Мэй vs Хорн (СИ) - Хитч Джулиан - Страница 19

— Обещал рассказать правду, хочу сделать это там, — Лукас указывает вперёд, разворачивая машину, и я вижу кусок воды. Мы едем на берег озера Мичиган.

Весь оставшийся путь тереблю в руках ленточку, порываясь открыть коробку. Прекращаю это делать, когда Лукас останавливает машину и просит выйти, держа дверь и подавая руку, уже не в первый раз. Он берёт сзади спортивную сумку, которую не видела до этого и ведёт вперёд. Мы идём по песку, в обувь набиваются песчинки, но вместо того, чтобы испытывать дискомфорт, получаю удовольствие — не ездила сюда со школы. Мои интересы ограничивались сериалами, фильмами и чтением книг, и вот уже пять дней, как нет на них времени, и не скажу, что сильно жалею. Реальная жизнь иногда имеет свои плюсы.

Лукас останавливается, оценивая место и оглядываясь по сторонам, явно вспоминая то ли место выбрал и удостоверившись, расстёгивает сумку и достаёт два больших пледа, один стелет на песок, а второй кладёт сверху.

— Садись.

Ветер сдувает пряди волос ему на лицо, он откидывает их, чтобы освободить глаза, и я впервые смотрю на него так, как если бы увидела в первый раз. Мэй безумно красив, а в лунном свете его образ становится просто магическим. Его расстёгнутый пиджак показывает, как идеально на нём сидит рубашка, а узкие джинсы обтягивают всё, абсолютно всё, как надо. Заглядываюсь на то, что не стоит смотреть приличным девушкам, но ничего не могу сделать. Я видела всё это без одежды и легко представить даже сейчас. Ведь совру, если скажу, что не понравилось.

Завешиваю лицо прядями, чтобы он не видел румянца, который, уверена, горит, как фонарь, в ночи, и сажусь на плед, Лукас — следом? стягивает с себя слипоны, вытряхивая песок. Он мне тоже доставляет неудобство, но предпочитаю не двигаться и просто подождать.

— Лорин, не буду тянуть. Знаю, кем меня считаешь, скорее всего, многие считают именно таким.

— Это ж каким? Демонического происхождения? — он расслабляется, видимо, это говорит о том, что я всё та же, со мной всё хорошо — ему от этого спокойно.

— Нет, богатеньким, испорченным, эгоистичным и так далее, — хочу уже прокомментировать, что забыл сказать «дьявольски надоедливым». — Не перебивай, непросто это рассказывать, ты первая, кто узнает обо мне, настоящем. За всеми этими улыбками, смешками, издёвками прячется другой человек, сначала предстоит узнать о нём. Ты всё поймёшь — это имеет очень важное место во всей этой каше.

— Хорошо.

Лукас распахивает второй плед, накидывает себе на плечи и говорит:

— Залезай! — наверно, вообще не думаю, что делаю: с легкостью залезаю под руку Мэй, и, обнимая меня, он начинает свою историю, которая должна принести понимание.

— Я вырос в богатой семье, не буду спорить, даже не стану отрицать то, что у меня всегда всё было. Машинки, самолеты, раскраски, путешествия, бассейн, собаки — всё, о чём желал. Кроме любви отца.

В детстве думал о том, чем же могу порадовать его, что могу сделать, чтобы он перестал смотреть на меня с пренебрежением, ненавистью и с настоящей агрессией. Отец мог ничего и не говорить, но я и так это ощущал с того момента, как себя помню. Он практически не ругал ни меня, ни брата — и я не мог понять, что же не так именно со мной. В старшем брате он видел свет, а во мне замечал только тень. Проходили года, ничего не менялось, кроме одного важного момента, что я-то рос и становился умнее.

Благодаря тому, как легко мог втираться в доверие к людям — хоть и не пользовался этим в дурных целях, — узнал, что может быть причиной того, почему отец так относится ко мне. У родителей был сложный период в тот момент, когда я предположительно был зачат. Папа с нами даже не жил пару месяцев, а потом выясняется, что мама беременна. Такие совпадения были совсем не кстати.

Представляешь, какой был кавардак? Отец-то вернулся, но они все равно не делили с мамой комнату, и у слуг, конечно, было много домыслов и идей, чей я всё же сын, если такая вероятность допускалась. Да и ко всему прочему, в то время от нас ушёл учитель Кеннета, и, конечно же, выбор большинства, кто придерживался идеи измены, пал на него.

Он был молод, красив, добр, с тонной юмора — о нём никто и слова плохого не сказал за всё его пребывание в доме, по крайней мере, мне так рассказывали. И его на тот момент могло опорочить только то, что он соблазнил мою мать, и я являлся плодом их ошибки.

Конечно, мама всё отрицала, и я склонен ей верить, но отец не мог, видимо, смириться с одной только возможностью, что я, задорный мальчик с добрыми глазами мог быть его сыном, в то время как Кеннет был собранным, опрятным и серьёзным с самого детства. А самое главное — он уже тогда был коварным, злым и готовым пойти на всё, чтобы достичь своего. Как и отец.

В свои тринадцать лет я залез в кабинет отца — да, не горжусь тем, что сделал, но знал, что найду что-то — не мог же отец не пытаться понять, чей я сын. Его или какого-то учителя. И я нашёл то, что искал. Он всё же взял мой биологический материал и сделал анализ ДНК, это я понял по конверту из лаборатории. Только вот по дате стало ясно, что ему уже пять лет, а он не распакован. Думаю, что он не распаковал его до сих пор. Не скажу, что это имеет такое уж важное значение, в итоге он всё равно меня вырастил, кем бы я ни был, но к бизнесу решил не допускать, хотя я и сам-то не горел желанием выходить в это болото.

И всё бы хорошо, если бы не один случай. Может, ты уже догадалась, о чём пойдёт речь? Я знаю, что ты умная девочка.

Вспоминаю то, как выглядел отец Лукаса. Строгий мужчина с тростью в руках. Вздрагиваю, что не остаётся незамеченным для Лукаса. «Неужели? Он имеет к этому какое-то отношение?»

— Такое чувство, что догадалась о направлении, — он крепче сжимает моё плечо, ему нужна опора: в такой омут нырять сложно, особенно спустя много лет. Когда ты взрослый и груз чувствуется ещё сильнее. — Давай продолжим…

Отец раньше был большим любителем яхт. Просто до потери пульса мог рассматривать их, разбираться в строении, механизмах и работе всего внутри. Кеннет, конечно же, разделял его увлечения в то время, как я мог наслаждаться только видами с неё — я как раз занялся фотографией и до сих пор снимаю, только это уже чересчур скрытое увлечение. Ладно, отвлёкся.

Как раз достал новенький полароид — который подарила мама на пятнадцать лет -, потому что хотел заснять вид шторма далеко на горизонте. Конечно, папа не в восторге был от моего увлечения и всем видом показывал своё неодобрение, но я уже привык и старался игнорировать это, выходило, как можно лучше. В конце концов, такой вид отца изо дня в день стал для меня привычным.

Пока настраивал фотоаппарат, усилился ветер. Нашу яхту начало толкать из стороны в сторону. Было и ни к чему, но шторм пришёл к нам и нужно было действовать соответствующе. Кеннет и папа бегали, что-то делали, то собирая, то расправляя паруса и верёвки, пока я стоял с фотоаппаратом в руках и ждал чего-то. Наверно, просто растерялся или впал в прострацию — не знаю.

Папа тогда крикнул, чтобы я привязал один из тросов, конечно, он добавил к этому ещё пару ласковых, но они не имеют сейчас значение. Я посредственно знал все это названия деталей яхты, хотя папа не раз всё показывал и называл. Наверно, обращался с его развлечениями так же, как и он с моими.

Поэтому я сделал не то, что от меня требовалось. И в тот момент, когда мы были непосредственно в эпицентре разыгравшегося шторма, один из тросов отскочил в отца и сильно его ранил, к тому же его откинуло так, что он сломал ногу — это мы поняли по неестественному сгибу, и отключился на двадцать минут, пока мы старались справится с непогодой, оттащив его в каюту.

Брат понял всё так, как было на самом деле — я виноват в том, что произошло. И я понимал, что Кеннет не скажет об этом отцу, чтобы с ним не случилось, если мы, конечно, выберемся; по крайней мере, не сразу — дождётся момента, когда ему нужно будет что-то, и если не соглашусь, то выложит всё как на духу. И я думал, что-то увечье, которое оставил на отце, даст ему отличный повод лишить меня всего, даже своего имени.