Они не уйдут - Белоусов Александр Федорович - Страница 10

Впервые за много часов пути они увидели впереди людей: навстречу ехали конники, неизвестно откуда появившиеся в этих диких местах. Вскоре можно стало различить погоны, и Мишка догадался, что это, наверное, разъезд белых, посланный досматривать за линией. Еще издали конники начали махать, требуя остановиться. Мишка оглянулся и понял, в чем дело. У нескольких вагонов горели буксы, и дым, черный, маслянистый, тянулся вдоль поезда, путаясь в сотнях колес.

Дядя Костя потянул регулятор. Паровоз тяжело катился еще некоторое время, потом встал. Вагоны дернулись было назад, но хвостовой кондуктор уже положил на рельсы башмаки, и состав снова замер. Стало слышно, как в серых скалах тоненько насвистывает ветер. А выше, над ними, мчались разорванные в клочья облака. Видно, там бушевал жестокий верховой ветер, который, как знал Мишка, приносит в этих местах недлинное, но крутое ненастье.

— Ну что? — спросил дядя Костя у подъехавших конников, выглянув из окна.

В ответ понеслись ругательства.

— Ты как ездишь? — орал один, в серебряных погонах. — Почему вагоны горят, ска-атина?

— Я, ваше степенство, отвечаю только за паровоз, — сказал дядя Костя. — За вагонами смотрят кондуктора.

— Я тебе покажу, кто за что отвечает! Марш с паровоза! Давай инструменты!

Машинист полез в тендер, молча выбросил через дверь на обочину пути домкрат пуда в четыре весом, два тяжелых грязных лома. Он поманил к себе Мишку, молча указал глазами на сцепку. И этот взгляд вызвал в душе паренька целую бурю. Значит, пришла пора действовать. Он знал, что дядя Костя умеет принять решение и выполнить его. И теперь он почти не сомневался, что машинист сделает что-то серьезное. Так же молча, чуть заметно он кивнул в ответ.

Солдаты подтащили к дымившим вагонам старые шпалы, валявшиеся неподалеку на обочине. Машинист показал им, как сложить клетку, как установить домкрат, терпеливо ждал, когда вагон приподнимут.

Конники, видя, что работа наладилась, поехали по полотну в сторону Чусовой. Вагон к этому времени приподняли, дядя Костя одним движением выбросил горячий тяжелый подшипник. Сплав на нем весь выгорел, тускло поблескивала бронза. «Попесочил кто-то смазку хорошо, — думал машинист, ощупывая внутренность буксы. — Теперь хоть шабри, хоть нет — все равно с огнем поедешь…» А сам все поглядывал на паровоз. И дождался: оба охранника сошли с паровоза и стали прохаживаться, разминая ноги. Он видел, как и Мишка, помедлив немного, тоже спустился с паровоза и стал осматривать колеса.

— Никуда не годится шабер, — буркнул дядя Костя. — Пойду другой принесу.

Не дожидаясь ни ответа, ни разрешения, он вразвалочку пошел по хрустящему гравию к паровозу. Увидев его, Мишка быстро нырнул между паровозом и первым вагоном и сбросил тяжелую сцепку.

— Эй! А ну, погоди! — закричал один из солдат, почуяв неладное.

Дядя Костя, даже не оглянувшись, ускорил шаг.

На шум выглянул из теплушки полупьяный офицерик — старший эшелона. Спросонья он завопил тонким голосом:

— Стреляйте!

И крик этот всех подстегнул. Дядя Костя несколькими прыжками добежал до паровоза и стал подниматься по лесенке.

Молоденький солдат-охранник бежал к паровозу и стрелял на ходу. А дядя Костя уже был у входа в будку, на самой верхней ступеньке. И тогда выстрелил пожилой охранник — издалека, припав на колено. Дядя Костя медленно, как показалось Мишке, падал навзничь. Он упал прямо к его ногам, на спину и не шевелился. Старый окопник был, видно, мастер стрелять: пуля попала в голову. Затрепанная фуражка откатилась в сторону и видно было, как быстро окрашиваются светлой кровью седые волосы дяди Кости.

Мишка на минуту оцепенел. Но вот пуля ударила по металлу лопаты, которую он держал в руке. Щелчок этот вывел его из забытья. Словно в воду, бросился он под откос, в колючие заросли шиповника. Где-то над головой глухо хлопнули еще два выстрела, потом все стихло. Мишка тоже замер, успев скатиться вниз на добрых десять сажен. Послышались голоса.

— Надо живьем брать, — возбужденно говорил кто-то. — Без него все одно никуда не уехать.

— Пымаем… — уверенно пробасил другой. — Оцеплять надо.

Мишка подался было еще вниз, обдирая руки о шиповник. Но его уже обходили. Справа и слева склоны были голы, солдаты быстро, по-фронтовому сноровисто рассыпались в цепь. И Мишка затосковал. Он понял, что теперь уж не уйти. Неужели его поймают, заставят вести поезд? Неужели зря погиб дядя Костя?

В тоске он поглядел вверх. Виднелся паровоз, одинокий, брошенный всеми. И вдруг отчаянно-дерзкая мысль пришла в голову Мишке. Он начал быстро и бесшумно пробираться вверх.

«Ничего, — успокаивал он себя. — Ничего… Успею, должен успеть!» Вот и бровка полотна, он видит колеса паровоза. А солдаты там внизу, оцепляют кусты. Не таясь больше, Мишка кошкой метнулся к паровозу. Дядя Костя все лежал у ступенек, и Мишке пришлось перешагнуть через него.

Мишка не помнил, как взлетел по лесенке, не слышал криков внизу. Он опомнился в будке и тотчас схватился за регулятор. Но тяжелый рычаг был, видно, под силу только железной руке дяди Кости и не захотел поддаваться. Заплакав от злости, Мишка уперся плечами в стенку будки и двинул регулятор ногами. Паровоз, отцепленный от вагонов, рванулся и побежал, быстро набирая скорость. Мишка оглянулся: фигурки у брошенного состава суетились, махали руками.

«Пусть теперь попляшут!» — злорадно подумал он и сразу лег на вздрагивающий пол, потому что уже несколько пуль прошили тонкие стенки будки.

Он пролежал так, наверное, долго. Когда опомнился, сразу подумал: «Топка прогорает». Привычная забота о топке заставила его встать. Паровоз все шел, но уже медленно, расходуя последний пар. Огня в топке почти не было. Мишка закрыл регулятор, подтянул тормоз.

Стал слышен свист ветра. Уже совсем стемнело, но Мишка еще различал местность. Паровоз стоял на гребне высокой насыпи, проложенной через крутой глубокий распадок. Выходило, что пока он лежал на полу, паровоз пробежал верст шесть или семь.

Мишка представил себе, как суетятся там, у брошенного состава, белые, не зная, что делать. Не спеша он достал бидончик с густым зеленым маслом для паровых машин и облил поцарапанные кровоточащие ладони. Он еще не знал, что предпринять, но решение потихоньку зрело. «Пущу паровоз… Завалит путь, тогда ни одна сволочь от Чусовой не проедет».

Он закидал почти потухшую топку углем, добавив еще несколько сосновых плах, открыл сифон. Когда огонь в топке разгорелся, когда стрелка на манометре дошла до предельной черты, Мишка обстоятельно собрал все, что было ему дорого: свой и дяди Кости чемоданчики, кисет с махрой, лежавший на столике-уголке, часы машиниста. Потом перевел реверс «декапота» на задний ход, открыл регулятор и спрыгнул на бровку полотна. Паровоз заскользил обратно, туда, откуда только что прибежал. Он быстро скрылся за поворотом, а перестук его колес становился все быстрее и быстрее.

Отойдя в сторону от полотна, Мишка напряженно вслушивался. Свернул из махры толстую папиросину. Курил, жадно затягиваясь. Когда самокрутка сгорела почти до конца, издалека донесся тупой удар, а затем звон и скрежет железа.

«Добежал мой гостинец». — Мишка огляделся вокруг. Он знал, что места здесь дикие, необжитые. На десятки верст только тайга и топи. Кроме сторожей, живших в путейских казармах вдоль линии, кругом нет ни души. Но по шпалам идти Мишка не решился: можно было нарваться на разъезд белых. И Мишка зашагал в сторону от полотна, туда, где, он знал, кроется в ночи горный перевал, за которым лежит Чусовая.

Не уйдут!

Стараясь не попасться на глаза солдатам, Коля пробрался к ламповой. Он не был здесь уже два месяца. Тяжелый замок заржавел и открылся с трудом. В низкой каморке застоялся старый тяжелый запах керосиновой гари. Коля по привычке расставил лампы в ряд и принялся чистить стекла паклей. За толстой стеной, в депо, слышались удары кувалд по железу.