Пока не погаснут звезды (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 98

Рыжий кивает, и дверь за ним закрывается. Я вытираю слезы и испугано смотрю на оставшегося охранника, но ему, кажется, нет до меня дела. Вновь ухожу в свои переживания, а выдергивает меня из них стакан с коньяком, который мне протягивает Чез.

- Выпей, легче будет, - говорит он.

- Не… ет, - судорожно всхлипывая, мотаю головой.

- Я же тебе не предлагаются надраться. Глоток сделай, будет легче, - брюнет добродушно усмехается.

Все-таки беру из его рук стакан, он подрагивает в моих пальцах и сделать глоток не получается с первого раза. Чез подставляет палец под донышко, удерживая его, и коньяк проливается мне в горло, обжигает, заставляет поморщиться. Брюнет смеется, глядя на меня. Его ладонь лежит на моей коленке.

- Спасибо, - шепчу я, возвращая ему стакан.

Чез ставит его на пол возле моих ног. Он поглаживает мое колено, продвигая ладонь чуть выше, потом еще, пока не задевает подол платья. Моя голова плывет от крепкого напитка, слез и переживаний, и я не сразу замечаю, что делает охранник.

- Так всё плохо? – спрашивает он, и мужские пальцы сдвигают край подола.

Я вздрагиваю, опускаю взгляд на руку Чеза и отталкиваю ее. Он снова смеется, но поднимается с корточек и отходит от меня. Я настороженно наблюдаю за ним. Слезы высыхают, но тяжесть в голове мешает сосредоточиться.

- Ты ведь подружка Ястреба? – спрашивает брюнет, делая глоток из горлышка бутылки.

Не знаю, что ответить. Еще час назад я бы сказала – да. А теперь не понимаю. Запуталась в своих мыслях. Словам я еще могу дать объяснение, все-таки защищал, когда запугивал моим отцом, но глаза… Они всегда показывают чувства Егора, а сегодня он остался спокойным, таким же равнодушным, как его голос и слова. И вновь меня терзают подозрения о том, что чувства моего парня одна сплошная фальшь. Он никогда не любил меня, просто использовал. Я снова начинаю плакать.

Чез возвращается, присаживается на подлокотник кресла и поглаживает меня по спине.

- Не стоит из-за него убиваться. Он не лучший из тех, с кем ты могла бы связаться. Успокойся.

Я не успокаиваюсь, теперь я снова плачу навзрыд. Брюнет перехватывает меня за подбородок, вынуждая посмотреть на него. Достает платок и осторожно промакивает слезы:

- Хорошенькая девушка не должна плакать из-за придурка, который обманывает ее, - с улыбкой говорит Чез. – Хорошенькая девушка должна смеяться от радости. Ты любишь смеяться?

Его воркование немного успокаивает, и я киваю.

- А что еще ты любишь? – интонация в голосе охранника немного меняется. – Любишь сладкое? Все девушки любят сладкое.

- Да, - тихо отвечаю я.

- А что еще любишь? – его лицо становится ближе. – Любишь, когда тебя ласкают?

- Что? – я изумленно распахиваю глаза.

- Любишь, когда тебя ласкают… там? – его ладонь накрывает мой живот и скользит ниже, пытаясь раздвинуть ноги.

Страх уничтожает тревогу, переживания, жалость к себе. Я отталкиваю Чеза и вскакиваю на ноги.

- Горячая девочка? – улыбается брюнет. Он больше не кажется мне добродушным, теперь он становится хищным, неприятным, опасным.

- Не трогайте меня, - дрожащим голосом требую я.

- А если приятно потрогаю?

Он приближается, я пячусь, но потом мой взгляд падает на дверь, и я делаю отчаянный рывок, пытаясь выбежать из комнаты. Чез наготове, он словно огромный кот, всё это время игравший с глупой мышью, перехватывает меня, рывком разворачивает к креслу и нагибает через подлокотник. Я кричу, но шершавая ладонь накрывает мой рот, заглушая мольбу о помощи. Я чувствую, как пальцы брюнета хозяйничают у меня под юбкой, сдвигают полоску трусиков…

Не плачу, на слезы уже нет сил, только до крови искусала губы. Даже не вырываюсь, вырываться уже поздно. Лишь вяло реагирую, пытаясь оттолкнуть своего мучителя, когда он поднимает мое растерзанное тело с пола, куда успел перетащить с кресла.

- Тс-с, куколка, - говорит он. – Если будешь кричать, я снова возьму тебя туда, куда тебе не понравилось.

Молчу. Не хочу новой боли, хочу умереть здесь и сейчас. Бороться сил нет. Чез тащит меня куда-то вниз, кажется в подвал. По пути мы никого не встречаем, только откуда-то слышен негромкий женский смех и музыка. Я трепыхаюсь, но затихаю, когда мучитель несильно встряхивает меня, намекая:

- У тебя аппетитная попка.

- Не надо, - хриплю я. – Пожалуйста.

- Хорошо, - соглашается Чез. – Туда больше не буду. Мы развлечемся по-другому.

Как он собирается развлекаться, меня не интересует. И я даже уже не жду, что в дом ворвется Егор и спасет меня, как ждала, еще полчаса назад. Кажется, мне сейчас все равно. На всё и на всех. Умереть – больше ничего не хочу.

- Постой немного, - говорит мучитель, прислоняя меня к стене.

Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что за моей спиной косой крест. Интереса к этому открытию не возникает. Я сползаю на пол, и вернувшийся Чез журит меня за непослушание. Он вновь ставит меня на ноги, вытягивает руку к правой планке, и прижимает своим телом к стене, не давая ей соскользнуть с планки вниз. К моей ладони прикасается что-то холодное и острое, Чез размахивается...

- А-а-а!!! – мой крик оглушает даже меня, когда ладонь пропарывает гвоздь.

Садист снова бьет молотком, вгоняя гвоздь в крест. После поворачивается ко мне и с голодной жадностью следит за моей болью.

- Какая же ты сладкая, - хрипло шепчет мучитель, слизывая мои слезы.

Он переходит ко второй руке и пытка возобновляется. И когда я оказываюсь распята, Чез срезает с меня остатки одежды. Он смотрит на мои ноги, но милостиво решает просто привязать их. Собственный вес, тянущий тело вниз, оказывается для меня благодетелем. От боли в ладонях я теряю сознание, уже не замечая, что дальше вытворяет мой палач. Кажется, он вырывал меня из омута беспамятства, но я красная пелена боли снова погружала меня обратно…

- Ильса!

Знакомый голос, в котором слышны незнакомые истеричные нотки, возвращает меня из забытья. Папа. Он пришел за мной. Я уже лежу на полу, завернутая в одеяло. Ладони перевязаны. Тело тоже успели обработать. Поворачиваю голову, недалеко от меня лежит Чез. Из распоротого брюха вывалились внутренности, его член всунут в рот хозяину. Лицо – месиво.

- Уже всё, малышка, - дрожащим голосом говорит папа. – Всё закончилось.

Никогда не видела его таким беспомощным.

- Папочка, - сиплю я, протягивая к нему руки.

Отец порывисто обнимает меня, прижимает к себе, и тело его вздрагивает. Сильный и жесткий генерал Романов плачет. Он поднимает меня на руки и несет наверх. Какие-то люди, как бесшумные тени скользят по дому, негромко докладывая папе:

- Живых не осталось. Полная ликвидация.

Генерал кивает и выносит меня на улицу. Губы папы дрожат, это пугает даже больше, чем Чез, когда кинул меня на кресло.

- Папочка, - шепчу я, обнимая его.

- Это он, - говорит папа. – Это Брато притащил тебя сюда. Я отследил последний вызов. Это ведь он?

- Егор, - эхом повторяю я и начинаю плакать, не в силах произнести хоть слово.

- Всё будет хорошо, малыш. Я достану ублюдка, - срывающимся шепотом произносит отец. – Он будет подыхать не так, как его дружки. Брато будет умирать мучительно и долго, в этом я могу тебе поклясться.

- Егор, - только и повторяю я.

Отец усаживает меня в свой флайдер и вкалывает снотворное.

- Тебе нужно поспать, малыш. Мы и с этим справимся. Романовы могут пережить всё. Переломаем себя, соберем заново и будем цепляться за жизнь дальше.

- Да, папа, - отвечаю я, и сознание уплывает в сон. Полное пробуждение произойдет только через два года, когда я буду готова снова смотреть в будущее…

- Ильса! Ильса!

Я забилась в сжимающих мои плечи руках, забыв обо всех навыках самозащиты, о прожитых годах, о толстой броне, в который заковала себя. Я вновь чувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, над которой издевался паскуда Чез.

- Нет! Не надо! – заорала я, распахивая глаза.