Путь кенгуренка - Даррелл Джеральд - Страница 18

— Посмотрите, — сказал он, — и вы увидите то, от чего я спешил вас увести.

Над лесистым гребнем в противоположном конце долины, совсем низко, показалось огромное серое облако. На наших глазах оно изогнулось и с невероятной скоростью покатилось вниз в долину. Через несколько секунд участок, где мы видели такахе, исчез, еще мгновенье — и мягкая серая лапа накрыла луг за озером, затем облако распласталось по водной глади и понеслось к нам, заволакивая на ходу всю долину. Мы уже подошли к хижине, когда нас настигли невесомые щупальца. С чувством облегчения мы отворили дверь, на пороге обернулись и увидели глухую колышащуюся стену, а долина Такахе исчезла, словно ее никогда и не было. В итоге все мы пришли к убеждению, что нам удивительно повезло — ведь туман мог захватить нас по ту сторону озера. И пока туча дышала холодом на окно, мы подложили в очаг сухих дров, сбросили мокрую одежду и позволили себе поваляться в розовом свете огня, потягивая чай пополам с виски и почему-то испытывая глубокое удовлетворение от мысли, что нам удалось увидеть такахе и обмануть стихию.

— Ну так, — наконец заговорил Брайен, — завтра спускаемся на Те Анау, а оттуда можно отправляться на гору Брюса. Там вы снимете отличные кадры, ведь наши такахе, после того как переросли наседку, стали на диво ручными, ну прямо домашняя птица.

— Одного не могу понять, — сказал Джим, — почему мы сразу не отправились на гору Брюса, вместо того чтобы бродить здесь, рискуя схватить воспаление легких.

— А подлинность? — строго произнес Крис. — Нам ведь нужно показать места обитания птиц… передать обстановку.

— Что до меня, я-то эту обстановку узнал, — сказал Джим, глубокомысленно выжимая из своего носка полчашки воды.

За ночь облако исчезло, и на следующее утро вся долина сверкала в солнечных лучах, словно хрустальная. Мы собрали свое имущество и вышли в путь пораньше, потому что спуск до Те Анау, где нас должна была встретить лодка, занимает немало времени. Пробираясь через влажный буковый лес, спотыкаясь и скользя по толстому сырому ковру опавших листьев, я не переставал восхищаться выдержкой и сноровкой людей, которые карабкались по почти отвесному склону, неся на спине курицу, призванную спасти такахе. Шлепаясь на землю в третий раз и катясь вниз на «пятой точке», я повторял про себя пожелание, чтобы на свете было побольше самоотверженных людей, не жалеющих ни времени, ни сил для спасения вида, которому угрожает гибель.

Теперь, когда мы своими глазами увидели такахе в ее долине, я еще сильнее рвался на гору Брюса, где живут птицы, ради которых была проделана такая работа. Заповедник (разумеется, государственный) представляет собой обширный зеленый участок, тщательно огороженный и засеянный полевицей. Такахе, уже совсем взрослые, содержатся на воле. Когда мы вошли за ограду, на участке никого не было видно, но стоило птицам услышать наши голоса, как они тотчас выскочили из кустов и помчались к нам, низко опустив головы и топая большими ногами. Им так не терпелось отведать бананов, которые мы для них принесли, что они буквально набросились на нас, толкались, лезли на колени. Вблизи такахе выглядели еще великолепнее, чем я думал; зеленоватое золото и пурпур их шелковистого оперения ярко блестели в солнечных лучах. Душа ликовала от сознания, что живые такахе суетятся у наших ног и едят из рук, совсем как домашняя птица. Мог ли я подумать, что меня ожидает еще большая радость!

В одном конце участка стоял большой птичник в виде полумесяца. Мы были настолько увлечены такахе, что я не обратил особого внимания на эту постройку, только заглянул внутрь мимоходом.

Там лежали прутья и пучки травы, больше я ничего не заметил и решил, что птичник пустует. А может, его построили для такахе, когда те были поменьше? С трудом отделавшись от бесцеремонных птиц, которые были убеждены, что у меня где-то еще спрятаны бананы, я спросил об этом Брайена.

— Нет, это какапориум, — с гордостью в голосе ответил Бра йен.

— Что такое какапориум? — осторожно осведомился я.

— Это такое место, — объяснил Брайен, внимательно глядя на мое лицо, — где держат какало.

Слова Брайена подействовали на меня так, как если бы он объявил, что у него есть полная конюшня разноцветных единорогов. Ведь какапо не только одна из самых редких, но и одна из самых своеобразных птиц Новой Зеландии, и хотя я мечтал увидеть какапо, мне это казалось несбыточным.

— Не хотите ли вы сказать, — продолжал я, — что у вас в птичнике есть какапо и вы до сих пор об этом молчали?

— Вот именно, — ухмыльнулся Брайен. — Сюрприз.

— Ведите меня к нему, — потребовал я, дрожа от нетерпения. — Ведите меня к нему немедленно.

Довольный моей бурной реакцией, Брайен отворил калитку птичника, и мы вошли. В углу стоял деревянный ящик, накрытый большой охапкой сухого вереска. Мы подошли, осторожно раздвинули вереск, и я увидел глядящие на меня с расстояния около полуметра глаза доподлинного, живого какапо.

Какапо еще называют совиным попугаем — очень меткое название, потому что он так похож на сову, что даже опытному орнитологу простительно ошибиться с первого взгляда. Он крупный, крупнее сипухи; оперение очень красивое, дымчатого серовато-зеленого цвета с черными крапинками. «Лицо» широкое и плоское, как у совы, с огромными темными глазами.

Обитатель ящика смотрел на меня свирепо, точно престарелый полковник, которого разбудил в клубе пьяный младший офицер. Помимо своеобразной внешности у какапо есть еще две особенности. Во-первых, он редко летает, да и то очень неуклюже, чаще же всего совсем не по-попугаячьи бегает по земле; во-вторых, он ведет ночной образ жизни. На воле какапо во время своих ночных экскурсий протаптывает в траве маленькие тропинки, и сверху местность, где они обитают, кажется сплошь исчерченной пересекающимися проселками.

Пока мы снимали сердитую птицу, Брайен рассказал, что совиные попугаи находятся под серьезной угрозой, настолько серьезной, что мы, возможно, видим перед собой последнего живого какапо. Печальная мысль, которая должна встревожить всякого, особенно если вспомнить, что гибель грозит многим птицам, млекопитающим и рептилиям. Вероятно, единственная надежда на спасение для такахе и какапо заключена в таких заповедниках, и чем больше их будет на свете, тем лучше.

Завершив съемку такахе, мы собирались посвятить последние три дня Веллингтону и его окрестностям и запечатлевать на пленку все, что покажется нам интересным. Но судьбе в облике щуплого человечка, встреченного нами в баре, было угодно расстроить эти планы.

Надо сказать, что с первого же дня нашего пребывания в Новой Зеландии Крису не давали покоя и портили настроение две вещи. Во-первых, ему никак не удавалось прилично записать звук: только приготовит аппаратуру, как либо машина проедет, либо самолет пролетит, либо подует сильный ветер, а то и сам «артист» скроется — да разве перечислишь все, что мешает звукозаписи. Во-вторых, нас повсюду спрашивали, что мы уже засняли, а услышав ответ, удивленно восклицали:

— Как, неужели вы не сняли кеа?.. Что это за фильм о Новой Зеландии без кеа… без этого клоуна снеговых гор… ведь их так легко снять… они совсем ручные, вы их увидите повсюду…

Возможно, кому-нибудь еще эти крупные, ярко окрашенные попугаи и в самом деле встречались повсюду, но мы пока ни одного не видели, и это чрезвычайно раздражало Криса. И когда на вопрос уже упомянутого злополучного субъекта, что мы успели заснять, я начал перечисление, Крис опять стал похож на ламу.

— Как? — удивился человечек. — Вы не сняли кеа?

— Нет! — отрезал Крис, вложив в одно это коротенькое слово столько холода, что его хватило бы, чтобы сотворить небольшой айсберг.

— А вы бы поднялись на гору Кука, — продолжал наш собеседник, не подозревая, что ступает по краю пропасти. — Я только что оттуда, их там видимо-невидимо. Ничего нельзя оставить, сразу налетят и разорвут в клочья. Сущие комики… честное слово, стоит попробовать их заснять.

Я поспешил наполнить стакан Криса.