Путь кенгуренка - Даррелл Джеральд - Страница 19

— Да-да, разумеется, мы попробуем, — сказал я.

— Совершенно верно, — громко произнес Крис с внезапной решимостью. — И мы отправимся на гору Кука завтра же.

Он одним духом осушил стакан и сердито посмотрел на наши ошеломленные лица.

— Но это невозможно, — возразил Брайен. — У нас нет на это времени.

— Я не уеду из Новой Зеландии, пока не сниму кеа, — отчеканил Крис.

Что нам оставалось делать после такого ультиматума? Мы отправились на гору Кука, где поселились в превосходном государственном отеле с великолепным видом на гору и на ледник Тасмана и безотлагательно приступили к лихорадочным поискам кеа. Все уверяли нас, что нет ничего проще, горы и долины кишат этими птицами, нельзя даже машину поставить, ибо сейчас же на нее опустятся несколько десятков кеа и примутся разбирать на части, словно какие-нибудь одержимые механики. Стоит только отъехать немного в горы — в любую сторону! — и позвать: «Кеа… кеа… кеа…», подражая их крику, как в тот же миг к вам отовсюду слетятся кеа.

Так мы и сделали. В первый же день отправились к горе Кука и стали кататься вокруг нее, останавливаясь перед каждой трещиной и расщелиной, чтобы позвать, как нас учили: «Кеа… кеа… кеа…». Но голые склоны оставались безжизненными. В тот вечер Крис, несмотря на чудесное вино и нежнейшую жареную форель, сидел с видом сердитого верблюда, который забыл дорогу к ближайшему колодцу.

На следующее утро ни свет ни заря, храня унылое молчание, мы поехали к леднику Тасмана у подножия горы Кука, чтобы возобновить поиски кеа. Дорога в этот неуютный уголок с каким-то лунным ландшафтом напоминает сухое русло, берущее начало на краю обрыва, с которого внизу видно могучий ледник, а вверху — снежную вершину горы. Ледник здесь широкий и представляет собой мощный бугристый пласт, начиненный, словно пирог, камнями, буреломом и, вне всякого сомнения, бесчисленными останками замерзших кеа. Стоя над ледником, мы явственно слышали, как он, покряхтывая, постанывая и потрескивая, миллиметр за миллиметром ползет вниз по долине на свидание с морем.

Заглушая бормотание ледника, над голым пустынным ландшафтом разнестись наши крики: «Кеа!», и со всех сторон отозвалось обманчивое эхо. И как же мы удивились, когда внезапно невесть откуда показался кеа и уселся на каменный шпиль за пределами досягаемости нашей кинокамеры. С округлившимися от возбуждения глазами Крис полез вверх по склону, хрипло вопя: «Кеа!». Птица взглянула на взъерошенное существо с безумным взором, вынырнувшее откуда-то из недр ледника, издала крик, полный недоумения и ужаса, и поспешно улетела. Когда мы пришли в себя после приступа неприличного хохота, то с удивлением обнаружили, что Крис отнюдь не обескуражен, напротив, первая встреча с кеа воодушевила его. Он считал, что успех почти обеспечен, теперь надо только снять вводные кадры. Под «вводными» Крис подразумевал кадры, показывающие, как лендровер подъезжает к леднику, как мы выходим из машины и зовем кеа, и виды местности. Потом снимем крупным планом птицу и все смонтируем.

Съемки фильма — дело хитрое, подчас приходится сперва снимать отъезд, а уж потом прибытие. Мы выгрузили снаряжение и установили камеры, и так как нам нужен был звук, Крис торжественно достал из футляра рекордер и водрузил его на груду камня.

После долгой беготни с проводами и микрофонами он объявил наконец, что все готово. Наша задача была несложной: подъехать на лендровере к указанной точке, выйти и звать кеа. Камера запечатлеет наши движения, а рекордер увековечит отраженные склонами голоса. Я уже говорил, что другого такого глухого и уединенного места надо было поискать, не видно не только людей и построек, но даже животных, поэтому мы были просто поражены, когда, выйдя из машины и дружно прокричав «кеа!», внезапно услышали такой невообразимый шум, словно по соседству свихнулся какой-нибудь из заводов Форда. Это был визг, вой и скрежет механизмов, подвергнутых неслыханным пыткам. Что вызвало эти звуки, откуда они идут? Мы видели только Криса, который присел около своего аппарата с наушниками на голове и выражением невообразимой муки на лице.

Вдруг из-за беспорядочно нагроможденных глыб показался огромный, величиной с полдома, экипаж, пращур всех бульдозеров. Звеня, гремя и дребезжа, он полз в нашу сторону, а на самом верху на маленьком сиденье примостился перемазанный машинным маслом человечек, который как будто пытался управлять этой махиной. Он приветливо помахал нам рукой. Крис сорвал с головы наушники и, отчаянно размахивая руками, подбежал к дьявольской колеснице.

— Выключите мотор! — заорал он. — У нас идет звукозапись!

— Чего? — крикнул в ответ человечек, переключая скорость с леденящим кровь скрежетом.

— Мы снимаем кино… Вы не могли бы выключить мотор? — ревел побагровевший Крис.

— Говорите громче… ничего не слышу…— твердил человечек.

— Выключите эту проклятую штуковину… ВЫКЛЮЧИТЕ! — вопил Крис, бурно жестикулируя.

Водитель сосредоточенно посмотрел на него, извлек из коробки скоростей еще одно короткое, терзающее слух созвучие, потом наклонился вперед, нажал какую-то кнопку, и могучая машина стихла.

— Так что вы там говорите? — спросил он. — Извините, мне тут было плохо слышно… Очень уж шумно.

Крис нервно вздохнул.

— Вы не могли бы несколько минут не пускать эту… эту… эту штуку? Понимаете, мы снимаем кино, нам нужно записать звук.

— Ах, кино, да? — заинтересованно произнес человечек. — Конечно, могу и не пускать.

—

Спасибо,-с дрожью в голосе поблагодарил Крис и вернулся к рекордеру.

Только он надел наушники и подал нам знак начинать, как механическое чудище вновь ожило, с той лишь разницей, что теперь водитель посредством какого-то волшебства пустил ее задним ходом, и она медленно поползла обратно за камни, из-за которых явилась. Крис, с лицом цвета перезрелого персика, швырнул наушники на землю и, изрекая смачные фразы, которых продюсерам Би-би-си по штату знать не положено, кинулся следом за махиной. Через мгновение воцарилась благословенная тишина и Крис вышел из-за камней, отирая лоб.

— А теперь, — хрипло произнес он, — попробуем снова. На этот раз удалось снять кадр, но эпизод с бульдозером пагубно повлиял на нервы Криса, и весь остаток дня он подскакивал от малейшего шума, словно пугливый олень. В довершение всего мы не увидели больше ни одного кеа и вернулись в гостиницу совершенно убитые. У нас был такой удрученный вид, что наша очаровательная горничная-маорийка не выдержала и участливо спросила, в чем дело. Обрадованные, что нашелся сочувствующий слушатель, мы заговорили все разом. Когда гам немного стих и стало возможно разобрать, о чем идет речь, на лице горничной отразилось удивление.

— Кеа? — с недоумением переспросила она. — Вы хотели снять кеа? Что же вы мне не сказали?

— А что? — подозрительно спросил Крис.

— Пять диких кеа каждое утро прилетают во двор гостиницы, — объявила она. — Я кормлю их хлебом с маслом. Каждое утро они тут как тут.

Комментарии излишни.

На следующее утро, едва рассвело, мы уже бродили в ожидании добычи по двору, вооруженные камерами, магнитофонами и солидным запасом хлеба с маслом, которое каким-то образом ухитрилось оставить свои следы на всей нашей аппаратуре и почти на всей одежде. И точно, едва рассеялся утренний туман и открылась гора Кука с розовой от восходящего солнца снежной макушкой, как между скалами в нижней части склона, начинающегося сразу же за гостиницей, раздались громкие крики. В сущности, они напоминали крики, которые мы пытались издавать накануне, рискуя заболеть острым ларингитом, но тембр был другой, какой-то звонкий, ликующий, буйный, не для наших голосовых связок. И вот показалась пятерка кеа. Они опустились на крышу гостиницы и стали ходить по ней, наблюдая за нами и время от времени крича свое «кеа… кеа… аррар…» Деревянная походка и напыщенный вид, словно они чувствовали себя господами вселенной, в сочетании с назойливым однообразным криком придавали им удивительное сходство с кучкой фашистов. Сперва они показались мне похожими на кака, которых мы видели на Капити, но когда солнце поднялось выше, я убедился, что это относится только к их общему виду, а не к окраске. Основной цвет оперения кеа — зеленый разных оттенков, от травяного до сероватого, но из-за пурпурного отлива оно издали кажется довольно темным. Крылья снизу изумительного огненно-оранжевого цвета, и когда птица их расправляет или взлетает, на секунду кажется, что ее объяло пламя.