Стальная метель - Бахшиев Юсуп - Страница 39

Гамлиэль пересказал ей разговор с ар-хаимом. Тот требовал не лезть в дела обороны, предоставить всё специально назначенным для этого людям — а иначе в тюрьму или на виселицу. Если совсем невтерпёж и охота чем-то занять руки — строй кузницы…

Впрочем, и кузницы Гамлиэль построил тоже. Круглые сутки грохотали молоты на заднем дворе. Ковали в основном не оружие, его в арсенале оказалось изрядно, а доспехи — железные нагрудники, наручни и шлемы греческого образца, закрывающие голову и почти всё лицо.

Рядом из толстых кож, проложенных войлоком, шили защитные рубахи.

…Осада, конечно, была странная. Похоже на то, что восставшие обложили город — и не знали, что делать дальше. Время от времени они пытались штурмовать ворота, бросаясь на них с топорами и кольями. Штурмующих отгоняли стрелами, потом выходили и оттаскивали подальше мёртвых и раненых. Нападали всегда малыми силами, человек по пятьдесят. Иногда из подгорода, скрываясь за ещё не разбитыми постройками, метали через стену стрелы. За всё время стрелы ранили только двоих — прачку, нёсшую прополосканное бельё, и пожилого мастерового. Мальчишки собирали стрелы и связывали их в пучки — небось, и пригодятся. А враги начали рыть траншею, углубились по пояс и бросили рытьё. Так и ходили по ней. Стали строить что-то вроде амбара на огромных, в два роста, колёсах — и тоже бросили недостроенным. Если бы не чудовищное преимущество осаждающих в числе — ночами от костров облака светились так, что можно было ходить по улицам без фонаря, — и если бы не нерешительность ар-хаима, то, по мнению Гамлиэля, одна решительная вылазка стражи и ополчения — и бунтовщиков бы след простыл. Но тот даже слышать об атаке не желал.

Так что Гамлиэлю с сыновьями оставалось только учить ополченцев обращаться с оружием и держать стену.

Вальда вспомнила, как они с Исааком появились в этом доме — глухой ночью, под собачий лай, страшно усталые и страшно грязные. Гамлиэль вышел им навстречу, распахнул глаза — и Вальда показала ему запястье, на котором не было жемчужной нити. Осталась просто толстая многокрученная шёлковая нить — жемчужины по одной начали распадаться после той ночи в пещере, превращаясь в тонкую серую пыль… Гамлиэль всё понял без слов.

Дальнейшее оказалось простым, немного шумным — и как в тумане. Трудной была только встреча с судьёй — пришлось долго рассказывать, как и почему дочь его не вернулась в дом, а ушла с женихом. Видно было, что отцу это не по сердцу, и он всё порывался обвинить в чём-то Вальду — а может, и не порывался, просто она сама испытывала потребность оправдаться, будто была виновата в том, что Камень распорядился так, а не иначе… Наверное, и судья понимал, что всё произошло не по её вине, но понимал головой — а сердце желало иного. Впрочем, это не стало препятствием к исполнению формальностей: судья записал её в кодекс свободной женщиной по причине долгого безвестного отсутствия мужа и дал добро на повторный брак…

Гамлиэль превратился во влюблённого юношу и молодожёна. Хлопоты по принятию Вальдой новой веры он взял на себя, и всё свелось в конечном итоге к окунанию в купель под присмотром трёх стариков.

И всё равно Вальда никак не могла привыкнуть к своему новому положению. Всё было прекрасно, но происходило как будто не с ней.

Одевшись потеплее — что приходилось экономить, так это дрова, — она вышла в общую комнату, огромную, высокую, а потому гораздо более холодную. Дом спал. Младший сын, Иаков, с началом осады перебрался с женой и маленькой дочерью в дом отца, старший жил своим домом, но часто оставался ночевать — если дела требовали его немедленного присутствия. Тогда он спал на кухне у тёплой печи. Стараясь не шуметь, чтобы не потревожить Исаака, Вальда разожгла огонь в маленьком медном очажке на треножнике и села над ним, грея руки.

С момента возвращения ей больше ничего не снилось, и она уже тосковала по тем диким и тревожным, а порой и просто страшным, снам… Ягмара, думала она, где ты, девочка, что с тобой, почему ты не дома? И тут же думала, что, может быть, это и хорошо, что она далеко от здешнего тихого ужаса…

Какой-то звук заставил её поднять голову. Как будто кто-то шёл по крыше — нет, не шёл, а топтался на ней, скрежеща твёрдым. Вдруг властно потянуло в сон. Вальда встала. Её качнуло, и она опёрлась рукой прямо в очажок, в самый жар. Боль ударила сквозь руку в голову. Вальда сунула обожжённую руку под мышку и бросилась на кухню к бочке с водой. Сонная оторопь моментально пропала, и она поняла, что происходит что-то неладное. Не добежав до бочки, она повернулась к скамье, на которой спал Исаак, и затормошила его. Исаак никак не хотел просыпаться, он даже не отталкивал её руки, а переваливался под толчками, голова болталась, и весь он был как только что умерший. Тогда Вальда сбросила его со скамьи, схватила ковш, зачерпнула холодной воды и вылила пасынку на лицо. Исаак наконец заворочался, задвигал руками. Схватив за плечи, Вальда посадила его, крикнула:

— Вставай! Вставай, Исаак! Что-то плохое!

Он открыл глаза и отшатнулся от неё; лицо его выражало ужас и непонимание.

— Вставай же! Горим!

Это подействовало. Исаак кое-как — руки и ноги не подчинялись ему — поднялся.

— Что? Почему?

— Не знаю! Буди всех! Быстро! Водой, огнём, пинками — поднимай на ноги! И на улицу! Не смогут идти — выноси!

И бросилась в спальню.

Поднять Гамлиэля оказалось чуть легче. Он тоже ничего не понимал, но сказалась старая привычка в любом состоянии просыпаться по тревоге. Кое-как натянув на себя штаны и накинув кофт, он поковылял на верхний этаж, где спали слуги…

И тут вспыхнул потолок.

Это было совсем как в той пещере — огненное озеро с волнами. Только пламя было не ярким, не рассеивающим тьму, а еле светящимся, но притом страшно жарким. Гамлиэль, закрыв голову руками, скрылся под его пологом, а Вальда бросилась помогать Исааку — выводить или выносить Иакова с женой и дочкой. Их не удалось разбудить, действительно пришлось вытаскивать под открытое небо и оставлять здесь, и теперь бежать выручать Гамлиэля, но он уже сам спускался по лестнице, волоча по ступеням обоих слуг, и пламя бушевало над его головой, и Вальда бросилась гасить его трещащие волосы…

Потом она оказалась в саду и видела, как пылает и рушится внутрь себя крыша, и бездымное пламя вырывается из окон верхнего этажа — а потом, оглянувшись, увидела, что с крыши дома напротив взмывает огромная птица, зависает над ним и машет крыльями, раздувая пламя, и это пламя проникает в дерево, которое не должно гореть, и пожирает его, более светлое, чем само пламя, распространяясь чёрными прожилками, как стремительная гниль… это было страшно и зачаровывающее красиво — настолько, что не отвести взгляд.

Взахлёб лаяли собаки, ржали в ужасе лошади, но было страшно мало людей, иногда только слышались крики и вопли боли, и снова сверху проплывали на фоне пламенеющих облаков чёрные хищные силуэты птиц с громадными распластанными крыльями, они плыли совсем медленно, и не было защиты…

Вальда вдруг поняла, что Гамлиэль и Исаак куда-то пропали и что рука её горит, словно всё так же погружённая в огонь, но тут зашевелилась и попробовала встать Ханна, жена Иакова, и Вальда бросилась её поддерживать, чтобы она не распласталась снова, и тут же зашевелился и сам Иаков, и слуги, и началась мелкая короткая паника — но в этот миг дом рухнул.

Их окатило волной дикого жара, в небо полетели головни и искры, и надо было спасаться, а спастись можно было только свернувшись калачиком и закрыв голову руками, а потом Вальда поняла, что её куда-то волокут за руки и кладут на землю, а потом сверху полилась вода, много воды…

Дальнейшее казалось диким сном. Она то находила Гамлиэля, то снова теряла его, пламя бушевало по обеим сторонам улицы, смыкаясь над головой, и надо было пробежать по этой огненной анфиладе, пригибаясь, чтобы не задело летящими головнями девочку, которую она прижимала к себе, воздуха не было совсем, грудь разрывалась, под вздохом пылали угли, ноги не хотели идти, но как-то всё же шли…