Стальная метель - Бахшиев Юсуп - Страница 21

Равжа ответил не сразу.

— Моё дело — стоять и бить, пока меч в руках, — сказал он. — Просто стоять и бить. Да и твоё, начальник…

— Моё — ещё и думать немного… Но в общем ты прав. Стоять и бить. Пока живы.

Вернулся колдун Пуня. Сел за стол, выпил чашу до дна одним глотком, вытер рот.

— Дело сделано, — сказал он. — Отойдут лошадки…

— Отойдут — в каком смысле? — с испугом спросил смотритель.

— В смысле — поправятся. Уже так едят, что крыша подскакивает… Кто-то чёрных перьев под застреху напихал и знаков начертил. Конечно, жрать не будешь при таких знаках… Равжа, плесни-ка мне ещё, вымотался я… Баня-то скоро?

— Сейчас проверю…

Смотритель убежал, быстро вернулся.

— Готова баня. Мойтесь, ужинайте — и спать. Я во двор собак пущу, никто не потревожит…

Уже засыпая, Ний написал Ягмаре: «Завтра в обратный путь. Здесь всё непонятно, вернусь — расскажу».

Ягмара почему-то не ответила.

Дни тянулись однообразно. Отца Ягмара старалась держать в состоянии постоянного глубокого сна, лишь изредка выводя в полусон, чтобы накормить и обиходить. Цеца взяла на себя все хлопоты по хозяйству, врач Атул сильно помогал с Акболатом, а с Пичаем Ягмара ходила на охоту — если можно назвать охотой добычу зверья, которое само приходило на зов. Ягмара по этому поводу не испытывала никаких угрызений совести, поскольку теперь всё зверьё в окрестных лесах было её собственностью — ну, наподобие табунов лошадей или отар овец. Лисы ходили для неё в разведку и следили, не появится ли кто посторонний; совы, филины, сычи и неясыти ночами высматривали, нет ли на земле новых следов и не светится ли где огонёк; несколько старых тетеревятников, оставшихся зимовать, днём подымались высоко и заглядывали за окоём…

Но было тихо и пока что безопасно.

Пичай был очень недоволен такой охотой. Ему хотелось красться, таиться, выслеживать, добывать. То же и Шеру, который часто на Ягмару ворчал. Впрочем, от свежей печёнки он не отказывался никогда.

Помимо разведки и наблюдения, Ягмара поставила в разных местах отводящие чары: случайный человек должен был просто понять, что дороги тут нет, и поискать обход; лошадь бы начала упираться. Ничего более сложного она решила пока не использовать.

Огородик разросся, дала первый урожай пшеница; грибы можно было просто косить; запасливая Цеца солила их и сушила. С её же наущения Ягмара загнала в холм трёх коз и заставила их давать молоко. Теперь каждый день было и молоко, и творог. И даже пироги с творогом…

Жизнь налаживалась.

Но тяжесть на сердце не отпускала, а наоборот — усиливалась.

Хоть поблизости всё было спокойно, но вдали со всех сторон сгущалась тьма. Давило, как перед грозой.

Короткие записки, которые присылал ей ленивый Ний, успокоения не приносили. Она видела, что он со спутниками приближается к черте, где тьма бродила и ползла через край, как перестоявшее тесто, но его глазами она видеть не могла и не могла понимать его умом. И на многие вопросы, которые следовало бы задать, он просто не мог ответить…

В тот день ястребы показали ей, что с севера на юг летит непрерывная череда чёрных птиц. Они летели по две-три в ряд, но ни начала, ни конца этой цепочки видно не было.

Вечером она испытала страшный удар — как бы неслышный нескончаемый гром, вминающий, вдавливающий в землю, заставляющий закрывать глаза и уши… Ягмара не сумела подавить вскрик. Даже когда прибежал Атул, захлопотал над нею, она никак не могла заставить себя разжаться, распрямиться, хоть что-то сказать — из горла вырывался только хрип.

Так длилось несколько часов. Потом она провалилась в беспамятство.

Атул сказал, что она проспала целые сутки.

Это испугало её. Где-то — она не знала, где, — в её защите зияла дыра. И через эту дыру её чуть не убили. И не убили лишь потому, что не целились… просто не знали, что она тут есть.

Отец!.. Но с ним всё было в порядке, он не почувствовал ничего. Она уже научилась понимать, что он думает и чего хочет. И другие обитатели холма тоже ничего такого не почувствовали, хотя за неё они испереживались.

Но что же, что?..

Собравшись с силами, она послала двух ястребов на юг, посмотреть, что там произошло. Потом, ночью, приснилась Нию, но он в ответ сказал только, что они идут за Колобком, все живы и здоровы. Она велела ему быть настороже, он ответил, что они и так настороже, более уже невозможно.

Прошло два дня, и ястребы показали ей поле побоища. Она смотрела на него и плакала. Потом отправила ястребов искать другую армию, вражескую.

Больше она их не слышала. Ястребы пропали, словно канули в воду. Впрочем, Ягмара почему-то была уверена, что они не погибли, а просто нырнули под какой-то непроницаемый полог…

Нужно было что-то решать. Ягмара покопалась в себе и нашла способ защищаться от таких ударов. Опять придётся проходить через всё это: раскалённую иглу в лоб, пламя внутри черепа…

Пошептав немного над отцом, она попросила Атула давать ей воды, если ему покажется, что она в жару, свернулась в шалаше — и задержала дыхание.

На этот раз всё прошло немного легче. Когда она смогла открыть глаза — под веки словно насыпали горячего песка, — то уже знала, что нужно делать. Со стороны могло показаться, что это очень легко — взять и накинуть на себя невидимый другим башлык. Ну да, сначала его надо сделать, а потом накидывать, но и сделать просто… вот таким движением, потом таким. И носить на плечах, не снимая.

Заодно Ягмара узнала, как самой изготовить волшебную безрукавку, которая может превращаться в любую одежду. Прежняя сгорела вместе с Бекторо, остался только неуничтожимый гребень… Что ж, эти умения стоили нескольких часов огня в голове.

Милостивый и всеблагий Ахура Мазда, подумала она, а ведь я освоила едва одну сотую умений мамы. И там дальше есть такое, что будет стоить мне… неужели мама через всё это проходила — и не озлобилась на весь мир за эти мучения? Я бы озлобилась…

Не проходила, сказал внутри голос Бекторо, я носила это в себе, но не решалась взять в руки. Я боялась — наверное, того же, что и ты, доченька. Озлобиться. Но на мою долю пришлось спокойное время, мне не нужно было сражаться с теми, кто стократ сильнее меня. А тебе придётся — иначе конец всему, что ты любишь. И всем, кого любишь. Бери, осваивай, умей, используй — но не озлобляйся, пожалуйста. Злость — только инструмент, она помогает собраться и высвободить силы. Потом её нужно протирать и убирать обратно в ящик.

Мама?

Я здесь. Я всегда с тобой. Мне нечем тебе больше помочь, но я иногда могу с тобой поговорить.

Мне страшно.

Мне тоже. Мир сползает в бездну — подобно городу Киш. Надо придумать, как его остановить. Я не знаю пока, я буду советоваться с мёртвыми, а ты советуйся с живыми. Может быть, мы что-то и придумаем вместе…

Прошло ещё несколько дней, и Ний не откликнулся на её зов. Он ждала одну ночь, другую, третью… Да, Ний ушёл под тот же полог, что и ястребы, и пока что не было никакой возможности понять, кто этот полог держит. То есть понятно, что наличие полога, а значит, присутствие где-то не так далеко могущественного колдуна или волшебника, прямо связано с гибелью целой армии… и это всё, что Ягмара могла сказать себе. И она не знала пока, что с этим делать. Она искала в своих дремлющих, нереализованных умениях нужное, но не находила…

Меж тем Атул — возможно, просто от скуки — принялся учить Пичая грамоте и знаниям. Время от времени Ягмара проходила мимо и смотрела, как Пичай повторяет за учителем названия выведенных на песке букв — и ничего не понимает. Что-то глубоко в нём противилось восприятию и запоминанию… это чем-то напоминало то, что происходило с нею самой, только в совсем уменьшенном размере. Естество его (и её) боялось нового…

Однажды на охоте она спросила Пичая:

— А ты правда совсем не хочешь научиться хотя бы грамоте? Если ты будешь знать буквы и научишься читать, то сможешь потом стать и врачом. Или учителем. Да хотя бы писарем. Умная работа и неплохие деньги.