увидел. Она закладкой в книжке служила. И сразу подумал: что же это за цепь таких слишком закономерных случайностей? Почему эта девушка приходит ко мне, почему она со мной так быстро знакомится? Почему именно у ее брата была эта схема? Хотя эта девушка рассказала о своем брате еще кое-что, в версию «подставка» не очень укладывающееся. Зубов летом или осенью прошлого года сетовал на то, что приходится «вкалывать на разных шарлатанов», что лабораторию приборостроения НИИ превратили в «лабораторию алхимиков». А сразу после его смерти в доме родителей кто-то учинил самый настоящий обыск. В его комнате буквально все перерыли, не то, чтобы беспорядок особенный, но заметны следы поисков. Мать с отцом, конечно, испугались — чисто мистически все это восприняли.

— Ладно, Коля, мистика мистикой, а ты выясни все вокруг Зубова. Узнай, чем лаборатория, в которой он работал, на самом деле занималась, разузнай про руководство. Какая помощь понадобится — дай знать. Ребят тебе подкину еще, если надо.

На стене будки сторожа висело какое-то объявление. Впрочем, объявление висело так давно, что даже полиэтилен не смог уберечь текст от уничтожения. Можно было разобрать только «Доводится до сведения… товарищества „Звезда“». Черная небольшая собачонка выпрыгнула из будки, молча пробежала в направлении Ковригина до тех пор, пока позволяла цепь, потом хрипло залаяла.

— Что ты, Жучка, что ты, дурочка? — ласково сказал Ковригин и хлопнул себя по ноге. То ли черную собачонку и в самом деле звали Жучкой, то ли тон Ковригина ее расположил, но собачонка устыдилась своей агрессивности, опустила голову, виновато замахала хвостом и поплелась обратно к будке. Дверь сторожки приоткрылась, показалась голова — седые растрепанные волосы, седые кустистые брови, седая щетина, морщины, покрасневшие веки и глаза человека, которому давно «все до фени».

— Здорово, начальник! — бодро окликнул уставшего от жизни сторожа Ковригин.

— Здравствуйте, товарищ… Вам кто нужен? — осторожно поинтересовался сторож.

— Кто нужен, того уже нет, начальник, — Ковригин немного посуровел. — На одиннадцатом участке у вас тут в прошлом году человек умер. Зубов его фамилия. Знал такого?

— А, помню…

— Друг это мой, понимаешь, — поспешил объяснить Ковригин. — Давно мы дружили, а потом так случилось, что жизнь в разные стороны разметала. На Севере я был, только что вернулся — месяца еще нет. Захожу к нему домой. Ну и… Сам понимаешь, в общем. Собеседник Ковригина согласно кивнул. Хотя и не совсем понимал, зачем все-таки этот высокий худой парень появился на территории, охрана которой вверена ему.

— Да что мы с тобой на улице разговариваем? — Ковригин быстро передвинул черную сумку из-за спины на живот, еще быстрее ее раскрыл, а уж бутылка «Русской» появилась вообще с нарушением причинно-следственных связей. Сторожу показалось, что бутылка была с самого начала, а сумка к бутылке вроде как приложилась, да и то неизвестно зачем. Потом сторож никак не мог вспомнить, каким образом они с незнакомым высоким парнем, у которого были красивые густые усы, оказались за столом в сторожке, как и откуда возникли полбатона вареной колбасы, банка лосося — уже открытая — и буханка хлеба.

— Дефицит, начальник? — подмигнул Ковригин. — Эх, елки-палки, а что сейчас не дефицит? Отрываешься вот так от цивилизации, ишачишь, как проклятый, без отпусков, без выходных, «бабки» все зарабатываешь. А потом глядь — они уже ничего не стоят, в мусор превратились. Стаканы у тебя тут есть? Молодец, это нынче тоже дефицит — стаканы.

Хлопнув по первой, гость пустился в воспоминания.

— Женька, он голова, конечно был. Это я о Зубове. Молодец мужик. Он учился знаешь как? Не то, что я. Я-то что?.. Перекати-поле. И вот на тебе. Я жив-здоров, а он… Это и в самом деле у него так со здоровьем неладно было?

— Кто его знает, — дипломатично ответил сторож. — Пришел, поздоровался. Я к тому, что зимой редко кто сюда ходит, потому и вышел поглядеть. Ну, а потом к себе на участок пошел.

— Постой, постой! — Ковригин даже жевать перестал. — Так ты дежурил тогда?

— Ага.

Следующим собеседником Ковригина был Лев Кузьмин из прокуратуры.

— Лева, ну что за ерунда получается? Нигде ни слова о том, что ограда на значительной части периметра отсутствовала. Так что зубовский визитер спокойно мог сторожу не представиться.

— Следов в домике никаких не обнаружили, понимаешь, — как и большинство флегматиков, Кузьмин был толстым.

— С чего следам каким-то остаться, Лева? Температура ведь минус шестнадцать была. Да, такой вот холодный период в прошлогоднем декабре случился. И при такой погоде в домике горит свет, а обогреватель отключен… Ковригин злился на флегматичного Леву, прекрасно понимая, что это выведенная вовне злость на самого себя. Его действия сейчас напоминали действия с нулями: сложение, вычитание, возведение в степень давало один и тот же результат. Все в материалах расследования, в заключении судмедэкспертизы, в протоколах и справках было круглым, как пресловутые нули. Но если Ковригин стремился получить хотя бы одну единицу из всех манипуляций с нулями, то для Виталия Дмитриевича самым существенным был вопрос: по каким правилам, по каким закономерностям вообще нужно вести поиск неизвестных? Было ли оказано давление на следствие? Было ли предопределено направление расследования? Какую роль играла смерть Зубова в процессе, остающемся пока «за кадром»? То, что Зубов был причастен к чему-то существенно важному, было уже определено однозначно, хотя Виталий Дмитриевич не располагал пока ничем конкретным, кроме четвертушки бумаги с нарисованной схемой, графиком и фразой с тремя восклицательными знаками. Это было величиной действительной. Вся масса разрозненных фактов, догадок, версий была множеством величин мнимых. Все напоминало сон призраков: телефонные звонки, когда разговор ведется полунамеками; распоряжения, которые не фиксируются документально; беседы в коридорах, когда удивленно поднятые брови, кивки, усмешки значат гораздо больше слов. В другой город Виталий Дмитриевич послал в командировку подчиненного. По прибытию тот в первый же вечер посетил своего старого знакомого и бывшего сослуживца. Визит, нанесенный старому другу, к цели командировки абсолютно никакого отношения не имел. Просьба, с которой командированный обратился к бывшему сослуживцу, не вызвала у того особого удивления, хотя нужные ему данные можно было получить только по специальному разрешению. Эти данные — несколько сот фамилий с адресами, характеристиками, биографиями — были записаны на одну дискету. На следующий день бывший сослуживец, едва появившись на работе, отвел в конец коридора женщину, с которой его связывало нечто большее, чем пребывание в одних стенах в служебное время и попросил ее сделать распечатку дискеты. А вечером того же дня командированный получил распечатку. Они засиделись за полночь, вспоминая прошлое и сходясь на том, что будущее совершенно нельзя проанализировать, хотя они оба знали гораздо больше, чем остальные граждане страны. И еще они заключили, что надо держаться друг друга, что бы ни случилось, какие бы ветры не реяли над одной шестой частью суши. Виталий Дмитриевич внимательно изучил содержание распечатки и пришел к выводу, что он знает теперь, по какой логике ему следует вести операции с мнимыми числами. Он незамедлительно вызвал на встречу Ковригина.