Солдатская верность - Потехин Яков Филиппович - Страница 19

— Серега, чего это ты сплоховал?

— Понимаешь, автомат соскользнул со спины и болтался между рук, — торопливо стал объяснять все еще бледный, с виноватой улыбкой на лице Литвинов. — Бьет по рукам, не дает грести. Ну, я и растерялся…

— Ничего, в другой раз не растеряется, — похлопал Сергея по спине уже немолодой, рассудительный солдат Лихов. — Давайте, ребята, поговорим о деле. Плохо получается у нас с переправой — шуму много. Да кое-кто и выдохся, пока до берега добрался.

— Что же делать? Потренируемся — и дело пойдет.

— Оно конечно. Но можно кое-что и сделать. Как вы смотрите на то, чтобы перетянуть через узкое место озера веревку и закрепить на обоих берегах.

— А ведь верно, братва. Дядя Костя дело говорит, — поддержал предложение Лихова рядовой Нестеров. — Перебирай руками по веревке — никакого тебе шуму, никакой усталости. И каждый будет гарантирован от пускания пузырей…

Прислушиваясь к солдатскому разговору, я посоветовал комбату послать ординарца за веревкой и, не откладывая, попробовать переправляться, как предлагает Лихов.

Когда принесли веревку, надо было решить, кому первому переплыть и закрепить конец веревки на противоположном берегу. Сделать это вызвался отличный пловец Григорий Барабанов.

Началась тренировка. Все шло хорошо. Как мы с комбатом ни прислушивались, ни всплесков воды, ни других звуков, которые выдали бы разведчиков, не услышали. Но так было, пока бойцы находились в воде. Зато когда они выходили на берег, слышалось чавканье воды в сапогах, что не может не насторожить противника в ночное время. Попробовали не выходить, а выползать на берег: почти никакого шума. Но стоило бойцам подняться на ноги и пойти, как в сапогах снова захлюпало. И тут на помощь снова пришла солдатская смекалка. Один из бойцов подошел к комбату и сказал:

— Товарищ старший лейтенант, если бы у нас были тапочки…

— Дельная мысль. Хвалю за смекалку. Но с этим делом придется обратиться за помощью к командиру полка.

— Хорошо. Завтра у вас будут тапочки, — пообещал я. — За ночь наши сапожники смастерят их из старых плащ-палаток.

После нескольких дней напряженных занятий отделение было готово к выходу в разведку. Командир батальона дает последние напутствия смельчакам. Вид у них несколько необычный: гимнастерки заправлены в брюки, карманы вывернуты, на ногах тапочки…

Начавший еще с вечера моросить мелкий дождик укреплял уверенность в успехе поиска. По всей линии обороны, как всегда, велась редкая стрельба из винтовок и автоматов. То там, то здесь ночную темень прорезали пунктирные линии трассирующих пуль, в небе вспыхивали осветительные ракеты. Далеко слева, очевидно в районе Белоострова, на небе появлялись всполохи — там шла артиллерийская дуэль. Словом, все было так, как вчера и неделю назад.

— Время, сержант, — сказал комбат.

— Есть, — ответил тот, перевалился через бруствер траншеи, за ним бойцы отделения и два снайпера.

Первые минуты в траншее была тишина, лишь телефонист вполголоса произносил:

— «Береза»? Я — «Фиалка». Проверка. «Сосна»? Проверка…

Он почти ежеминутно вызывал «Березу» и «Сосну», проверяя, не нарушена ли с ними связь. Это были позывные командира артиллерийской группы, поддерживавшей наш полк, и командира минометного батальона.

Мы с комбатом курили одну папиросу за другой, то и дело посматривая на светящиеся циферблаты часов и туда, куда ушли разведчики. Мы их, конечно, не видели, но по вспышкам и по интенсивности огня противника могли определить, обнаружены они или нет. Пока все шло хорошо.

— Товарищ подполковник, вас просит ноль пятый, — доложил телефонист.

Всего два дня, как мне присвоено звание подполковника. Я еще не привык к нему и только при повторном обращении связиста взял трубку.

— Я вас слушаю, товарищ ноль пятый.

— Ну как там у вас, художественная часть началась? — спросил командир дивизии полковник Романцов.

— Идет уже минут тридцать, — отвечаю я, понимая, о какой «художественной части» он говорит.

— Начало-то удачное?

— Пока да. Все номера исполняются, как и на репетициях.

— А как музыкальное сопровождение?

— Все в порядке. Музыканты тоже подготовились хорошо. — Это шла речь об артиллеристах и минометчиках.

— Добре. Если выявятся отличные исполнители отдельных номеров, их надо поощрить. Руководителя ансамбля — само собой.

— Все будет сделано.

Прошло больше часа томительного ожидания, и вдруг в воздухе вспыхнуло около десятка осветительных ракет и застрочили пулеметы противника…

— Неужели сорвалось? — проговорил комбат.

Похоже, что так, — ответил я. — Но будем надеяться на лучшее. Прикажите минометчикам открыть огонь по засеченным целям.

Неизвестность волновала…

У разведчиков же дела шли так. По заранее сделанному проходу они миновали наши заграждения. Подползли к речке. Рядовой Барабанов привязал один конец веревки к иссеченному пулями и осколками дереву, а другим концом подпоясался и бесшумно вошел в воду. Шел, пока вода не покрыла плечи, а потом поплыл. Намокшее обмундирование, автомат, запасной магазин с патронами, гранаты тянут вниз. По мере удаления от берега дает себя знать и веревка. Она задерживает движение, изматывает силы…

Речушка неширокая, всего метров тридцать, но, переправляясь, Барабанов успел о многом передумать. Может случиться так, что в это же время, на этом же месте противник тоже ведет разведку? Конечно, может. Подобные случаи уже бывали. А может быть, на ночь противник выдвигает к берегу засаду? И это не исключено. Словом, много разных предположений проносилось в мыслях солдата.

Барабанов коснулся ногами дна. Глубина доходила до груди. Когда до берега оставалось не более трех метров, где-то рядом сильно всплеснулась вода. Барабанов замер на месте и выждал какое-то время. Тишина. Только по-прежнему идет перестрелка.

«Наверно, рыба, — подумал боец. — Потревожил я ее, она и хлестанула хвостом спросонок».

Вот и берег. Боец прижался к земле, прислушался. Подергал за веревку — сигнал «готово, можно переправляться» — и, привязав веревку к находившемуся неподалеку пню, приготовился к возможному появлению противника.

Темно. Словно черным покрывалом, окутала ночь все, что есть на земле. В таких случаях глаза — не помощник разведчику или наблюдателю, и он переключается на слух. Казалось, что голос войны — артиллерийско-минометная и ружейно-пулеметная стрельба — заглушает все другие звуки. На самом деле это не так. Фронтовики настолько привыкают, например, к разрывам снарядов и мин, даже вблизи землянок, что гром этих разрывов не тревожит их короткого сна. И наоборот, какой-нибудь незначительный шорох, разговор вполголоса, стук неосторожно поставленного на стол котелка будят солдата. Точно так же у разведчиков и наблюдателей, действующих в ночной темноте, настолько обостряется слух, что в ружейно-пулеметной трескотне, ставшей привычным явлением, они улавливают отдельные звуки, производимые неосторожно двигающимися людьми. Но сколько Барабанов ни прислушивался, ничего подозрительного не обнаружил.

Вскоре к нему присоединились саперы. Они сразу же поползли вперед, к заграждениям противника.

Прошло несколько минут тревожного ожидания. Каким мастерством и выдержкой надо обладать, чтобы в темноте найти мины противника, обезвредить их, а потом тихо сделать проход в проволочных заграждениях. И наши саперы, эти неутомимые труженики фронта, блестяще справлялись со своими обязанностями.

Когда вернулся один из саперов и доложил, что проходы готовы, группа захвата — сержант Пушкин, рядовые Лихов и Нестеров — поползла к заранее намеченному объекту наблюдения. Группа обеспечения, возглавляемая наводчиком ручного пулемета Сысоевым, тоже была на месте. Все делалось молчком, повторялись заученные на тренировках действия.

Легко и бесшумно добрались три разведчика до вражеской траншеи. Вот она, цель их недельного труда, — огневая точка противника, где надо брать пленного. Вражеский пулеметчик, не подозревая, что через минуту-другую он окажется в руках наших разведчиков, постреливал короткими очередями. Пули пролетали левее смельчаков.