Улица Америки (СИ) - Лейтон Виктория - Страница 26

Мой телефон лежал рядом с чашкой остывшего кофе, а сама я откровенно клевала носом – время подбиралось к часу ночи. Увидев на экране незнакомый номер, я даже не подумала об Алексе: мне часто звонили по работе.

— Привет.

— Привет. Простите, а кто это? — после четырех лекций и шести часов в редакции мозг работал в режиме автопилота.

— Алекс.

Сонливость как рукой сняло. Я опрокинула на стол недопитый кофе и едва не выронила телефон.

— Алекс?! — хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться в реальности происходящего. — Где ты?! Что с тобой?

Он звонил с военной базы недалеко от Багдада. Мобильниками там пользоваться не разрешали, а за спутниковым телефоном выстраивались в очередь. Разница во времени составляла восемь часов, и, соответственно, у них было около девяти утра.

Я была так рада его слышать, что почти забыла обиду. Все это время мысли о том, где он, и что с ним преследовали меня неотступно. Даже во сне я иногда видела кошмары, а пару раз и вовсе вскочила среди ночи в холодном поту. Чувства никуда не исчезли.

Мы проговорили около десяти минут – больше нельзя. Ничего конкретного он не сказал, что и понятно – договор о неразглашении и все дела… Но голос у него был достаточно бодрый, и это успокоило, хоть и не сильно – я знала, как ловко Алекс умеет скрывать переживания.

— Звони мне в любое время: неважно, днем, или ночью. Я всегда рада тебя слышать.

— Как только появится возможность, — пообещал он.

***

Да, это было примирение, но не возвращение к прежнему. В следующий раз Алекс приехал домой лишь через год – таковы были условия контракта. Руководство дало ему недельный отпуск, а я в это время сдавала экзамены, и не смогла прилететь в Шердинг, так что и встретиться нам не удалось. Хотя, дело было, конечно, не в сессии – я все еще хотела быть с ним, и чувствовала, что он тоже, но пути, которые мы выбрали, шли параллельно друг другу.

Я не была готова видеть его пару раз в год, а остальное время коротать в ожидании страшных вестей. Ярким примером стала Мишель: ее отец служил по контракту в Афганистане, и, когда мы заканчивали второй курс, погиб, выполняя очередное задание. Это был его последний день перед отпуском.

Нет, такой участи я себе не желала, и сделала все, чтобы максимально отдалиться от Алекса. Глупая и обреченная на провал затея, ведь он стал частью моей жизни – значительной частью, и я понимала, что все еще люблю его.

Стремясь отвлечься, я с головой ушла в учебу и загрузила себя работой – писала статьи, и ездила на интервью. Денег вечно не хватало: стипендия уходила на аренду комнаты в кампусе, бизнес отца переживал не лучшие времена, а зарплата в газете была просто смешной.

Никаким журналистом я тогда не была – всего лишь корреспондентом без имени, но верила, что еще ухвачу счастливую звезду. К тому же так лучше получалось не думать об Алексе, у которого к тому времени появилась девушка.

Рано или поздно это бы все равно случилось, и уж, конечно, было глупо ненавидеть ее, не зная о ней ничего – но именно это я чувствовала к незнакомой сопернице. Ее звали Инге, ей было двадцать два, и она работала ассистентом в банке – все это я узнала от Фанни. «Довольно мила, но не более» - фыркнула кузина. – «Не думаю, что у них это надолго». Тогда я сказала, что мне наплевать, но в душе все вывернулось наизнанку. Я понимала, что выгляжу глупо, ведь расстались мы именно по моей инициативе, но не могла ничего сделать – злость и обида сжигали изнутри.

Именно эти чувства подтолкнули меня ответить на ухаживания Флеминга: в начале третьего курса я начала замечать, что его отношение ко мне изменилось. Брайан не флиртовал в открытую и уж, Боже упаси, не приставал, но его симпатия была очевидна. Тогда я не чувствовала себя влюбленной – мне просто хотелось мужского тепла и (чего уж греха таить) насолить Алексу.

Именно с этой целью по окончании года я приехала в Шердинг вместе с Брайаном. Алекс тогда был в Ираке, но Агнесс, конечно, все ему рассказала и даже отправила наше совместное фото – что доставило мне еще большую радость, хоть и с привкусом горечи.

Мне довелось познакомиться и с Инге – норвежкой, выросшей в деревушке где-то на юге Германии. Агнесс не чаяла в ней души, и, справедливости ради, Инге действительно оказалась милой, но в течение всего ужина я с маниакальным упорством пыталась увидеть фальшь в ее очаровательном фарфоровом личике и голубых глазах.

— Всегда мечтала побывать в Америке, — сказала Инге, наливая мне вина, которое принесла с собой. — Особенно в Нью-Йорке. Может быть, когда Алексу дадут отпуск, мы поедем туда.

Я разве что зубами не заскрежетала.

— Там очень шумно. Не думаю, что тебе понравится. Ты ведь привыкла к тихой деревенской жизни.

Инге, даже если и обиделась, ничем это не показала.

— Моя сестра тоже ревновала меня к девушкам, — сказал Брайан, когда мы гуляли после ужина. — Все-таки вы, женщины, жуткие собственницы, — он улыбнулся и притянул меня к себе.

Брайан, конечно, ничего не знал, а мне сделалось стыдно. Наши отношения много для меня значили, рядом с ним было хорошо, и я знала, что вытянула счастливый билет, но не могла вытравить из памяти Алекса. Пожалуй, не стоило нам приезжать. Я хотела доказать себе, что возвращение в Шердинг не нарушит мой покой, и что спустя два года все осталось в прошлом, но ошибалась. Видимо, лучше и впрямь окончательно сжечь мосты.

В Австрии мы провели десять дней. Все это время Инге не теряла надежды подружиться, чем злила меня еще больше. Я понимала, что она ни в чем не виновата, и моя злость направлена на меня саму, ведь это я все разрушила. А, может, оно и к лучшему? Слишком много стояло между мной и Алексом – родные никогда бы не поняли нас, а жить в одиночку, без поддержки семьи очень трудно.

Алекс не исчез из моей жизни: мы регулярно созванивались, а один раз он прилетал в Нью-Йорк, и, слава Богу, без своей Инге. Это случилось в середине четвертого курса – я тогда приехала домой на Рождество, а Брайан остался в Тенесси.

Наш с Алексом роман не вспыхнул с новой силой, как можно подумать – единственная близость, которую мы себе позволили – ночная прогулка по городу и посиделки в ресторане. Он взял меня за руку и держал около минуты, мягко поглаживал пальцы и грустно улыбался. Наше время ушло.

***

Что же касается Брайана - я и сама не заметила, как за три года он стал важной частью моей жизни. Почти никто в «Кенсингтоне» не знал о наших отношениях – да, формально это было не запрещено, ведь когда мы начали встречаться, мне уже исполнилось восемнадцать, но руководство не одобрило бы роман между студенткой и деканом.

И никаких «плюшек», как любила выражаться Джесс, мне это не принесло: Брайан был профессионалом, и до самого выпуска я оставалась его студенткой, училась и сдавала экзамены на общих условиях; мои статьи не выходили на первой полосе, а деньги я получала точно такие же, как и другие корреспонденты моего уровня. Единственный раз, когда он замолвил за меня словечко, был на слете журналистов – Брайан тогда порекомендовал меня знакомому издателю, в качестве внештатника. Конечно, никто не доверил мне серьезный материал, ведь я на тот момент у меня еще даже диплома не было, но интервью с бывшим военным попало в газету.

Помню, как рано утром я первым делом побежала в газетный киоск и топталась на холоде, потому что в спешке обула тряпичные кеды и а поверх майки набросила легкий кардиган. Киоск открывался в восемь, а я прибежала туда без десяти. К слову, это было в середине февраля.

Короткое интервью поместили на последнюю страницу, но восторг, который я испытала, увидев в конце материала напечатанное мелким курсивом «Тесса Блумвуд», словами не описать. Первый материал за пределами коллежской газеты.

Интервью оказалось в моем портфолио, и, как сказал директор, было хорошим стартом и увеличивало шансы на получение работы. На следующий день Брайан устроил для меня ужин: собственноручно приготовил лазанью (ужасную, если честно, но значения это не имело) и пошутил, что «ученик превзошел учителя». Тогда я посмеялась над его словами, не зная, как близки они к правде. Тот вечер навсегда врезался в мою память, и дело было вовсе не в статье.