Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 39

Лихая скачка прервалась. Буркей тяжело дышал, поводя вспотевшими боками, злобно косился назад, на ошеломленного всадника, скалил зубы. Пересвет недоуменно оглядывался, пытаясь понять, как так вышло — вилась себе дорога посередь заснеженных лугов, и вот уже вокруг каменистые осыпи старых холмов, поросших густым сосняком?

— Как ты это делаешь? — потрясенно спросил Пересвет. — Вернее, что ты делаешь? Ты ведь скачешь не как обычная лошадь, топ да топ по прямой? Навроде иглы с ниткой — р-раз, и проткнул полотно насквозь, выткал стежок, и снова, и снова… Так?

Конь громко всхрапнул. Храп удивительно смахивал на пакостный человечий смешок.

— А ты точно не говорящий? — подозрительно вопросил царевич. — Смотри, вкруг ни единой живой души. Коли умеешь говорить, самое время признаться.

Теперь визгливое ржание Буркея звучало одновременно презрительно и издевательски.

— Стало быть, не умеешь, — огорчился Пересвет. — Ну и ладно. Нельзя же получить все и сразу. Ты и без человечьего языка доподлинный чудо-конь. Единственный на свете. Не серчай, что остановил. Просто изумился очень. Больше не помешаю. Давай, лети.

Наученный горьким опытом, царевич старался не глазеть зазря по сторонам, уставившись промеж заложенных кзади лошадиных ушей. Работал поводом, помогая конскому скоку. Идущей на нерест рыбой-лососем в бурной реке Буркей нырял в оглушающую ледяную тишину и спустя десяток оставшихся позади вёрст выскальзывал наружу, к мокрому ветру и летящим из-под копыт брызгам грязи. Да уж, недаром ромалы так прятали свое сокровище. Сколько злата-серебра можно вытребовать за такого неутомимого и неудержимого скакуна? Вот только сперва придется щедро окропить землю кровью его защитников и хранителей, ибо ромалы нипочем не отдадут и не продадут доверившееся им дитя Арысь-поле…

Маячившее поначалу справа солнце перекатилось в левую часть небосвода. Своей волей замедлив поскок и перейдя на размашистый шаг, Буркей ворвался в обширное городище, привольно раскинувшееся на пологих холмах вдоль речного берега. По черной воде, неспешно кружась, уплывали к полудню льдины. Пронзительно и свежо пахло разогретым дегтем, артель в десяток человек проворно шкурила и смолила опрокинутую кверху днищем длинную ладью. Вторую такую же с дружным уханьем выкатывали на деревянных вальках из распахнутых ворот приземистого сарая.

Уссольск, без труда догадался царевич. Здесь тяжко груженые купеческие ладьи перетаскивают из Молочной реки в Порубежную. Одно из богатейших мест на великом торговом пути от варягов к эллинам, с морозной Полуночи к ясному Полудню. Но зима еще толком не кончилась, а весна только обозначилась, и вокруг нет ни громогласных бурлачьих ватаг, ни пронырливых и предприимчивых торговцев, ни верениц иноземных и здешних кораблей, ждущих своей очереди на переправу посуху. Уссольский волок не очнулся от зимней дремоты, не загомонил десятками языков и наречий, не наполнился кипением жизни, звоном переходящего из рук в руки серебра, многоцветной россыпью товаров. Но уже скоро, совсем скоро у причалов взбурлит и закипит взрезаемая множеством челнов вода, в Молочной реке отразятся пестрые стяги и полосатые паруса — и торговая жизнь забьет ключом.

У окраины городка Пересвет углядел старика-охотника, торговавшего свежей дичиной. Выбрал из подвешенных к жерди за задние лапки зайцев того, что пожирнее, заплатил вдвое больше. В рощице на холме протянул тушку оживившемуся Буркею:

— На, заслужил. Эй, может, все-таки хоть ободрать его сперва?

Тщетно. Конь с приглушенным, прямо-таки волчьим урчанием выдернул зайчишку из человеческих рук, резким движением морды подкинул в воздух. Послышался хруст перемалываемых косточек. Спустя десяток ударов сердца о зайце напоминали только пятна темной крови на темно-рыжей конской шерсти да налипшие вокруг губ клочья зимней шкурки косоглазого.

— Стой смирно, — с некоторым замиранием сердца велел Пересвет. — Негоже богатырскому коню разгуливать с окровавленной харею. Чай, не волк лютый. Хотя и я не богатырь…

Утирание остатков перекуса с морды жеребец вытерпел стоически, хотя под конец и вознамерился цапнуть Пересвета за пальцы. Царевич оказался проворнее, отдернув кисть.

— Заморил червячка? Поехали.

Путь вдоль реки Порубежной запомнился царевичу мельтешащей сменой ослепительного света и тени, лесов и полей, взлетов вверх и вниз. Буркей без устали выбрасывал вперед крепкие ноги, отмахивая версту за верстой. Мотаясь в седле, Пересвет задался вопросом — какой видят их скачку редкие путники, встреченные на тракте? Отскакивают в ужасе на обочину, когда мимо пролетает топочущий вихрь — а может, озираются в изумлении, когда их обдает холодом невесть откуда изникший порыв ветра?

Солнце укатывалось вниз, уже почти коснувшись окоема, и Пересвет решительно пресек намерение жеребца привольно мчаться дальше. Река давно сгинула где-то за холмами и перелесками, Плещеева озера царевич не заметил — должно быть, Буркей избрал иной, более краткий путь. Зато Пересвет успел разглядеть с взгорбка, на лысую макушку которого они взлетели, дремучую чащобу и тусклые огоньки в оконцах сельца на опушке.

— Верю, ты отлично видишь в темноте и ничего не страшишься, но я — нет. И, только между нами, я напрочь отбил задницу о твою спину.

Рыжий настойчиво потянул повод, не желая мешкать в пути.

— Мясцо, — вкрадчиво напомнил царевич. — Или надеешься всласть поржать, пока я темноте ломаю по бурелому ноги, гоняясь за белочками? Перетопчешься, зубастик. В холодном, сыром и темном лесу ночевать не стану, и не проси.

Местные насельники оказались людьми предусмотрительными. Вкруг поселения тянулся невысокий земляной вал с добротно плетеным тыном. Подле ворот бдела охрана, два немолодых степенных мужика с охотничьими копьецами. Хмуро глянули на царевича, сказавшегося боярским посыльным Поспелкой, перемолвились вполголоса промеж собой, но все же дозволили мимоезжему чужаку въехать за стену. От расспросов выяснилось: сельцо кличется Аничеевым и живет под рукой столбовых дворян Бажутиных. Постоялого двора в Аничееве нетути, потому как из купцов редко сюда кто заглядывает. Есть корчма «Под медвежьей лапою» с конюшнею и комнатушками в чулане. Ехать к корчме прямиком по вот этой улице, на втором перекрестке поворотить налево.

Самозваный гонец искренне поблагодарил советчиков и пнул шумно пыхтевшего коня каблуками в бока. Верно он поступил, снарядившись в дальний путь без излишней крикливости в наряде. Никаких тебе шелков, яркого сукна и золотой бити. Все едино за день оба, и конь, и всадник измазюкались по уши. У Буркея аж белых чулков на ногах не видать. Ох, вот ведь напасть, теперь его чистить надобно… собственными ручками, потому как вредно местным недотёпам глазеть на зубастого конька. Какой, спрашивается, прок быть царским сыном, если под вечер все едино торчать в полутемной конюшне со щеткой в руках и отскребать фыркающего жеребца от корки каменно запекшейся глины?

Хорошо еще, добрый хозяин спроворил для позднего гостя пожевать горячего и выставил на стол кувшин местной медовухи. Корчмарь малость подивился желанию гостя вот прямо щаз купить парочку живых кролей или одного порося, однако заслал полусонного слугу на поиски. Слуга вернулся с дёргающимися в мешке кролями, покупку Пересвет украдкой отволок на конюшню. Свернул кролям ушастые головы и отдал тушки ненасытному Буркею.

Нашлось гостю и где прикорнуть, причем без храпящих над ухом соседушек.

Пересвет думал, что, наломавшись за день после бешеной скачки и муторной возни с измаруханным вусмерть конем, рухнет подрубленым деревцем, однако не тут-то было. Слишком маленькая, душная и тесная после царской опочивальни комнатушка давила со всех сторон. Набитый перепрелым комковатым сеном мешок никак не мог сравниться с пуховой периной. Одеяло из овчинных шкур расползалось под руками, оглушительно воняя псиной. Какая-то маленькая мерзость пребольно устрекала постояльца в загривок и улизнула прежде, чем Пересвет успел ее словить и откарать. Болели икры, колени и бедра, ломило спину, ныло в плечах, стреляло в левом виске. Впору пойти да удавиться на ближайшей сосне, лишь бы не опять завтра в дорогу.