Хорт – сын викинга - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 8

– Знатно голосят, – бурчал Яр-Тур. – В ушах закладывает… Шагай шибче! Иначе в лесу после бабьего воя будешь как глухой.

Морав повиновался, и они быстрым шагом пошли по тропе, которая вела в самый отдаленный участок лесного моря, где заканчивалась территория русов и куда опасались забираться даже опытные добытчики. Вскоре более-менее широкая и удобная стежка стала совсем узкой, ее часто перегораживали узловатые древесные корневища, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не зацепиться и не упасть, а когда сосны и вовсе уступили место смешанному лесу, она и вовсе местами растворилась, заросла кустарником. Но Яр-Тур, опытный охотник, по каким-то особым приметам держал верное направление, и тропинка снова появлялась, петляя среди бурелома и уводя все дальше и дальше в глубь мрачного леса.

Но вот тропка вывела Яр-Тура и Морава на поляну, явно расчищенную человеческими руками, и юноша невольно вздрогнул. На ее дальнем конце высились окоренные колья, увенчанные выбеленными дождями и солнцем черепами животных. На самом высоком колу, в центре, висел череп тура, а по бокам – медвежий и волчий. Остальные черепа принадлежали зверям, на которых охотились русы. В некотором отдалении от кольев из земли торчал, как гнилой зуб, черный камень с плоской вершиной и углублением посредине.

Бормоча молитвы богине охоты Диве, Яр-Тур принес требу – немного вяленого мяса, главную пищу любого добытчика, лепешку и пролил на жертвенный камень несколько капель меда, без которого ни один уважающий себя охотник не выходил в лес. Мёд был настоян на целебных травах (Морав знал его состав, он был большой тайной волхвов) и лечил любые хвори, которые могли настигнуть охотника в его многодневных скитаниях по лесной чащобе.

– Ну, теперь держись, – сказал Яр-Тур, покончив с обязательным обрядом. – Ты будущий волхв, а значит, и испытывать тебя будут куда как серьезней, нежели твоих сверстников.

– Я это знаю, – коротко ответил Морав и нахмурился.

– Ну-ну… – Яр-Тур коротко хохотнул.

Они пошли дальше. Тропа снова стала широкой и свободной от мелкой поросли и травы; похоже, ее тщательно обихаживали. Но кто?

Ответ на этот вопрос Морав получил ответ довольно скоро. Неожиданно лес закончился, словно его обрубили топором, и перед глазами дружинника и юноши предстало строение, сооруженное из окоренных бревен на скалистой возвышенности. К нему вели длинные ступени, сложенные из камней, посередине которых, на небольшой ровной площадке, стоял столб с жертвенником в виде резного деревянного домика, внутри которого горел неугасимый священный огонь. Дыма от него почти не было, потому что он питался древесными угольями.

Вокруг строения, которое, несомненно, было храмом, высились идолы с женскими ликами. На коньке храма торчали резные фигурки сов, почитаемых за большую мудрость, хотя Морав никак не мог понять: с какой стати? Он считал сову птицей глупой и бестолковой.

Столбы, поддерживающие необычайно высокую двускатную крышу храма, обильно украшала витиеватая резьба. Мало того, они были раскрашены в разные цвета. А уж вход в храм и вовсе потрясал воображение. На широких дубовых дверях, окрашенных в красный цвет, и вокруг них были изображены неведомые птицы и звери в переплетении резных древесных веток, а треугольное окно высоко над дверью обрамляли солнечные лучи, сверкающие позолотой. Крышу строители храма покрыли вязками камыша, а чтобы их не сорвало сильным ветром, укрепили поперечными жердями, над которыми тоже изрядно потрудились мастера-резчики.

Морав и Яр-Тур подошли к закрытым дверям храма, и немного оробевший дружинник тихо сказал:

– Придется подождать…

Ждать пришлось долго и стоя, даже ноги затекли. Нетерпеливый Морав наконец не выдержал и спросил:

– Может, надо постучать в дверь?

– Цыц! – зашипел на него Яр-Тур. – Нельзя! Ты так торопишься уйти к своему отцу? Это храм Мокоши.

Мораву вдруг почудилось, что по спине пробежал холодок, а сердце забилось быстро и гулко, будто он пробежал от городища до Клюва Ястреба. Мокошь! Это была богиня судьбы, которая пряла нить жизни, Великая Мать, покровительница магов и колдунов, повелительница ветров и хозяйка всего живого. Ей были подвластны жизнь и смерть, и обидеть Мокошь, даже по неосторожности, значило сделать роковой шаг в потусторонний мир. Теперь юноша понял, почему Яр-Тур, знатный воин, терпеливо ждет, пока их позовут. Знать, Великая Пряха не до конца сплела нить судьбы Морава…

Неожиданно до его слуха донеслось многоголосое пение. Казалось, оно доносится с небес. Юноша даже поднял голову, но на небе, кроме солнца и нескольких белых тучек, Морав не увидел никаких божественных певцов. А мелодия песни была очень красивой и не знакомой ему.

Он опустил взгляд и увидел, как из-за храма появилась процессия, состоящая из десятка дев в длинных белых одеяниях, вышитых красными и черными нитями. На головах у них были цветочные венки, а идущие впереди держали в руках зеленые ветви. Яр-Тур склонился перед ними в глубоком поклоне; Морав последовал его примеру.

Девы подошли к Мораву и дружиннику, поприветствовали их молча – тоже поклонились – и поставили перед ними две большие серебряные чаши для омовения, наполненные водой, поверх которой плавали цветочные лепестки. Юноша и Яр-Тур умылись, и им подали расшитые диковинными зверями полотенца.

Вытирая лицо, Морав наконец смог приглядеться к жрицам Мокоши более обстоятельно. Девы были юными и очень красивыми, но среди них он заметил только двоих, которых знал. Они как-то незаметно исчезли из городища, и никто почему-то не стал их искать. Остальные девы, видимо, были родом из других селений русов.

Храм Мокоши стоял на рубеже, за которым начиналась чужая территория, о чем явственно напоминал высокий столб в некотором отдалении от святилища с резным изображением бога межи Чура. За межой нарушителя границы ожидала неминуемая смерть, если он появлялся там без приглашения. Чур охранял права собственности, домашний очаг, родовые и племенные владения, и нечистые силы не могли переступить их границы. Еще дальше вставала стена леса, в котором Мораву, настолько ему было известно, придется сражаться за свою жизнь, и он невольно содрогнулся, посмотрев на грозный лик Чура.

Покончив с церемонией омовения, жрицы открыли двери храма, и Морав в сопровождении Яр-Тура с трепетом вступил под его крышу. Юноша знал, что здесь он должен получить свое тайное имя, но как выглядит эта церемония, Морав понятия не имел.

Яр-Тур подошел к жертвеннику – массивному квадратному камню, на всех четырех сторонах которого была изображена Мокошь, – и проделал такую же процедуру, как и до этого у столба с домиком: бросил в священный жертвенный огонь вяленое мясо и щедро окропил его медом. Пламя на углях немного притухло, а затем вдруг взметнулось вверх голубоватыми языками, отчего помещение храма, тонущего в полумраке, осветилось, и перед опешившим Моравом появилась согбенная старуха в черных одеждах. Ее словно родил мрак, таившийся в углах храма.

Судя по бельмам, старуха была слепой; к ней тут же подбежали две девы и бережно взяли под руки. Видимо, это была главная жрица Мокоши, ведунья.

– Лишний должен уйти! – проскрипела она хриплым голосом. – А ты, – обратилась она к Мораву, будто была зрячей, – подойди ближе.

Яр-Тур беспрекословно повиновался; оставив у жертвенного камня мешок, где, как было известно Мораву, лежали все их запасы, он вышел из храма. Выходит, что вяленое мясо и мед предназначался жрицам, мельком подумал юноша и, сделав два шага вперед, подошел к главной жрице.

Она приказала ему стать лицом к священному огню, а затем трижды окропила родниковой водой лицо Морава, чело и темя, приговаривая:

– Яко тоя вода чиста, тако будет чисто лице; яко тоя вода чиста, тако будут чисты мысли; яко тоя вода чиста, тако будет чисто имя!

Затем одна из жриц отрезала прядь волос Морава и отдала их ведунье. Главная жрица положила волосы в огонь, девы окружили их плотным кольцом, как бы ограждая от чужих взоров, и начались молитвенные песнопения, в которых Морав разобрал лишь имя Мокоши, а ведунья принялась ощупывать его лицо своими длинными заскорузлыми пальцами. Сначала эти прикосновения были ему неприятны, но вот Мораву начало казаться, что огрубевшая кожа рук старухи стала шелковистой, а из кончиков пальцев заструилась неведомая сила, которая пробила череп и жалящим потоком хлынула в голову. Юноша даже застонал от боли, но она длилась недолго. На смену ей пришло умиротворение и спокойствие.